Skip to Content

Оборотни: исторические и фольклорные свидетельства

Самое древнее упоминание об оборотничестве у славян принадлежит "отцу истории" Геродоту: "каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик". Невры, упоминаемые здесь, - племя, жившее к северо-северо-западу от Черного моря и сопоставляемое с милоградской археологической культурой. Исследователи склоняются к мнению, что невры - одно из праславянских племен.

Дошедшие до нас летописи умалчивают об оборотничестве, но это молчание не показательно - подобная информация, если и имела место, то носила явно языческий оттенок, а потому не могла быть помещена в летописные тексты, тщательно редактируемые церковной и светской властями. Разве что иногда в летописях проскакивают оговорки, недосказанности, обращающие на себя внимание. Так, в "Повести временных лет" за 1071 год рассказывается о казни через повешение двух волхвов, а затем следует странное, на наш взгляд, добавление: "в другую ж ночь медведь взлез угрызе их". По тону летописца заметно, что он придает этой детали некий особый смысл, видимо, понятный ему и его современникам. В данном фрагменте нет прямого указания на оборотничество, но подчеркивается некая связь между убитыми волхвами и медведем, животным бога Велеса [7]. <...>

Самым известным оборотнем русской древности можно назвать знаменитого Всеслава Брячиславича, князя Полоцкого . В "Слове о полку Игореве" читаем:

Всеслав Князь людем судяше,
Князем грады рядяше,
а сам в ночь влъком рыскаше;
из Кыева дорискаше до Кур Тмутороканя;
великому хръсови влъком путь прерыскаше.
Тому в Полотске позвониша заутренюю рано
у Святыя Софеи в колоколы;
а он в Киеве звон слыша.

Строго говоря, в данном отрывке сравнение князя с волком можно рассмотреть как литературную фигуру. Однако, летописи, действительно, указывают на некие "необычные" способности Всеслава Полоцкого.

"...Мать же родила его от волхвования. Когда мать его родила, на голове его была язва. Волхвы сказали матери: "Завяжи эту язву, и пусть носит <повязку> до конца жизни" [8]. И носил ее Всеслав до смертного дня; сего ради он и не милостлив на кровопролитие". [9]
Наложение повязки на голову князя Всеслава сходно с накладыванием наузы - одним из способов обращения в зверя.

По всей видимости, оборотничество в той или иной форме могло существовать в разных социальных слоях; насколько мы можем судить, в древности и в средние века понятие оборотничества было связано с воинским сословием.
В скандинавской традиции известны берсерки [10] - воины, в бою впадающие в особое исступление и в определенном смысле превращающиеся в хищных зверей - волков или медведей; мы склонны считать поведение берсерков одной из форм оборотничества. Достоверных свидетельств о существовании воинов-берсерков, сопоставляющих себя со зверями, у восточных славян нет, однако сохранились данные о воинах, способных на подвиги, выходящие за привычные рамки человеческих способностей.

Богатырь Демьян Куденевич со слугой Тарасом и пятью товарищами мог обратить в бегство целое половецкое войско. Однажды он, одетый по-домашнему, без панцыря, без шлема, один схватился с половецкой ратью. Демьян побил множество врагов, но сам был изранен и чуть живой вернулся в город.
Навестить богатыря поспешил князь Мстислав, он принес ему богатые дары, обещал дать деревни. "О, суета человеческая, - ответил Демьян. - Кто, будучи мертв, желает даров тленных?" с этими словами богатырь умер. [11]
Нам кажется, подобный подвиг мог быть совершен только в неком особом состоянии (например, тело должно было приобрести некую неуязвимость для стрел). Предсмертный разговор с князем говорит о вежественности богатыря, а это повышает вероятность того, что Демьян был человеком не только сильным и искусным в бою, но и знающим, обладающим "особыми" навыками. Отчество (прозвище?) - Куденевич - возможно, указывает на причастность к кудесничеству, магии, а значит, и к умениям изменять свое психофизическое состояние, доводя его до пределов человеческого.
Другой прославленный воин, упомянутый в летописи, носит прозвище Волчий Хвост [12]. Мы не знаем, в связи с чем он получил это прозвище - придерживался ли одного из "звериных культов", обладал ли способностями берсерка или же просто носил на одежде некие ритуальные "волчьи" атрибуты - так или иначе, его прозвище (пусть только на символическом уровне) указывает на сопоставление со зверем.
Сохранился заговор XV века, записанный неизвестным читателем на полях "Псалтыри". Заговор относится к разряду воинских и оперирует понятиями оборотничества: "Се аз, зверь юн, очи мои звери, а гроза моя ц(а)р(е)ва, блудитеся меня, кр(е)стьяне, аки овцы волка <...>". [13]
Сохранились легенды, вводящие мотив оборотничества в те или иные исторические события.

"Когда царем на Руси был Иван Васильевич Грозный, <...> он решил... уничтожить колдунов и ведьм <...> Навезли со всех сторон старых баб и рассадили их по крепостям с строгим караулом, чтоб не ушли. Тогда царь отдал приказ, чтобы всех привели на площадь. Собрались они в большом числе, стали в кучку, друг на дружку переглядываются и улыбаются.
Вышел сам царь на площадь и велел обложить всех ведьм соломой. Когда навезли соломы и обложили кругом, он приказал запалить со всех сторон, чтобы уничтожить всякое колдовство на Руси на своих глазах. Охватило полымя ведьм - и они подняли визг, крик и мяуканье. Поднялся густой черный столб дыма, и полетели из него сороки, одна за другою - видимо-невидимо... значит, все ведьмы переметчицы обернулись в сорок и улетели и обманули царя в глаза" [14]

Умение превращаться в сороку народная молва приписывает также и польской авантюристке, жене Лжедмитрия I Марии Мнишек [15].
Если исторические источники и умалчивают об оборотничестве, то фольклор, фиксируемый этнографами в последние века, весьма богат упоминаниями об этом явлении. Как правило, умение скидываться приписывается людям с особенными способностями - знающим, колдунам.
Про них < т.е., ведьм, умеющих оборачиваться, - Д.Г.> говорят, что они иногда превращаются в копны сена. <...> Часто в старину, снимая шкуру с медведицы, находили там бабу в сарафане. [16]

"Шел мужик по дороге и увидел летящий ему навстречу вихрь. Мужик кинул в вихрь топор - он вонзился как в дерево и улетел. Пришел мужик ночевать в чужой дом - а там хозяин больной лежит; дети говорят: "Наш батька секирой поранился". Глядь мужик под лавку - а там его топор." [17]
"У нас в деревне бабка оборачивалась свиньей и по ночам так бегала. Мы однажды шли с гулянки, смотрим - бежит - огро-омная. Мы на забор залезли, а она снизу - давай рылом подкапывать..." [18]

"Девки наши пошли к одной колдовке, чтобы она научила их. А она из них только одну и выбрала. Посадила ее в комнату пустую - и говорит:
- Ты, дева, ничего не бойся. - И вышла.
Вдруг дверь открывается, входит медведь. Подошел к ней и стал ее гладить. Она сидит молчит. Ушел медведь. Потом волк ли че ли во--шел. И выть ли че ли начал. Она вся обомлела, но молчит. Только волк ушел, гадюка заползает. Стала вокруг ее шеи обвиваться. Ну, девка-то та не выдержала и давай кричать. Гадюка-то и уползла быстренько. Только уползла она, а тут эта старуха входит. Говорит ей:
- Дура ты, девонька, это я была, - и выгнала ее." [19]
Колдуны могли скидывать в зверей или неодушевленные предметы не только себя, но и других людей.

"Раньше, в старые годы, были такие колдуны, что целые свадьбы могли оборачивать в волков. Едет свадьба под венец, или из-под венца, - и всю свадьбу сделают волками; навсегда так и бе--гают." [20]

"...Целое веселье [21] было перевернуто в вовкулаков. Рассказывают, что все было так: свадьба пошла в церковь, а одну бабу забыли позвать читать "Отче наш". Она и сделала им так, что когда свадьба вышла из церкви, а навстречу им направлялся музыкант (он был кривым), то все и побежали волками. И теперь живы люди, которые видели эту свадьбу; так и бежали с красными лентами на головах, а кривой музыкант ковылял за ними." [22]

"Жил он, этот человек, с женой не в ладах, часто колотил ее <...> Раз, в пьяном виде, поколотил он жену очень больно; та и убежала к матери, в другое село. На другой иль-бо на третий день зять зашел к теще за женой <...>
- Нет ли чем опохмелиться, любезная тещенька? - спрашивает зять.
- Коли нет, говорит теща ласковым голосом, - есть! <...>
Сказала это и достала из-за печки стакан вина и поднесла зятю. Тот, не перекрестясь и не благословясь, духом выпил стакан. Хотел порожний стакан поставить на стол, а он, то ись стакан, сам собой выпал из рук. Зять взглянул на руки, а они не руки, а волчьи лапы. Он взглянул сам на себя, и весь-то он не человек, а волк <...>" [23].

В отличие от добровольных оборотней, которые иногда бывают опасны, насильственно зачурованные безвредны. "Людям они вреда не делают, кроме тех, кто их испортил; те не должны им попадаться навстречу" [24]. Обернутые "бегают обычно по улицам и по задворкам деревень, становятся на задние лапы и заглядывают в окна... они хотят, чтобы близкие их опознали". [25] "...Ходят теперь по свету голодными, потому, что им запрещено есть. Ни на человека, ни на зверя кинуться не могут, только опустят голову и хвосты, да воют". [26] Рассказывают, что иногда эти несчастные даже попадают в рабство к тем, кто их заколдовал. [27]
Известны практические описания способов перекинуться.

"...Стоит лишь найти в лесу гладко срубленный пень, воткнуть в него с приговорами нож и перекувырнуться через него - станешь вовкудлаком [28]. Порыскав волком, надо забежать с противной стороны пня и перекувырнуться обратно; если же нож кем-нибудь похищен, то придется оставаться перевертышу навек волком. <Или другое описание:> надо воткнуть два ножа в рот, прочитать заклинание и три раза перевернуться [29].
Тексты упоминаемых здесь приговоров этнографам известны.
Для того, чтобы обернуть другого человека, необходимо с приговором набросить на него звериную шкуру или же специальную наузу - обернутый станет человеком только тогда, когда науза истлеет. Также обернуть можно ударом палки, плети, кнута. [30]
Насколько действенны вышеперечисленные методы - разговор особый.

Многое из того, что известно об оборотнях, кажется фантастикой. И в самом деле, невероятно, чтобы человек мог физически (причем, мгновенно) трансформироваться в какое-либо другое существо. Но нет дыма без огня; информация, повторяющаяся повсеместно, не может не иметь в своей основе хоть какого-либо рационального зерна. Далее мы постараемся разобраться - что же послужило источником для "сказочных" рассказов об оборотнях.

Оборотничество и возрастные инициации

Многие исследователи связывают рассказы об оборотничестве с инициациями. Рассмотрим вкратце, что мы знаем об этом интереснейшем явлении.

Практика возрастной инициации существовала повсеместно, у всех народов. По достижении определенного возраста молодые люди проходили определенный цикл обрядов, вследствие которых превращались из подростков во взрослых людей и становились при этом полноправными членами общества. Наставники - опытные, знающие люди - проводили инициации так, что у молодых людей происходила коренная перестройка психики, снимались глубинные страхи, вырабатывались и закреплялись на бессознательном уровне навыки взаимодействия с товарищами. Подростки становились взрослыми, и, как следствие, получали новый социальный статус - статус полноправного члена общества - и новые права: право быть воином, право иметь жену, право заниматься созидательной магией. [31]

Любая инициация строится по схеме замри-умри-воскресни. Иначе говоря, прежде, чем перейти на новый качественный уровень, человек должен испытать частичное разрушение, подавление, агрессивное (в большей или меньшей степени) воздействие извне. Таковым в условиях инициации и является частичная деградация человека до зверя.

Инициационные сценарии в общих чертах одинаковы для всего мира. По всей видимости, причина этого в том, что инициация является оптимальным способом стимулировать развитие человека в данном возрасте. А потому и в Австралии, и на Крайнем Севере большинство юношеских инициационных практик имеют одни и те же черты. Среди них следующие [32]:
а) инициируемые удаляются из привычного для них общества;
б) инициацию (чаще всего) проходят в коллективе сверстников;
в) посвящаемый подвергается притеснениям и испытаниям.

Экстремальное сообщество подростков, противопоставленное "обычному" миру, можно сравнить с волчьей стаей. У славян, как и у других индоевропейцев, подобные союзы часто и называли "волчьми", а самих участников - волками. Этнографически зафиксированы случаи, когда инициируемые наряжались волками, носили одежду из шкур, при вступлении в союз обязаны были кусаться и выть. [33] На уподобление инициируемых хищным зверям указывают и те факты, что пища, которой они питаются, как правило, мясная, у некоторых народов только члены инициационного союза имеют право охотиться. [34] "Волчьи союзы" противопоставляют себя обыденному миру; как это и подобает хищникам, они похищают в деревнях продукты, хулиганят. Инициируемые подвергаются различным испытаниям.
Память об инициационных практиках встречается в волшебных сказках, типические сюжеты каковых, кстати, инициационны по сути своей - "невозможно отрицать, что испытания и приключения героев и героинь волшебных сказок почти всегда переводимы на язык посвящения" [35].

<Героиня сказки совершила ошибку, вследствие которой ее возлюбленный "ушел". Героиня отправилась искать его и нашла в следующем месте> "...Пошла в поле, и зашла в пустой дом, и ухоронилась. И вот топотня, топотня, бегут сорок волков, и стали развертываться кругом столба по солнышку, и развернулись, и очутились все добрыми молодцами..." [36]
А следующую волшебную историю мы записали в Курганской области.

"Одна матерь была гордая. Она своего детёночка Митеньку изругала по клятбишному, проклянула то есть его.
Ладно. Он вышел на улицу и пошел, пошел куда попало. Идет - стоит избушечка, старичок подходит:
- И это куда ты пошел? Айда со мной.
Пошли, повел он Митеньку, повел, ведет по бережку, пришли к этому, к морю.
- Митенька, зашшурь глаза, иди со мной по воде.
Митенька зашшурил и пошел как по полу. Зашли в комнату - а там дом у них, питание всяко есть, всё есть.
Жил он там, сколько уж жил, не знаю. <Он был там как бы работником.> А матерь не думает что дитенок потерялся. Только хрёсная о нем молилась, молилась за него Богу. И вымолила его - главарь <в том месте, где Митенька находился> стал говорить:
- Ты теперь, Митенька, нам не годный. Душной [37] ты теперь стал. Иди, давай, домой. - (Душной - это раз хрёсная его вымолила).
Митеньку главарь послал, а не перевернул его - он как чурка и прикатился. Хрёсная раз метет за воротами - вдруг чурка катится толстая (он уже большой был). Она:
- Ой-ёй, как я испугалась, Господи.
Как она гаркнула, <Господа помянула> - он сразу человеком обернулся:
- Хрёсна, не бойся, это я, Митенька.
Он рассказыват потом хрёсной:
- Если кто что оставит не благословясь, не перекрестясь, мы этим и питались.
Так что все надо с молитвой ложить, а то сейчас наедятся, напьются, а всё вот на столе оставляют. А так нельзя.
Старуха, которая мне это рассказывала - та хрёсная-то ей по родне." [38]

Этот, казалось бы, несложный рассказ содержит массу деталей, указывающих на инициационные практики. [39]

...изругала по клятбишном - уходившие в "волчьи союзы" иногда оплакивались как умершие, после возвращения домашние делали вид, что не узнают их.

...мы этим и питались... - как уже говорилось, участники молодежных союзов иногда питались "чем бог послал" (промышляя мелким воровством, собирательством и др.) Также и в данном рассказе члены "союза" воруют пищу, которую хозяйки оставили без присмотра, "не благословясь".

Стоит избушечка... пришли к морю... - в сказках много раз упоминается некая мистическая дорога, ведущая в "иной мир". На этой дороге герой, действительно, часто встречает дом (вспомним известное "избушка, повернись к лесу задом..."), спутника-наставника и водное пространство. Под водным пространством не стоит буквально понимать реку или море - здесь это обозначение некоего "иного мира". Здесь подчеркивается, что Митенька стал чужим по отношению к обыденному миру, стал принадлежен "тому свету", "миру мертвых".

...душной ты стал - Митенькина пахучесть также указывает на его принадлежность к "иному" - живой в царстве мертвых пахнет так же скверно, как и мертвый в мире живых.
Хотя данный рассказ и содержит в себе много сказочного, его нельзя с полной уверенностью отнести к сказкам. Это, скорее, имеющая сказочные элементы быличка - рассказ, подразумевающий реальность и "всамделишность" описанного (в отличие от волшебных сказок, где изображается заведомо нереальный мир). Сохранилось довольно много рассказов, повествующих о попадание людей в "инициационные пространства" (некоторые из них мы процитируем далее). Как и в "рассказе про Митеньку", речь в них идет о конкретных людях, знакомых рассказчику или напрямую, или через одного-двух посредников. Многие истории записаны в последние десятилетия, и это наводит на будоражащую исследовательское воображение мысль, что, быть может, подобные практики имели место еще совсем недавно.

Заканчивая данную главу, хотелось бы высказать предположение, дополняющее еще один штрих к нашим знаниям об инициациях.
Обычно инициация представляет собой таинство: на нее (иногда под страхом смерти) не допускаются непосвященные - женщины, дети, чужаки. В ходе инициации юноши посвящаются в тайны племени - мифологию, секретные знания. Непосвященные этих тайн знать не должны.
Приведем пример подобного посвящения в тайное знание. У аборигенов Австралии существуют трещотки особой конструкции. При приведении их в действие раздается специфическое гудение. Это гудение считают голосом божества: если непосвященные, находясь в деревне, слышат из ближайшего леса гул трещоток, они верят, что в лесу, действительно, ревет бог (о существовании трещоток им не известно). Когда происходит инициация, посвящаемым подросткам показывают трещотки, демонстрируют их действие и сообщают: это, на самом деле, не бог - бог совсем другой. [40]
Не было ли так, что непосвященные на Руси верили, что мальчики, уходящие на инициацию, действительно превращаются в волков? Не потому ли Онфим, с рассмотрения рисунков которого мы начали статью, считал, что он может стать "зверем"? Ожидание таинственного превращения подготавливало психологическую перестройку, стимулировать которую и была призвана инициация. Но только те, кто вошел в инициацию, узнавали: истинного физического превращения в зверя не происходит; таинство - в другом.

Оборотничество и "пускание морока"

Еще одно объяснение феномену оборотничества мы найдем, если задумаемся: как же руководителям инициаций удавалось поддержать веру непосвященных в то, что "перекидывание" действительно происходит?
Вспомним: в одном из приведенных выше рассказов главный герой Митенька кажется крестной катящейся чуркой, в то время, как сам он не перестает ощущать себя человеком. Приведем другие описания подобного эффекта.

<Молодую женщину, помышлявшую о самоубийстве, увез из дому некий "человек", принявший вид ее брата. Долгое время он возил ее верхом по округе, оставаясь невидимым для окружающих> "Их не видели, а вот вихрь видели. Вихрь, говорит, завьет, землю-то завиват, вихрь пролетит. И вот она узнала: Максим Русин шел. <...> А мы мимо его, говорит, на коне-то как пролетели, его фуражка слетела и покатилась, а он, говорит, за ей, да с матерщиной. А брат-то, говорит, так и захохотал на коне-то". [41]
<Сходная ситуация.> "Она давай рассказывать:
- Я была дома <...> Я пришла, меня выгнали.
Там стали допытываться, им говорят:
- Кака-то собака <...> в это время забегала в избу. Выгнали ее, это точно." [42]

Иными словами, человек, находящийся внутри некой сферы колдовского воздействия, ощущает себя таковым, какой он и есть - человеком. Однако, со стороны он воспринимается как вихрь (вспомним многочисленные поверия о том, что в вихрях живут колдуны), собака, чурка, сноп, клубок пряжи и т.п. Иначе говоря, для посторонних создается иллюзия. Умение создавать иллюзии было хорошо известно знающим людям. В русских деревнях это называлось сделать морок или отвести глаза.

Не углубляясь в механизм "отвода глаз", скажем только, что морок создавался путем воздействия на сознание наблюдателя. Напрашивается сопоставление создания морока и гипноза, но мы бы поостереглись ставить знак равенства между двумя этими явлениями.

Большинству людей, независимо от того, в каком веке они жили, было мало известно, каким способом создается такая иллюзия, зато повсюду знают, как от нее защититься. Подобное "измененное состояние сознания" может разрушить или молитва (ношение креста, упоминание Бога и т.д.) или матерная брань (по выражению одного из "знающих" - "если нельзя устроить молебен" [43]).

Интересная деталь: в приведенном выше отрывке "брат" хохочет в момент, когда созданная им иллюзия находится под угрозой разрушения "матерщиной". Такой хохот (именно хохот, а не смех) упоминается в подобных ситуациях очень часто. Создается впечатление, что делатель иллюзии хохотом (вернее, неким действием, которое внешне сходно с хохотом) защищает свое творение от разрушения.
Древнейшее упоминание отвода глаз встречается в летописи.

"...Во время урожая... явились два волхва,... говоря, что "мы знаем, кто запасы держит"... называли знатных жен, говоря, что та жито прячет, а та - мед, а та - меха... Волхвы, мороча людей, прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу..." [44]
А вот примеры из недавних фольклорных сборов.

"У нас свекр-то работал в леспромхозе. И вот собрали собрание в ограде. (Это я не видела - только мать рассказывала, свекровка.) и вот она <т.е. местная колдунья> зашла к мужикам и говорит:
- Ну что, хочите лешшиков имать? - и сделала воды полную ограду.
А тетка-то Елена вышла с подойником - завернула подол (раньше без штанов ходили) - подойник вот так <до головы> подняла, идет.
- Я, - говорит <свекровь>, - двери-то открыла - сдурели что ли? - эти без штанов сидят <лешшиков поймали, держат...>, а она подол подняла..." [45]

"Шли девки с парнями. А одна им сделала - будто перед ними вода. Девки подолы-то задрали - и через воду..." [46]

"Это, значит, один приезжий был. Вот лежала труба, обыкновенная труба, водопроводна или кака ли - она больша диаметром. А он, значит, говорит:
- Давайте, я по этой трубе внутри пролезу! - Все тут: Но-о-о! - смотрят. Ну, он берет, с краю залазит в эту трубу - все на его глядят. Вот он лезет там, карамкатся, в трубе... Все дивятся: как так!
А тут рядом мужик сено вез, воз, на коне (он его-то не охватил!). Он глядит:
- Да ково вы, - грит, - на него смотрите?! Он вам затуманил глаза-то, а вы на него смотрите! Вот ить он рядом с трубой ползет, на карачках!
Но, че же, он его вывел, тот соскочил, да;
- Эй, - грит, - смотри! У те воз-то горит!
Он оглянулся: у него, верно, воз-то пламем охватило, загорел! Он - раз! - скорей гужи обрубил, лишь бы, мол, лошадь-то убрать, а то сгорит. Отвел, смотрит: все в порядке. Воз, как стоял, так и стоит. А гужи обрубил." [47]

"...Он сидит да и говорит:
- Посмотрите, вот змея! Какая змеина-то ползет!
Все с места соскочили!" [48]

"За границу ходил, никто его не мог убить. Стреляют, а он стоит. Семеновцы не могли расстрелять." [49]

Часто встречаются рассказы о том, как люди становятся невидимыми. В Костромской область мне доводилось разговаривать с женщиной, к которой однажды зашел на ночлег незнакомый старик. В благодарность за приют он излечил женщину от серьезной болезни. Простившись, старик вышел за ворота, прошел пару шагов, и исчез, растворился в воздухе. Несмотря на давность событий, рассказчица была крайне взволнована, она несколько раз повторила эту историю и даже заставила меня выйти на крыльцо, дабы показать, в каком конкретно месте старик исчез. [50]
А вот история, в которой присутствует не только невидимость, но и уход в некое "иное" пространство.

"Была девкой... Парень у соседей был. Все черемку брали, и он захотел пойти. Мать не пускает, а он просится. Ну и мать с простой души:
- Да веди тебя леший! - И ушел, а тут его и день нету, и второй нету. На третий день нашли котелок на пне. На другой год попадат навстречу дяде и говорит:
- Дай закурить, у меня табаку нету,- а потом кисет оставил и говорит,- ты купишь еще, а у меня денег нет. Передай привет матери.
Мать и обедню в церкви отслужила. И у пня отслужила.
Опять попал какому-то мужику навстречу;
- Пускай мать молока поставит на полку.
Утром крынка перевернута, значит, съел. Опять попал навстречу... А тут брат женится, вот ему и говорят;
- Свадьба у вас скоро.
А он:
- Вот и попляшем. Только пусть мать стакан водки поставит на брус.
И на свадьбе не столько на молодых глядели, сколько на стакан. Глядят: стакан опрокинутый, а его и не видали.
На третий день встретился:
- Передайте,- говорит,- матери привет, а я теперь отсюда уезжаю за большие гора". [51]
...А вот рассказ, который мне довелось услышать от очевидца событий. Признаюсь честно, эта история произвела на меня большое впечатление: одно дело читать о необычных событиях в книгах, а другое - слышать о них "живьем", иметь возможность задать вопросы, уточнить детали, поспорить. Усомниться. Тем более, в нижеследующем случае, когда рассказанное столь невероятно.

"У Кучерягиных была свадьба. И молодых обвернули ужами: два ужа - муж и жена. И вот они по-олзают... знаешь, вот так вот по-олзают... большие ужи, настоящие... Стра-ашно...
<Расказчица показала жестами размер ужей - толщиной в руку и длиной около метра. Насколько могу судить, ужи вились в брачном "танце">
Народу полно (свадьба дак) и вот такое сделалося...
Я потом пошла <туда> - отец-то <меня послал за матерью> (говорит: "Что она там, прокисла что-ли, мне идти на дежурство, а ее всё еще нету".) Я захожу - они тама кто на ограде, кто в сенках, кто в избе - все в слезах.
Бабку Анисью спрашиваю
- А чего это все плачут-то?
- Зайди-ко погляди чего там сделалось
Мать там-то ночевала у их. Отца-то проводила на дежурство, и снова пошла к ним.
Так вот, привозили... бабку лечить. Я змей этих видела, как они ползали-то, а лечили-то когда - не видала... Свекровка-то у них была - дак рассказывала: она приехала, ее привезли. Говорит:
- Давайте девять горшков берите новых, - черепошные горшки раньше были. - Берите, - говорит.
Пришли, новых горшков этих привезли. Она как бросит горшок об кого-то об их. Говорит-говорит. Потом через ногу вот так горшок перебросит - второй... Девятый-то горшок бросила - он-то отскочил и не разбился.
- А! Ой! - как, говорит, вскричала, так бросила <горшок еще раз> и <он> разбился. И они, <жених с невестой> лежат, спят обои живые, человеками стали. Ну и вот, маленько поспали, она кругом их кого-то [52] ходила, молитву какую-то читала. Всё, <свекровка> говорит, молится и читат, молится и читат. Теперь <бабка> говорит:
- Дайте распятьё.
Дали ей распятьё. Она, распятьём их окрестила, вот эдак очертила - они сели:
- А чего это мы на полу?
Вот, и потом стала свадьба у них. Вот это вот я видела - что ужами их делали.
<- А как их сделали?>
- А вот кто их знает? Загипнозировали кого-то, заделали кого-то, и вот так вот их сделали... во время свадьбы.
<- А как они превращались?>
- А кто знат... Я не видела. Только когда они превратились - видела... Говорит, это порча - какой-то порчу пустил, и сделались змеями. [53]
Спустя год с небольшим я снова встретился с рассказчицей. Мы обсудили данную историю "по размышлении". Сознаюсь в грехе (надеюсь, Анна Федоровна меня простит) - в ходе разговора я подбросил пару тестов на правдивость, после чего меня создалось впечатление, что услышанная история, действительно, имела место. В результате нашего обсуждения А.Ф. (женщина, осведомленная в некоторых вещах) подвела итог: "Наверно, это был отвод глаз". Затем, немного помолчав, добавила: "А вообще, кто его знат".

Оборотничество и техники выхода из тела

Невероятной, трудно объяснимой представляется другая "магическая" практика, возможно, послужившая одной из причин возникновения рассказов об оборотничестве. Практика заключается в следующем: душа [54] знающего человека выходит из тела и вселяется в тело животного, которое становится управляемым.
Собственно, легендарно-исторические и фольклорные источники, приводящие примеры подобных практик, говорят о нескольких вариантах, как нам кажется, близких по сути:
- знающий "выходит" из физического тела, формируя временное тело (или его иллюзию), тело знающего при этом остается в безжизненном состоянии;
- знающий "выходит" из физического тела и путешествует, вселившись в тело животного, при этом тело знающего часто остается в безжизненном состоянии;
- знающий управляет животным, выход из тела при этом не наблюдается (по крайней мере, явно).
При этом в конкретных описаниях зачастую бывает невозможно понять, с каким из перечисленных вариантов мы имеем дело.
У скандинавов "искусство путешествовать в теле животного или птицы" носит название Хамфаpиp (Hamfarir) [55] немного отступая от восточнославянского материала, рассмотрим два весьма показательных примера из скандинавских саг.

"Сага об Инглингах" рассказывает о воине, обладающем особыми способностями. "Один умел изменяться. Тело его лежало пpи этом спящим, подобное меpтвому, сам же он становился птицей или диким звеpем, pыбой или дpаконом, и путешествовал в дальние стpаны..."
"Вдруг король Хьорварт и его люди увидели, как перед королем Хрольфом и его людьми появился огромный медведь и стал для короля особой охраной. Своими белыми лапами он убил больше врагов, чем все королевские герои вместе взятые, удары не причиняли ему вреда, а копья отскакивали, затупляясь, от его шкуры. Люди и лошади в ужасе бежали от него, а всем, кого ему удавалось схватить, он с ужасающим хрустом ломал кости или сжимал мертвой хваткой до тех пор, пока жизнь не покидала их. Громкий ропот пронесся по войску короля Хьорварта, и шепоток страха распространился по его рядам, как огонь по соломе.
"Где же Ботвар? - подумал Хьялти. - Наши враги были бы разбиты при его натиске. Где он может быть, если покинул нас в столь грозный и великий час?"
Он обрушился на врагов и пробился с боем к залу, где увидел Ботвара. Тот сидел, склонив, как бы в раздумье, голову, и молчал.
- Вставай, - стал уговаривать его Хьялти. - Время ли сейчас для лени и дремы? Где твоя доблесть, твоя верность нашему королю?
Он схватил его и постарался поднять на ноги. <...>
Ботвар встал, слегка пошатываясь.
- Ты сослужил королю гораздо худшую службу, нежели надеялся, мой Хьялти, - сказал он. - Но я вижу, что тщетно бороться с судьбой. Все случится, как и должно произойти. Смерть - это ничто, добрая слава - вот ради чего стоит жить. Я пойду с тобой на битву, и вместе мы сделаем все, что в наших силах.
Они возвратились на поле битвы, и белый медведь при их появлении сразу же исчез. Ход битвы тут же переменился..." [56]
Рассказы об отделении знающим человеком души от тела встречаются и у многих "примитивных" народов; подобные "путешествия" практикуются в шаманизме (в частности, у народов Сибири). Чаще всего душа шамана представляется как птица или вселяется в птицу.

"Мужики ходили раньше белковали. А там жили орочоны в палатках. Один мужик сидит и говорит:
- У меня жена в положении. Сена домой не привез корове.- Переживает: как там, что.
А орочон говорит:
- Я сейчас, друга, узнаю. Слетаю, узнаю.
Ну, интересно: как слетаешь, узнаешь? А он угли хватает, хватает будто бы ртом, завертелся, упал мертвым: орочон улетел в духа.
Потом, сколько летал, прилетел. Говорит:
- Все нормально, В избу не попал, закрыто. Девочка у окошка стоит, жена твоя в куте, теленочек в избе, корова отелилась. А во дворе лошадь стоит, сенцо у нее, все. А ниже деревни речка, дом там стоит, свет был, мужик сидит, трубку курит." [57]
В славянском тексте XIII века говорится о ведуне, который

"тело свое хранит мертво, и летает орлом и ястребом, рыщет лютым зверем и вепрем диким, волком, летает змием, рыщет рысию и медведем" [58].
В славянской традиции способность к путешествиям вне тела приписывается двоедушникам - людям, обладающим двумя душами (или двумя сердцами) [59]. Понятие о множественности душ свойственно многим архаичным культурам [60].
Вторая душа двоедушника ходит по свету в своем человеческом облике, оборачивается животным (собакой, кошкой, конем, змеей, мышью, летучей мышью), неодушевленным предметом (колесом, кочергой, вальком), демоническим существом (вампиром, волколаком) видится окружающим как некое аномальное явление (например, огненный шар). Сам двоедушник во время путешествий второй души крепко спит, душа покидает его тело и возвращается назад через рот. [61] Если изменить местоположение тела спящего двоедушника, возвращение души будет затруднено. [62]
После смерти двоедушника его вторая душа еще некоторое время остается живой: по народным повериям, она превращается в демоническое существо, и даже может наращивать новое тело [63].

"Дарка [64] умерла - она была колдунья, портила людей-то. Ну и все говорят: "Дарка бегат, Дарка бегат". А дядя-то Митя возил ямщину - мимо могилок-то повез ямщик-то. (Раньше не было машин, ямщиков-то гоняли, ну ты знашь.) Ну и говорит - туда-то поехали с людями (свёз куда), обратно еду - смотрю - за ходок-то схватилась, аж на лошадь вспятилась. Я, говорит, хлесть по лошаде-то - она оторвалась и под копыта. Я говорю: "Б.... твою, Дарка!" Ну и, говорит, она до деревни бежала. К деревне стали доезжать - она, говорит, воротилась. Вот видишь как."
Присутствовавшая при беседе старшая сестра рассказчицы сделала существенное дополнение: "Это не она бегала, это ее ЖАР бегал". На просьбу уточнить, что же такое "жар", сестры ответили: "Бес, с которым она работала, он форму человека-то принимает." [65]
В фольклорных историях описания специфических "безжизненных" трансов иногда совмещаются с описаниями воздействия на животное.

"Вот <колдун> сядет на голбец, у печки, и сидит, как мертвый <...>
Захочет, чтобы козуля из тайги прибежала вот она, у крыльца! Выйдет на крыльцо - и убьет, занесет!.." [66]
Если рассказы о "путешествиях духа" у восточных славян встречаются сравнительно нечасто, то об умении руководить животными говорят многие. Вот, например, упоминания об управлении змеями.

"<Косаря укусила змея. Знающий> вышел, где выкосили, на кошенину, сперва зачертил кружок осиночкой, и в серединочку воткнул, эту осиночку. <...>
И вот смотрю; оне, гыт, с разных сторон, эти змеи,- но, прямо, гыт, вот, как россыпь кака - катятся все к этой палочке со всех сторон, только трава шумит! Бегут. Я, говорит, просто я ужахнулся, просто уже не помню, как, говорит, я очутился на телеге. Уж на телеге сижу, залез просто со страху...
...А он, гыт, срезал прутик, такой ишо жиденький таловый прутик срезал. Но, гыт, с ем стоит,
А они навились все на колышек. И вот так головы подняли и жала-то так...
А она, уж эта, котора укусила, виноватая, сама задня, говорит, тянется сзади. Он на нее командует:
- Но, подходи, подходи. Что, боишься?-на ее ко-мандует. И вот потом, значит, она сзади остановилась. Он, тепери, вдруг че-то сделал, говорит,- оне все разо-шлись, все разбежались остальны-то. А эта осталась.
- Это, - говорит, - не виноваты. А вот ты виновата. Но, иди... - Она потихоньку ползет: она виновата!
Он:
- Ты виновата? - говорит.
Она:
- Вш-ш, вш-ш...
- Лезь, - говорит, - вот в эту, в смолу. Вот тебе наказ. Больше ты не будешь кусать. <...>
А бить не стал:
- Не надо, - гыт, их бить. Нам жить надо, и имя жить надо." [67]

"...Он <знающий, заговаривавший змей> даже сам носил <змею> через плечо, и на шее она обвивалась. Никогда его не трогала." [68]

"Дядя когда косил - прятал найденных змей за пазуху, так как они были холодные, а когда согревались - выкидывал. Они его не кусали, потому, что гипноз." [69]
Умение общаться с дикими животными было свойственно и некоторым православным святым.
Факты управления животными и использования их для достижения собственных целей могли послужить одним из поводов для возникновения рассказов о превращении в животных - оборотничестве.

Возможно, учитывая рассматриваемые здесь практики выхода из тела, мы можем объяснить часто встречающиеся в фольклоре рассказы об уязвлении оборотня. В этих рассказах животному (предмету), подозреваемому в "нечистоте" наносят рану, а на другой день оказывается, что местный колдун ранен сходным образом.

"И стало девчонке восемнадцать лет. И ночью мачеха к ней кошкой пришла. Прыгнула на нее! А та видит: висит сабля старинная. Схватила и лапу ей пересадила! Кыска и уползла.
Наутро видит, что мачеха с перебинтованной рукой." [70]

"У нас одна чушкой [71] бегала или как колесо. Парни поймали ее и уши отрезали. Бабушка Шура эту женщину знала - она постоянно в платочке ходила потому, что от ушей только одни дырочки." [72]

"Однажды несколько мужиков шли по улице нашей деревни. С работы, кажется, шли.
И вдруг под ногами у них затесался котенок. Мяукает и мяукает. Так довольно долго с ними шел.
Тут один из мужчин сказал, что все это не спроста. Он достал из кармана перочинный нож, раскрыл его и вогнал в землю. Котенок куда-то и исчез.
И на другой же день у местной старухи-ведьмы появилась свежая рана точно той же формы, что и осталась от ножа на земле." [73]
Рассматривая эти примеры, можно вспомнить об основном законе контагиозной магии: при воздействии на производную человека (след, личную вещь, изображение) оказывается воздействие и на самого человека. [74] Можно предполагать существование и более тонких механизмов взаимодействия, при которых контагиозная магия является лишь частным случаем. Мы не рискнем рассуждать здесь о подобных механизмах, однако, если предположить действенность контагиозной магии, то окажется объяснимым тот факт, что при уязвлении "оборотня", созданного указанными в данной главе способами, будет уязвлен и человек, этого "оборотня" создавший.

Итак, основываясь на легендарно-исторических, этнографических и фольклорных данных, мы рассмотрели ряд явлений, которые, возможно, послужили основой для возникновения легенд об оборотничестве. Среди таковых явлений:
1. инициации, подразумевающие "превращение" посвящаемых в животных;
2. практики "пускания морока";
3. некоторые практики выхода из тела, сопровождающиеся либо созданием осязаемого и зрительно воспринимаемого образа, либо управлением неким животным.
Несомненно, что явления, стоящие за легендами об оборотничестве, включают в себя целый ряд этнографических, психологических и социальных аспектов. Необходимо отметить и то, что при попытках рассмотреть данную тему невозможно удержаться в методологических рамках какой-либо из существующих наук.
А потому мы закончим данную заметку "многоточием", и в качестве иллюстративного постскриптума просто приведем интересный (на наш взгляд) отрывок из книги этнографа А.Андреева.
В отрывке повествуется, как в один из вечеров автор в сопровождении старика-знающего Похани и его жены отправляется в лес, где обучается от них волчьему вою. Когда "урок" заканчивается, Поханя переходит к другой работе...

"- Тогда... - он посмотрел на тетю Катю, а потом подмигнул мне, - покажу одну вещицу... и идите домой тогда... по головешке возьмите только... чтоб темно не было в лесу-то.
- А ты?- спросил я, видя, что бабка молчит.
- Меня не ждите, я еще... поброжу... Пойдем.
Он вывел меня все на ту же дорогу и велел спуститься вниз. Теперь луна была точно вверху над холмом, и его фигура была хорошо освещена на взгорке. Он приподнял руку и показал, чтобы я остановился. Я встал и почувствовал, что меня охватывает легкий трепет от наползающего ночного холодка. Поханя постоял немного на освещенном яркой луной взгорке меж слегка шевелящихся серебристо-черных стен деревьев и поманил меня рукой. Я медленно и спокойно пошел к нему наверх.
Он не двигался, хотя словно бы стал пониже. Ничего не происходило, только вдруг у меня задрожало ярло . Я подумал, что это ночная прохлада пробрала меня, и попытался унять эту дрожь, но тут вдруг на меня обрушилась нарастающая волна жуткого волчьего воя. Я едва удержался на ногах. Идти вперед не было никакой возможности, и я замер, позабыв себя. Поханя присел, пуская звук вниз по склону холма, а потом вой начал подыматься вверх, в небо, и у меня пришло ощущение, что я словно подымаюсь вместе с ним, а пригорок уходит из-под ног. Я хотел понять это, хотел включить пропавший разум и начал бороться с охватившим меня страхом. Но в этот миг тьма словно взорвалась там, где стоял Поханя, и он исчез. Просто пропал из глаз. А в следующий миг дорога была пуста и залита лунным светом. Кроме Похани все было по-прежнему: и холм, и деревья, и луна вверху... даже вой все еще звучал каким-то образом в пространстве! И он звучал, пока... у меня хватало воздуха. Только тогда я понял, что это мой вой! Почему-то я знал, что должен довести его до конца, удержал в этот раз колебания и из последних сил закончил, как учила тетя Катя.
Потом мы с ней еще посидели в молчании у костра, слушая, как со всех концов мира лают и воют деревенские собаки, и, так и не дождавшись Похани, побрели домой, дымя головешками."

Легенды об оборотне общиизвестны всем славянским народам. В представлениях о волколаке соединились черты фольклорного образа и заимствования из представлений о христианской демонологии. Исключительная архаичность представлений об оборотнях явствует из того, что в других индоевропейских традициях (в частности в хеттской) превращение жениха в волка связывается с распространенной формой брака — умыканием (насильственным уводом невесты). Древность этого образа подтверждается также летописью 1282 года, повествующей о волколаке, который «гонит облака и изъедает луну» (славяне долго хранили веру в волхвов-облакогонителей, которые превращались в волков, поднимались на небо и призывали дождь или разгоняли тучи). По мнению Ф. Буслаева, «остаток этого предания доселе сохранился в пословице: «Серый волк на небе звезды ловит.» В отличии от мифологии народов Европы, у славян оборотень изначально был положительным персонажем, да и факт оборотничества воспринимался в принципе как нормальное явление. Необычное — да, но не в коем случае — не страшное и ужасное.
Косвенно это подтверждает и древний русский заговор, записанный Сахоровым: «На море, на океане, на острове Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый, а в лес волк не заходит, а в дол волк не забродит. Месяц, месяц — золотые рожки! Расплавь пули, притупи ножи, измочаль дубины, напусти страх на зверя человека и гада, чтобы они серого волка не брали, теплой шкуры с него не драли. Слово мое крепко, крепче сна и силы богатырской.»
Обращение в волка было уподоблением одному из наиболее почитаемых и могущественных, наделяемых сверхъестественными силами зверей. Имя этого зверя было настолько священным, что его нельзя было произносить в слух, поэтому вместо «волк» говорили «лютый», а мужчин некоторых племен называли «лютичи». Способность превращаться в волка издревле приписывалась «особо сильным» колдунам и, видимо, составляла необходимую часть определенных обрядов. «Оборотиться», «обвернуться» (превратиться) нередко буквально означало «перевернуться», то есть перекувырнуться, «переброситься через себя» или через условную границу. «Оборачиваясь», человек как бы переворачивался той стороной своего существа, которая приобщена к высшим силам мира, к почитаемым зверям, птицам, рыбам — «предкам, родственникам и покровителям». В повествованиях об оборотнях грань между человеком и зверем — узенькая полоска ножа, веревки, ветки, в сущности, она проходит через самого оборотня: он и человек, и животное одновременно. Практика оборотничества была настолько распространена среди славянских племен, что Геродот описывает ежегодное превращение невров(славянское племя, предположительно обитавшие на территории Белоруссии) на несколько дней в волков, как нечто само собой разумеющееся.
А славянский героический эпос, вообще, характеризует главного героя оборотня как существо божественного происхождения. При рождении русского героя-волка Волги Всеславовича:
А и на небе просветя светлел месяц,
А в Киеве родился могуч богатырь,
Как бы молоды Вольх Всеславьевич.
Подрожала сыра земля,
Стреслося славное царство Индейское,
А и синея море сколыбалося
Для-ради рождения богатырскова,
Молода Вольха Всеславьевича.

Подобные катаклизмы и природные явления сопровождали рождение стихийных славянских божеств. Многие исследователи проводят параллели (правда, весьма условные), согласно которым Вольх — это киевский князь Олег, считавшийся вещим ( другим словом для обозначения волколака было слово, образованное от глагола vedati — «знать»: укр.вiщун — «волк-оборотень», др.-чеш.vedi — «волчицы-оборотни», словен. vedomci, vedunci, vedarci — «волки-оборотни»). Впрочем таким князем-оборотнем был и не менее прославившийся Всеслав Полоцкий (вторая половина 11 в.), который «...князьям города рядил, а сам в ночи волком рыскал... Херсоню великому волком путь перерыскивал...» (Слово о полку Игореве).
Другим славянским оборотнем, героем белорусского и сербского эпосов, был Змей Огненный Волк. Его образ также восходит к общеславянскому мифу о герое-волке. Он рождается от Огненного Змея, появляется на свет в человеческом облике, «в рубашке» или с «волчьей шерстью» — приметой чудесного происхождения. Может оборачиваться волком и другими животными, в том числе — птицей; совершает подвиги, используя способность превращать себя (и дружину) в животных.
Многие из существ низшей мифологии тоже имели склонность к оборотничеству, леший, например, очень часто превращался в белого волка (белого царика) или в волчьего пастыря.
С принятием христианства все прежние божества были низвергнуты и объявлены демонами. Не обошла эта участь и оборотней, которые из божеств-помощников и героев-богатырей стали жуткими чудовищами ночных кошмаров. Среди русских крестьян XXвека вера в оборотничество, в общем, угасает, хотя рассказы об оборотнях — волках и медведях до сих пор популярны в некоторых районах России. Интересная трансформация темы оборотничества обнаруживается в записанном И.В. Карнауховой на Русском Севере повествование об одном из героев Гражданской войны, «прославившимся» своей жестокостью: в этом рассказе партизанский командир выступает как волк-оборотень, губящий людей.

ВИДЫ ОБОРОТНЕЙ

Обращающиеся по собственному желанию (колдуны и ведьмы). Очень опасные оборотни, так как оборачиваются для того, чтобы вредить людям.
Волколаки от рождения (дети родителей имевших плотские связи не в потребные дни). Этот вид волколаков страдает за грех своих родителей. Они не имеют возможности не превратиться в волка в известный, урочный для них час, преимущественно это бывает ночью; это превращение для них очень мучительно, но они подчиняются неизбежному: перекувыркиваются (иногда раздеваясь совершенно) через воткнутый в землю нож, превращаются в зверя и убегают к волкам. Пробовали женить таких несчастных, но это часто оканчивалось бедою: в одну из ночей волколак загрызал свою жену и навсегда убегал из дома.
Обыкновенные люди, превращенные в волколака колдовством.
Оборотни — простые люди, обернувшиеся по какой-либо надобности: девушка оборачивается волчицей, чтобы убежать от нелюбимого мужа; купец — налимом, чтобы разведать где стоит рыба, мужик — медведем, чтобы не попасться разбойникам и т.п.

ПРИМЕТЫ ОБОРОТНЯ

Основной приметой волколака, как и героя-волка, является заметная от рождения «волчья шерсть» (сербохорв. Вучка длака, словенск. Volcja dlaka) на голове (сравни тождественную древнеисландскую примету — vargshar, «волчьи волосы» оборотня).
Также узнать оборотня можно по тому, что у них коленки задних ног повернуты вперед, как у человека, а не назад, как у животного. Вынужденные волколаки людям не причиняют вреда, кроме тех, кто их «испортил». Те не должны попадаться им на глаза.
Когда оборотень подходит напиться к воде, там отражается не волк, а человеческий образ.
Отличали животных-оборотней по необычному поведению, реже — по каким-то чертам в их облике (белая полоса на шее волка, белый цвет шкуры, отсутствие хвоста).

СПОСОБЫ ПРЕВРАЩЕНИЯ

Самым первым известным способом превращения было оборачивание с помощью заговоров и обрядов («премудростей»):
Втапоры поучился Волх ко премудростям:
А и первой мудрости учился
Обертываться ясным соколом,
Ко другой-то мудрости учился он Волх
Обертываться серым волком,
Ко третей-то премудрости учился Волх
Обертываться гнедым туром — золотые рога.
Перекидывание. Самый распространенный способ. Человек наделенный «сверхъестественными» способностями, становится волком, «перекинувшись» (перевернувшись) через воткнутый в гладкий пень или землю нож или топор. Перекидывались также через коромысло, пень, обручи, двенадцать ножей, веревку, ветку дерева, огонь на печном шестке, через сердцевину упавшего дерева или просто перекувырнувшись «против солнца» и т.п. Простые люди могли сделаться волками, переступив через заговоренную колдуном вещь. Также для того, чтобы превратить человека в волка, колдун или ведьма набрасывают на него звериную шкуру, ленту или пояс (повязывая им).
Одевание волчьей шкуры. Один из древнейших способов превращения, практиковался еще волхвами.
Превращение на свадьбах. Считалось, что особо сильные колдуны могли «пустить волками» целые свадебные поезда. Для этого колдун берет столько ремней и мочал, сколько в поезде лиц, нашептывает над этими вещами заклятье, и кого потом подпояшет таким поясом, тот и становится волком. Иногда ведьма перекапывает едущему от венца поезду дорогу небольшим ровиком: едва поезд наедет на это углубление как лошади падают мертвые, а люди убегают в зверином образе и т.п.
Превращение «по слову матери». Тоже самое, что и превращение по проклятью. Волколаки превращенные по слову матери не должны не в коем случае есть сырое мясо, иначе навсегда волками останутся.
Оборотнями становятся дети, похищенные нечистой силой.

СПОСОБЫ ВОЗВРАЩЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЛИКА

Перекинуться через волшебный предмет в обратную сторону.
Вытащить волшебный топор из пня.
Волк станет человеком по истечении времени, условленного заклинанием.
Накрыть волка человеческой одеждой.
Некоторые колдуны накладывают особые условия для возвращения человеческого облика: в быличке солдат заставляет покойницу попадью, обратившую свадебный поезд в волков, указать путь к их спасению; для этого необходимо собрать оборотней: «Дам я тебе трубочку. В эту трубочку потруби — они все к тебе придут. Оторву тебе шматок от савана. Этим их покури — они опять люди будут.» (Псковская область).
Накормить оборотня «благословленной едой», т.е. такой едой, которую благословили.
Обвязать оборотня поясом с узлами, завязывая которые пришептывали «Господи, помилуй».

СПОСОБЫ ЗАЩИТЫ ОТ КОЛДУНОВ И ОБОРОТНЕЙ
Молодоженов и свадебные поезда всегда охранял специально приглашенный колдун — вежливец и дружка, «шафер со стороны жениха», на юге называемый «волком».
Обезопасить себя от оборотня (прежде всего — от оборотня-колдуна) можно было, ударив его наотмашь, искалечив (поранив волка-оборотня, подковав ведьму-лошадь).
От оборотней защищал «змеиный топор» (топор, которым убили змею).
Если похитить одежду колдуна или предмет, через который он оборачивался, то оборотень не сможет принять человеческий облик.
Чтобы оборотень не стал после смерти упырем ему перерезали пяточные сухожилия, а глаза (или рот) зажимали монетами.
Образ, подобный волколаку, человеку-волку, оборотню, есть в верованиях многих народов (английский Беовульф, немецкий Вервольф и т.п.). Верование в волколаков относится к эпохе, когда возможно было представление человека в образе зверя и когда люди, находясь в постоянном общении со зверями, умели, по пословице, с волками выть по-волчьи: как ни странно это покажется, а летописцы это искусство действительно приписывали некоторым лицам. Так, в Лаврентьевской летописи читаем: «...и яко бысть полунощи, и встав Боняк и отьеха от вой, и поча выти вольчски, и волк отвыся ему, и начаша волци выти мнози.»
Так или иначе, представления о том, что под шкурой волка может находиться мужчина или женщина, отразили веру в родство и единство всего живого: здесь волк — «хозяин» леса, зверей и одновременно «старший» родственник, покровитель, предок человека, «сильный» колдун, волк-волхв. Человек же, в свою очередь, — «превращенный волк», который (особенно колдун) черпает в этом родстве силы, а в критические моменты жизни может вновь стать волком.
ПРИМЕЧАНИЯ
Белый волк, Белый царик — волк, наделенный особой магической силой; царь над волками; леший, принимающий вид волка; лесной «хозяин», царь; оборотень. Волк в поверьях — лесной властитель, «хозяин» зверей. Белый цвет выделяет такого волка как высшее, наделенное сверхъестественными способностями существо: это «старший» волк или лесной царь, «хозяин», оборотень. В повествовании из Смоленской губернии белый царик (белый волк) водит волчьи стаи: «Тэй белый царик, кали тронить чилавека, то и уси на яго; а ня тронить, то ни водин ни тронить». В рассказе, записанном на Русском Севере, белым волком становится парень-оборотень. Промысловики Сибири наделяли сверхъестественными свойствами черных и белых волков, так называемых «князьков», «являвшихся исключением на фоне преобладающей серой масти. Крестьянин, убивший такого волка, старался никому не об этом. Некоторые тайком сохраняли у себя шкуры таких волков—князьков или выродков, так как считалось, что это приносит счастье (человек, хранящий шкуру, становится как бы совладельцем магической силы, которой обладал волк)».
Вежливец, вежливой — почетное прозвание колдуна на свадьбе. Обязанность вежливца — «охранять свадьбу от порчи, разрушать злонамеренные чары и предупреждать всякие, считаемые худым предзнаменованием например: чтобы лошади в свадебном к венцу поезде не остановились, не распряглись, не рвались порывисто, не заметали снегом или пылью и т. п. В видах устранения этого вежливец осматривает все углы и пороги в доме, пересчитывает камни в печах, кладет замок на пороге, дует на скатерть свадебного стола, нашептывает разные наговоры над одеждой молодых и под лошадиной сбруей, дает молодым привески к крестам на шее и т. д.» (Енис.) В Сибири, как и во многих других областях России, дружка, именуемый вежливцем, сторожем, большаком, опасным, был «особенным знатоком всех обрядностей в их принятой последовательности».
«Местами эта деятельность дружки называлась «отпустить свадьбу» и совпадала по назначению своему с ролью священника, хотя совершение христианского обряда тоже непременно присутствовало. Если действия дружки при этом слишком явно вступали в конфликт с церковью и это становилось известно властям, он подвергался церковному наказанию. Вежливец также усаживает поезжан и жениха в передний угол на войлок (на стол при этом подается сырой гусь, хлеб, солонка с солью); после благословения он выметает под полатями и на пороге избы своей полой; лепит куски воска к гривам коней и т. п.

Share this


Dr. Radut | blog