Skip to Content

Башир Хадрат Дервиш. Путешествие с суфийским мастером


Книга составлена на основе дневника Башира Хадрата Дервиша, который записывал свои встречи и беседы с Идрисом Шахом и другими суфиями, которых встретил, путешествуя по Индии, Греции, Йемену, Афганистану, а также Европе и Америке.
Б.Х. Дервиш описывает личный опыт встречи с суфийской традицией, рассказывает суфийские притчи и много разных историй, приключившихся с ним на пути духовного поиска.

Так, например, Башир Хадрат Дервиш описывает свою первую встречу с Идрис Шахом:

"...На следующее утро на машине заехал толстяк и мы отправились в ближайшее курортное местечко, в центре которого располагался большой отель, переполненный туристами. Они ели и пили, возились на песке и купались в море так непринужденно и с таким самоупоением, что это несколько развеяло мое слишком серьезное настроение. И все же где-то глубоко внутри меня таилось беспокойство, что я могу потерпеть неудачу, оказаться неспособным к обучению; что меня могут прогнать; что я пропущу важные «указания» или провалюсь во время какого-нибудь испытания. И, конечно же, мне все еще предстояла встреча с самим Учителем... Как оказалось, ожидание мое уже близилось к концу.

На террасе отеля, откуда открывался вид на весь пляж, несколько столов были составлены вместе. Там разместились человек тридцать, они пили кофе и разговаривали. Некоторых из них я видел на вчерашнем вечернем собрании, остальные были мне незнакомы. Меня усадили, подали кофе, и я стал прислушиваться к тому, что рассказывал один из моих соседей. Закончив рассказ, он обернулся ко мне, и мы друг другу представились. Это был американский психолог, в прошлом преподаватель университета, а в настоящее время торговец недвижимостью. Написав письмо Идрису Шаху, он получил приглашение приехать на Кипр.

— А знаете ли вы, — сказал мой новый знакомый, буднично одетый атлетического сложения человек с примечательно красным лицом, ведущий себя несколько возбужденно, — как трудно нам на Западе понять мышление восточных людей — и особенно суфиев? Я прочитал про них все, что сумел найти, но почему, скажите, слишком многое из того, что вы говорите и делаете, выглядит настолько маловыразительным? Как может человек западной культуры ухватить что-нибудь там, где, похоже, ни на чем не ставится ударение? Несомненно, кое-что из прозвучавшего здесь произвело на меня свое действие, но разве я могу выразить это на бумаге? Воспользоваться этим материалом в своих лекциях?

Я ответил, что, на мой взгляд, часть учения суфиев направлена именно на то, чтобы натренировать ум для восприятия вещей как достаточно тонких, так и очевидных, и познакомить человека с совершенно новыми концепциями, включить его ум в работу с ними.

— Я пришел к такому же заключению, — сказал он, — но привычку ассоциаций очень трудно разрушить, особенно если вам приходится все время ею пользоваться. Весь фокус в том, чтобы эта привычка «зависла», что ли.

Я спросил, не знает ли он какую-нибудь формулу, которая помогает отключать ассоциации, на что он ответил: «Есть история об иранце и чуде...»

В этот момент я заметил, что к нам приближается некто, и по фотографиям, виденным ранее, узнал Шаха. Он находился приблизительно ярдах в тридцати и шел к нашему столику со стороны пляжа. Американец тоже его увидел и, прервав себя на полуслове, объявил: «Сюда идет Шах».

Идрис Шах высок, строен, черты лица орлиные. Внешне он выглядел как афганец, с острым, пронзительным взглядом темных глаз, выражение которых трудно понять, если только он не улыбается или не хмурится. Он шел легкой решительной походкой, не быстро, но и не медленно. На нем был тропический полувоенного покроя костюм, в руке четки. Я заметил, что у него очень красивые руки. На глаз трудно было определить, сколько ему лет, я бы сказал, что это человек среднего возраста.

Подойдя к нам, он взял меня за руку и, произнеся несколько теплых слов о моем первом учителе, спросил, как у него дела. Затем он сел на свободный стул слева от меня. Кто-то подал ему чашечку кофе. Я взглянул на окружавших нас людей. Некоторые были напряжены, другие расслаблены. Кто-то продолжал беседовать со своими соседями.

Это первое, что показалось мне необычным. Появление Шаха подействовало на людей, но они не вскочили с мест, когда он подошел, никто не принял подобострастную позу, как это часто приходится наблюдать при появлении авторитетного человека, — все вели себя естественно. Реакция была, но такой реакции я никогда еще не видел.

Мои первые впечатления от Шаха весьма совпадают с тем, как он представлен в книге «Текущая Биография»:

В журнале Psychology Today, в пространном интервью с редактором этого журнала Элизабет Холл, Шах предстает весьма скромным человеком; он отвергает попытки навесить на него звание гуру и сожалеет, если кому-то все же удается создать воображаемый культ его личности. Холл представляет его как необыкновенного, остроумного и светского человека. Мнение это поддерживает и Дорис Лессинг, которая увидела в нем живую, энергичную личность с непритязательными вкусами и простыми привычками, — он во всем знает меру, необычайно щедр в том, что касается его времени, денег и самоотдачи, «выглядит так, что это не привлекло бы внимания нигде, от Испании до Гималаев». Шах прирожденный рассказчик и учитель и обладает «естественной жизнерадостностью», утверждает госпожа Лессинг. Как и его отец, Шах, помимо писательства и обучения, вовлечен в самые разнообразные виды деятельности.

Затем в окружающей атмосфере произошло второе изменение. Люди, как я уже сказал, продолжали разговаривать, но внезапно, будто по сигналу, все замолчали, и наступила полная тишина. Как это случилось? Я не знаю. Конечно, о подобной «общей тишине» я слышал и раньше; однако, пережив ее впервые, я словно бы пробудился и ощутил какое-то новое чувство. Затем случилась третья странная вещь. Шах оглядел присутствующих, каждому улыбнулся и — хотя в момент его появления, когда мы еще переговаривались с американцем, он был вне пределов слышимости — начал говорить, в точности повторив фразу, которую произнес мой американский собеседник: «...Есть история об иранце и чуде».

Сказал ли американец эти слова по заранее полученному заданию? Я посмотрел на него, но вид его отвисшей челюсти мешал мне поверить в наигранность изумления. А что, если под столом спрятан микрофон? Можно было проверить это позже. А вдруг Шах умел читать по губам? Не исключено. Я поскорее отложил эти соображения для последующего обдумывания и стал слушать рассказ, который Шах излагал в весьма быстром темпе. Чтобы поспевать за его изложением, требовалось сосредоточиться.

Иранец, персонаж этой истории, рассказывал случай, как человек, сброшенный с седла лошадью, «спасся благодаря чудесному вмешательству святого, — тот появился точно в нужном месте и в нужный момент, чтобы поймать падавшего и даже утихомирить буйного коня».
Иранец рассказал все это в присутствии суфия, который заметил: «Но ведь это случилось так давно и так далеко отсюда. А ты взгляни на того человека, что стоит вон там, — что ты о нем скажешь?»
Иранец спросил: «А что с ним происходит? Не вижу ничего чудесного».
Суфий ответил: «Чудо в том, что он так надежно защищен высшими силами, что никакая лошадь не скинет его на землю, и это главное».

Пока я пытался переварить рассказ, Шах обернулся ко мне и сказал так, что это было слышно всем присутствующим:

«А теперь я хочу кое-что прояснить прямым текстом, иначе, боюсь, вы будете попусту тратить время, размышляя над тем, что не имеет отношения к реальности, а всего лишь плод воображения, хотя вам это может казаться чем-то важным.

Я говорю о подозрении, что кто-то получил задание сказать фразу, чтобы ее мог подхватить другой и озадачить вас. Я говорю про актерство и про микрофон и даже про чтение по губам. Сейчас не стоит распространяться на эту тему, поскольку данное замечание касается только вас, и нет никакого смысла вовлекать других. Вы понимаете, о чем я говорю?»

В каком-то оцепенении я почувствовал, что моя голова самопроизвольно качается из стороны в сторону. Три-четыре минуты назад у меня были подозрения, что вся история с рассказом была театрализованной «постановкой», игрой, или что было задействовано чтение по губам; и вдруг все, о чем я думал, было оглашено именно в таком порядке! Нет никаких сомнений, он читал мои мысли! Помню, я про себя решил: «Ему удалось доказать, что он не шарлатан, но от этого любопытство и эмоции возросли во мне до такой степени, какую никак не назовешь здоровой».

Шах вклинился в мой мыслительный процесс словами: «Способность видеть обычное в необычном и необычное в обычном вы — если захотите — легко можете развить в себе. Сделав это, вы прекратите бесконечное вращение своего ума в бесполезном интеллектуализме».

Люди опять вернулись к своим разговорам, а затем, как и в прошлый раз, гомон внезапно прекратился. Я предположил, что сейчас будет выдано что-то еще, и не ошибся.

Обратившись к рыжему молодому человеку в очках, сидящему напротив него, Шах сказал: «Мистер Смит, вам стоит постараться развить восприимчивость в себе самом, вместо того чтобы беспокоиться о нечувствительности людей Запада к тонким воздействиям. Беспокойством вы никогда ничего не добьетесь. Я готов даже бросить камень в свой огород и сейчас расскажу историю про хваленую восточную восприимчивость, чтобы ваш ум расслабился относительно всеведения восточных людей».

И Шах рассказал, что однажды один очень старый и почтенный друг из Афганистана приехал навестить его в Англии. Это было первое путешествие старца за границу, и Сейид надеялся, что тот месяц-другой погостит в его доме.

В Великобритании старый джентльмен был восхищен поездкой по красивой сельской местности. Минуя последнюю деревню по дороге к дому Шаха, он увидел какие-то слова, написанные мелом на старой доске, и спросил, что они означают.

За высоким забором сносили дом, и подрядчики написали объявление о продаже оставшихся от дома строительных материалов.

— Я перевел для него надпись, — продолжал Шах. — «Ничего особенного, — сказал я ему. — Здесь всего лишь написано: продаем двери, оконные рамы и половые доски».

Мы добрались до нашего дома, и две-три минуты спустя мой гость попросил меня позвонить в авиакомпанию и изменить дату заказанного обратного билета с тем, чтобы он мог улететь на месяц раньше намеченного срока. Как только я сделал это, старик спросил: «Твой дом самый большой в округе, не так ли?» Я подтвердил.

Он продолжил: «Это налагает на тебя обязательство помогать. Наверное, у тебя сейчас плохо с деньгами. Вот, возьми эти 100 фунтов. Я сэкономил их, перенеся отъезд домой на более ранний срок. Теперь ты сможешь дать денег тем несчастным, которые оказались в таком положении, что вынуждены продавать двери и окна и даже половые доски! Да воздаст им Бог за их страдания! Хочу напомнить тебе, что когда твой отец был жив, он скорее приютил бы этих бедняков в своем доме, чем позволил бы себе видеть их дошедшими до столь прискорбного состояния!»

Один из гостей, до сих пор молчавший пожилой человек, очевидно, со Среднего Востока (армянин, как я узнал позже), подняв руку, попросил внимания. «Пожалуйста», — сказал Шах.

— Не все восточные люди преисполнены духовности, — сказал он. — Я вспоминаю случай, послуживший мне незабываемым примером того, насколько важнее напрямую воспринимать, нежели судить по внешним признакам.

Однажды, путешествуя по Индии, я случайно наткнулся там на своего сотоварища по обучению у учителя-суфия. Теперь он сидел у ног гуру, который без конца говорил, причем в основном штампами.
— Почему из всех мест на свете ты оказался именно здесь? — спросил я.
— Меня послал сюда мой мастер-суфий!
Тут вмешался гуру: «Ты слышал — суфий сам признал меня более продвинутым мастером!»
— Но я, — сказал армянин, — спросил своего знакомого, что же именно сказал суфий, посылая его к гуру. — Ни за что не угадаете!
А суфий сказал ему: «Иди и сядь у ног такого-то и такого индийского гуру — это будет наказанием за твою поверхностность!»

Тут Шах повернулся ко мне и спросил без обиняков: «Что бы вам больше всего хотелось узнать о жизни и пути суфиев? Я ожидаю откровенного ответа, поскольку именно так можно устранить превратности понимания и дать вам нечто, над чем вы сможете реально поработать».

Я стал отвечать, что уже понял, насколько бесполезно разжигать собственное любопытство, поскольку оно может быть всего лишь ребяческим желанием слушать о чудесах или заполучить тайные силы...

Он прервал меня. «Это верно. Во многих случаях вы должны уметь сдерживать свое любопытство; по крайней мере, нужно накопить достаточный опыт, чтобы воспользоваться им конструктивно. Но в данный момент я подхожу к проблеме именно с этой стороны. Скажите мне, что действительно возбуждает ваш интерес?»

Сначала мне пришло в голову, что следует спросить, как стяжать дар смирения. Но, увидев направленный на меня неумолимо жесткий взгляд Шаха, я осознал, что сказать это было бы не более чем «игрой в ученика». Пришлось признаться себе, что как раз другие стороны суфиев озадачивали и интересовали меня, что я и высказал.

— Совершенно верно. Это именно то, что и хотелось бы услышать. Если вы правы, я скажу вам об этом, если ошибаетесь, я смогу обратить вашу ошибку на пользу всем присутствующим.

— Я слышал, — продолжил я, — что суфии умеют читать в человеческих сердцах; что они владеют силами, которые позволяют познавать и действовать в мире более эффективно, чем люди, не имеющие такого дара. Как развить эти силы, а развив их, как ими пользоваться?

— Это интересный и важный вопрос. Для ответа на него потребуется целая серия встреч. И все-таки можно предложить вам важную историю, открывающую начальный аспект этой темы, чтобы рассмотреть проблему в том порядке, который представляется наиболее полезным для изучения.

Суфии, хотя они и не всеведущи, могут читать мысли. Такие способности используются ими лишь в определенных областях мирской жизни, в которой суфии принимают участие. Как развивается так называемое «могущество», не является загадкой, и этому можно научиться. Если, однако, подобную способность осваивать и применять без необходимой дополнительной подготовки, она оборачивается против тех, кто ее практикует, и в конце концов жизнь человека становится гораздо более сложной, чем была до того. К любой деятельности необходимо подходить с правильной позиции.

— Но разве суфии не проводят показательные эксперименты, демонстрируя ученикам и другим людям правильный и ложный подходы к вещам? — спросил я.

— Кажется, мне приходилось читать что-то подобное.

— Да, но они это делают не из прихоти и не для того, чтобы навязать свою волю, хотя стороннему наблюдателю вполне может показаться обратное. Я расскажу историю, произошедшую на самом деле, и она послужит иллюстрацией тому, какие возможны последствия. Из рассказа вы увидите, что только человек, хорошо знающий, что делает, способен провести подобный эксперимент — над тем, кто в состоянии получить пользу от события. Совсем немного людей находится на этой стадии.

И Шах рассказал следующую историю:

Аджмал Хан из клана Юсуфзай испытывал сильное влечение к молодой женщине по имени Хафса, жившей в трех милях от его дома, и мечтал жениться на ней. Но он знал, что это невозможно. Отец Хафсы был богат, сам же Аджмал происходил из социальных низов. Все его предки, как было известно, состояли в услужении.
Как-то раз, обдумывая эти обстоятельства, Аджмал забрел на рыночную площадь своего родного города в индийском штате Уттар Прадеш, и взгляд его упал на известного суфия Мир Абдала, сидевшего в своей лавке, где тот торговал сушеными фруктами. Что-то толкнуло Аджмала подойти к мудрецу; но прежде чем он успел произнести хоть слово, суфий сказал юноше: «Чтобы завоевать сердце госпожи, нужно отказаться от всего, что стоит у тебя на пути».
Аджмал был поражен, потому что он никогда и никому не говорил о своем желании. Правда, суфии известны как «шпионы сердца» и славятся способностью читать мысли людей.
И он ответил суфию: «От чего бы ни пришлось отказаться, я готов на все, лишь бы желание моего сердца исполнилось».
Суфий велел ему дождаться окончания дневной торговли, а затем завел в маленькую пристройку, служившую ему для медитаций. Там он сказал: «Только я совсем не имел в виду, что ты наверняка достигнешь желания своего сердца. Хочу, чтобы ты понял: у тебя есть лишь возможность обрести средства для достижения этого. Мы никого не одариваем благами, мы даем способ их обретения».
Аджмал подумал, что это ничуть не хуже, чем исполнение желания, и спросил, когда ему можно будет приступить к изучению пути для завоевания сердца девушки.
— Прежде чем начать, — сказал суфий, — запомни одну важную вещь: когда ты овладеешь силой, которая необычна для людей, то, возможно, не захочешь ею воспользоваться.
Аджмал заверил Мир Абдала, что все понял, и был принят им в ученики.
Обучение заняло три года. В течение этого времени юноше надо было прислуживать мастеру и повторять молитвы и призывы. Затем ему пришлось заняться медитацией, а впоследствии зайти намного глубже обычной медитации. После того как он привязался к мастеру, тот научил его отрешаться от этой привязанности и продолжать курс обучения, будучи с мастером «на равных», как это выразил Аджмал Хан.
Наконец, после длительной практики, состоявшей в том, что без какого бы то ни было словесного контакта Аджмал принуждал людей испытывать к нему влечение или неприязнь, он освоил «силу привлечения» и вернулся в родную деревню, а соответственно, и к месту жительства своей возлюбленной.
Хафса ехала на лошади к дому своего отца, когда ее краем глаза заметил Аджмал. Он задействовал силу воли, и лошадь под наездницей развернулась и направилась к нему. Затем, когда девушка оказалась в пределах ста ярдов, он применил силу, пробуждающую влечение. Подъехав к Аджмалу, Хафса сказала: «Меня влекло к тебе долгие годы».
Как только эти слова слетели с ее губ, Аджмал остро почувствовал, что такого рода манипулирование людьми — и даже животными — дело недостойное. Он ощутил отвращение к подобному «захвату» человека или животного. Как он рассказывал: «Мой мозг пронзила мысль: это неправильно, я не хочу эту женщину...»
В тот же миг Хафса посмотрела на него в упор и сказала: «Это неправильно, я не хочу тебя!» Лошадь развернулась, и девушка погнала ее прочь.

Рассказанная Шахом история меня весьма заинтересовала — как подтверждение, что телепатия все-таки существует и сама по себе может быть использована в качестве инструмента. Я спросил: «А обратился ли после этого Аджмал к стяжанию истинной мудрости?»

Шах ответил: «Назначение этой истории в том, чтобы прояснить сам механизм, не предлагая морали или развлечения, поэтому у нее нет продолжения. Но есть другая история, про Африди Хана, вождя клана из приграничной области Афганистана, который после стычки с суфийским мастером действительно понял, чего он может достичь. Я расскажу ее так, как она была изложена Хусейном Алави, одним из наших современников».

И Шах, при всеобщем сосредоточенном внимании, начал свое повествование..."

(отрывок из второй главы "Путешествия с суфийским мастером")

Share this
Прикрепленный файлРазмер
Dervish-Puteshestvie.rar230.99 кб


Dr. Radut | blog