Марк Форстейтер. Даосские притчи

Автор предлагает нам свое видение трактата одного из основателей даосизма, великого китайского философа Чжуан-цзы. Написанный в форме притч, коротких новелл и диалогов, трактат «Чжуан-цзы» включает в себя, пожалуй, одну из самых известных даосских притч не то о человеке, которому однажды приснилось, что он стал бабочкой, не то о бабочке, увидевшей себя во сне человеком.

________________________________

Книга: Даосские притчи СКАЧАТЬ

Марк Форстейтер – Даосские притчи

Mark Forstater "The Spiritual Teachings of the TAO"
Пер. с англ. А. Волков
В своем новом бестселлере Марк Форстейтер — создатель непревзойденного «Монти Пайтона» и «Святого Грааля», давно ставших классикой английского кинематографа, — предлагает нам свое видение трактата одного из основателей даосизма, великого китайского философа Чжуан-цзы.
Написанный в форме притч, коротких новелл и диалогов, трактат «Чжуан-цзы» включает в себя, пожалуй, одну из самых известных даосских притч не то о человеке, которому однажды приснилось, что он стал бабочкой, не то о бабочке, увидевшей себя во сне человеком.
Персонажи зарисовок Чжуан-цзы незримо перекликаются с героями фильмов Марка Форстейтера, рождая чуть странный, но вполне органичный симбиоз философской и кинематографической притчи.
СОДЕРЖАНИЕ
Благодарности. Введение
Часть первая. Искусство жить
1. Парадокс
2. Моя история
3. В поисках Дао
4. Конфуций
5. Чжуан-цзы
6. Чжуан-цзы в XXI веке
7. Дао и тело
8. Почему дерево — не дерево
9. Чувствовать и видеть
10. Субъективное и объективное знание
11. Спонтанность
12. Инь и Ян
13. Дэ — внутренний потенциал
14. Растопить снег, сколоть лед
15. Вера доктора Мюллера
Примечание к тексту
Часть вторая. Трактат «Чжуан-цзы»
Глава 1. Обретение Дао
Глава 2. Совершенное счастье
Глава 3. В Начале
Глава 4. Путь неба
Глава 5. Чудеса
Глава 6. Большое и малое
Глава 7. Хорошее, плохое и безобразное.
Глава 8. Тысяча и один способ пользоваться бесполезным
Глава 9. Естественный путь
Глава 10. Конфуций
Глава 11. Тираны
Глава 12. Истинные люди и истинное знание
Глава 13. Сглаживая противоречия
Глава 14. Даосский учитель
Глава 15. Великое пробуждение
Глава 16. Ищущий.
БЛАГОДАРНОСТИ
Благодарю всех, кто способствовал появлению этой книги:
Ровену Вебб, моего издателя в «Ходдер и Стаутон», которая решилась взять эту книгу;
Роберта Ланкастера, редактора «Ходдер Аудио», который помог мне в создании аудиоверсии;
моих друзей, которые читали мои черновики и давали ценные советы;
Лив Блумер, моего агента, за помощь и поддержку;
Мика Томлинсона из общества «Парящий Дракон Тай-цзи», который показал мне, как пользоваться техникой тай-цзи;
Алекса де Кан Жена за помощь в китайской каллиграфии;
Издательство «Фабер и Фабер» за право процитировать стихотворение «Памяти У.Б. Йейтса» из книги «Избранные стихотворения» У.Х. Одена.
Дж. М. Дента, издателя, за право процитировать стихотворение Дилана Томаса «Та сила, что соцветья взрыв мчит по зеленому запалу…»
Наконец, я хотел бы поблагодарить мою жену, которая помогла мне редактировать переводы из Чжуан-цзы и преодолеть многие трудности.
Пусть из сердца — из пустыни —
Жизнь фонтаном бьет отныне.
Научи из стен темницы —
Как свободному молиться.
У.Х.Оден
Голос дождя не нуждается в переводе.
Роши Миримото
ВВЕДЕНИЕ
* Как объединить разум, тело и дух
* Как достичь концентрации
* Как сделать жизнь долгой и счастливой
* Как найти свое место во Вселенной
* Как научиться ценить красоту и чудеса природы
Достичь названных целей кажется трудным и подчас невозможным, но, так или иначе, мы пытаемся это сделать. Нужно лишь найти истинный путь, ведущий к ним, и тогда они действительно принесут абсолютное наслаждение жизнью.
Более 2500 лет назад китайские мудрецы начали постигать Дао — Путь природы, путь внутреннего равновесия и спокойного созерцания. Дао пронизывает собой все сущее, и любой человек может следовать ему или хотя бы попытаться встать на этот путь.
Дао природы может помочь человеку изменить свою жизнь. Даосская философия учит, что любой, кто не доволен своим существованием, может преобразить его, устремившись к самосовершенствованию и чистоте.
Здесь стоит сделать одну существенную оговорку. Эта книга написана не с точки зрения специалиста по китайской философии, но с точки зрения обычного человека, который использует даосскую философию в повседневной жизни. Вовсе не обязательно с головой погружаться в даосское учение и проводить долгие часы в медитации, уходя от каждодневных забот. Достаточно просто впустить Дао в свою обычную жизнь. Согласно даосской философии, счастье — в обретении себя здесь и сейчас, в нашем физическом мире, а не в загробной
жизни или общении с «высшими сферами». Даосская философия не отвергает физическую, плотскую сторону жизни. И учение это вполне приемлемо для западной цивилизации: оно помогает сохранять душевное и физическое здоровье, не вступая при этом в противоречие с основными ценностями современного мира.
В первой части книги, озаглавленной «Искусство жить», рассказывается о сущности и принципах Дао, о том, как понимали Дао природы в древности. Мы составим представление о даосизме той эпохи и попытаемся понять, каким образом можно применять принципы даосской мудрости в наше время и почему эта философия остается живой и актуальной по сей день. Принципы даосского учения находят применение в практиках фэн-шуй и тай-цзи цюань, в иглотерапии и других методах традиционной китайской медицины, которая за последние полвека широко распространилась на Западе и приобрела большую популярность.
Во второй части, «Трактат "Чжуан-цзы"», вы познакомитесь с учением одного из самых известных даосских философов — Чжуан-цзы (в переводе с китайского — «учитель Чжуан»), жившего в IV в. до н.э. Трактат «Чжуан-цзы» — это классический даосский текст, представляющий собой собрание притч, басен, исторических анекдотов, шуток и диалогов, ярко и остроумно иллюстрирующих принципы даосизма. В отличие от большинства европейских трудов по философии, в книгах даосских мудрецов учение излагается не посредством сложных концепций, а
в доступной и занимательной форме притч. Поэтому трактат «Чжуан-цзы» лучше всего читать не спеша и по частям — например, перед сном, в автобусе, в метро. Мы разбили его на шесть тематических глав, однако читатель вовсе не обязан следовать именно такому порядку. Можете просто открыть эту книгу на любой странице — и вы окунетесь в чудесный мир Чжуан-цзы, исполненный поэзии и жизнелюбия.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Искусство жить
1
ПАРАДОКС
«Дао Дэ Цзин», древняя «библия» даосской философии, утверждает:
Дао, о котором можно говорить, — не истинное Дао.
А также:
Знающий не говорит, говорящий не знает.
Как же в таком случае можно писать книгу о Дао? Ведь если мы попытаемся говорить о Дао, то, согласно «Дао Дэ Цзин», все наши рассуждения будут тщетны: к истинному Дао наши слова не будут иметь никакого отношения.
Собравшись написать книгу о даосском учении и рассчитывая на то, что она поможет читателям кое-что понятъ об этом древнем миропонимании и образе жизни, я попытался разрешить для себя этот парадокс. Решение я увидел в трактате «Чжуан-цзы», свое изложение которого представлю во второй части. «В конце концов, — сказал я себе, — ведь Чжуан-цзы и его последователи отваживались писать о Дао, передавая свои идеи и методы».
В мире Великий Путь ценят благодаря книгам. Но в книгах нет ничего, кроме слов, и, стало быть, ценят в мире слова. Слова же ценят за то, что в них есть смысл. Но смысл откуда-то приходит, а уж это невозможно выразить словами.
И все-таки в мире ценят слова и передают их в книгах. Пусть в мире их ценят, я же не считаю их ценными.
А еще Чжуан-цзы писал так:
Вершей пользуются при ловле рыбы. Поймав рыбу, забывают про вершу. Ловушкой пользуются
при ловле зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Словами пользуются для выражения смысла. Постигнув смысл, забывают про слова. Где бы найти мне забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!
Свое понимание даосских идей я попытался выразить в этой книге самыми простыми и понятными словами, чтобы читатель смог уловить через них хотя бы отблеск таинственного «чего-то еще» — того, о чем писал Чжуан-цзы. Цель даосской философии — «забыть слова», чтобы постичь Дао, потому что Дао можно лишь почувствовать, но не понять умом.
МОЯ ИСТОРИЯ
Я открыл для себя Чжуан-цзы еще в 1972 году, но его чудесные герои, ситуации и диалоги радуют и удивляют меня по сей день. Открывая его книгу, я всякий раз невольно улыбаюсь, будто встретил старого друга. И когда, благодаря успешной публикации моей книги "Духовное учение Марка Аврелия", у меня появилась возможность написать книгу о даосизме, я взял за основу именно этот трактат: отчасти из-за того, что просто очень люблю его, но в большей степени потому, что книга Чжуан-цзы дала мне жизненные ориентиры, поддерживающие меня вот уже почти тридцать лет. Я бесконечно обязан китайским мудрецам – Конфуцию, Мэн-цзы, Лао-цзы, Чжуан-цзы – и переводчикам, которые сделали их труды доступными для западного читателя.
Наследие конфуцианских и даосских мыслителей поистине неисчерпаемый источник мудрости. Я извлек оттуда множество уроков, касающихся самых разных жизненных сфер – от отношения к смерти до решения семейных проблем. Я научился иначе смотреть на деньги и славу, иначе воспринимать свое тело и разум.
Последние несколько лет я старался следовать принципам этого учения во всех областях жизни.
Моя личная практика включает занятия тай-цзи и цигун, медитацию и дыхательные упражнения. Кроме того, моя жена – инструктор по йоге и мне посчастливилось заниматься в ее группе. Сочетание этих техник, объединенное с активным образом жизни, невероятно эффективно. Мое тело приобрело удивительную гибкость. Я сбросил вес, не прибегая к диете, и укрепил мускулатуру, в особенности мышцы ног.
Кроме того, я убедился на личном опыте, что эти практики помогают изменить мировоззрение и подход к жизни. Последние несколько лет оказались самыми счастливыми в моей жизни. Не знаю, связано ли это исключительно с тем, что я следую учению даосизма, но могу засвидетельствовать, что обрел безмятежность и достиг неведомой мне до сих пор гармонии тела, разума и духа.
Методы даосизма свободно сочетаются с другими верованиями и практиками. Я вырос в еврейской семье и, хоть и не хожу в синагогу, могу смело утверждать: ничто из даосских принципов не вступает в противоречие с ценностями иудаизма. В частности, этические нормы даосизма согласуются с иудео-христианской этикой без труда.
Даос испытывает по отношению к Дао такое же благоговение, что и религиозный человек – к Богу. Он тоже ощущает Дао как сверхличную силу, пронизывающую мир; разница лишь в том, что для него это – не Бог, наделенный теми или иными личными качествами, а безличная сила природы.
Это благоговение расковывает душу и помогает высвободить творческий потенциал. Вот почему я восхищаюсь даосскими мудрецами, открывшими мне доступ к этому чувству. Многие из них были великими поэтами, и Чжуан-цзы не исключение. Когда-то его называли самым утонченным из всех китайских поэтов, и в стихах его глубокие чувства и сложные мысли выражаются на удивление легко. Его взгляд на мир неизменно глубок и проницателен.
В мире для каждого из нас есть два великих правила: одно из них – судьба, другое – долг.
Любовь детей к родителям – это судьба, ее невозможно вырвать из сердца. Служение подданного правителю – это долг, и, что бы ни случилось с подданным, он не может без государя. Правила, которые невозможно обойти в этом мире, я называю великими. Вот почему в служении родителям извечная вершина сыновней любви – покойно жить с отцом-матерью. В служении государю вершина преданности – хладнокровно выполнять поручения.
А в служении собственному сердцу вершина добродетели – покойно принимать судьбу, не давая воли огорчениям и радостям и зная, что иного пути нет.
В нашем служении как сына или подданного есть нечто такое, чего нельзя избежать. Если делать лишь то, что требуют обстоятельства, забывая о себе, то разве станете вы себя убеждать, что вам лучше сохранить свою жизнь, нежели умереть?
Вот как тебе следует поступать.
Что меня восхищает в даосах до глубины души, так это то, что они умеют находить простые и приемлемые решения житейских проблем, не упуская при этом из виду всей сложности жизни. Следующая притча замечательно иллюстрирует такой подход.
Богатый купец пришел к мудрецу и попросил его сделать красивую каллиграфическую надпись.
– Напиши мне секрет счастья, – сказал купец, – а я повешу свиток на стену у себя дома.

– Приходи через неделю, – сказал мудрец.

Когда купец вернулся, мудрец показал ему свиток. Надпись гласила:
"Отец умрет.
Сын умрет". Купец пришел в ярость:
– Какой же это секрет счастья?!

Тогда мудрец взял кисть, обмакнул в тушь и начертал; "Сын умрет. Отец умрет".
– Может быть, такой порядок тебя устроит больше?

Даосская формула счастья – следовать Природе, не противопоставляя себя течению жизни, но оставаясь в гуще событий, и не только принимая этот поток, но и наслаждаясь им. "Но сможем ли мы вернуться к подобной простоте?" – спросят многие. Ведь мы привыкли воспринимать мир как комплекс сложных проблем, любая попытка решить которые обречена на провал.
Я надеюсь, что книга эта поможет моим современникам встать на путь даосской простоты, не отказываясь при этом от своих воззрений на религию, науку и философию. Хотя, скорее всего, некоторые привычные взгляды придется подвергнуть сомнению и даже
пересмотреть. В этой книге я постараюсь – подчас яснее, чем это пришлось бы по вкусу самому Чжуан-цзы, – ответить на вопросы, которыми наверняка уже задались большинство читателей:
* Что такое Дао?
* Откуда оно происходит?
* Как выражается действие Дао?
* Почему нужно стремиться к Дао?
Определить Дао ясно и просто – задача, пожалуй, неразрешимая, так как оно вообще не укладывается в рамки наших представлений и слов. Но в наших силах хоть отчасти рассеять тьму, окутывающую истоки и сущность этого таинственного "нечто", и очертить область поисков, в которой каждый читатель сможет найти собственный путь.
В ПОИСКАХ ДАО
Почему даосы утверждают, что об истинном Дао невозможно говорить? Потому, что истинное Дао – это не какое-то понятие, которое можно описать словами. Дао – нечто, существовавшее прежде слов, прежде человеческой речи и прежде самой мысли. Поэтому недостаточно просто говорить о Дао: нужно "прожить" и прочувствовать его на личном опыте.
Изначально слово "Дао" по-китайски означало "путь", "тропа", "след" или "направление". Позднее этим словом стали обозначать и путь в широком смысле – как определенный способ мировосприятия, склад ума, систему философских представлений. Вот так "Дао" пишется по-китайски:
Чжуан-цзы нашел свое Дао в IV в. до н.э. Этот период – эпоха политических, социальных и нравственных потрясений – известен в китайской истории как "Война провинций". В это смутное и опасное время появилось множество соперничавших философских школ, и каждая из этих "ста школ" предлагала обществу свой особый "Путь". Ученые путешествовали из провинции в провинцию, пытаясь убедить местных правителей, что именно их философия необходима людям, что именно она поможет упорядочить государственную и политическую жизнь.
Понимая, что человек и природа представляют собой единое целое, китайские мудрецы испокон веков стремились объединить Небо, Землю и человека, возвышенное и земное, материальное и духовное. Они рассматривали мир с холистической, "экологической" точки зрения: жизнь человека имела смысл только в связи с Солнцем, Луной и звездами, с ветром и дождем, со всеми природными явлениями. Отдельно взятые люди – ничто. Древние знали, что все в мире взаимосвязано и рассуждать о чем-либо отдельно взятом можно лишь теоретически. Ничто не может существовать само по себе.
КОНФУЦИЙ
Конфуций, самый знаменитый из китайских философов, жил в период с 551 по 479 гг. до н.э., веком раньше Чжуан-цзы, но в эпоху Чжуан-цзы многие ученики Конфуция были еще живы и его философия еще не отошла в область традиций, освященных авторитетом древности.
Конфуций был знатного происхождения, но вырос в бедной семье. Он стал ученым и мечтал реформировать Китай. В то время страна находилась в состоянии хаоса и войны, так как многие феодальные владения не подчинялись власти императора Чу. Эти провинции находились в постоянных распрях и междоусобицах. Отринув вековые религиозные ценности и традиции, люди погрязли в пороках. Из необходимости заполнить пустоту, образовавшуюся на месте прежних воззрений, и родилась философия, устремившаяся на поиски истинной сущности человеческого бытия и природы.
Полагая, что ответ на этот вопрос скрыт в прошлом, Конфуций в поисках утраченного смысла обратился к старинным обрядам и трудам древних мудрецов. В конце концов он обнародовал (вероятно, в переработанном виде) эти классические труды, авторы которых, древние мудрецы государи и императоры, должны были служить идеальными образами государственного мужа для современных Конфуцию правителей и полководцев.
Конфуций настойчиво стремился к власти, чтобы претворить свои идеи в жизнь, но никто из тех, к кому он обращался, не соглашался доверить ему бразды правления, и долгие годы мудрец провел в скитаниях. Он путешествовал из провинции в провинцию, пытаясь убедить правителей, что его Путь — Путь Неба — является единственно правильным. Чжуан-цзы рассказывает в своей книге о приключениях и трудностях, которые подстерегали Конфуция в этих нелегких странствиях.
Конфуций собрал множество последователей и учеников и стал первым учителем, организовавшим школу, в которой молодые люди приобретали навыки, необходимые чиновнику. Он надеялся, что таким образом ученики станут воплощать в жизнь его философские принципы и проведут необходимые реформы в китайских провинциях. Метод Конфуция оказался весьма результативным, и через 300 лет после его смерти конфуцианство стало официальной государственной религией. Ценности, которые проповедовал этот мыслитель, оказали влияние на Китай и все страны юго-восточной Азии, на которые распространялась китайская культура — Японию, Вьетнам, Корею, Лаос и Таиланд. Некоторые ученики Конфуция стали героями притч Чжуан-цзы.
Конфуцианский Путь Неба строился вокруг понятия «благородного мужа». Прежде благородным считался человек, рожденный в знатной семье, а его ум и заслуги не имели значения. Конфуций же утверждал, что благородный муж может родиться где угодно и единственное, что имеет значение, — то, как он относится к другим людям. Если он следует высоким нравственным нормам, если он действует не из эгоистических побуждений, если он милосерден, если он уважает законы и справедливость, значит, он настоящий благородный муж.
Конфуций разработал жесткий моральный кодекс, которому должен следовать благородный муж, а Чжуан-цзы высмеивал эти правила добродетели и справедливости. Чжуан-цзы считал эти моральные нормы искусственными: ведь при том, что их можно выполнять по видимости, внутреннего мира они не затрагивают. Соблюдая эти правила, любой лицемер может заслужить звание благородного мужа.
Чтобы несколько усложнить ситуацию, в некоторых рассказах Чжуан-цзы изображает Конфуция ищущим Дао или принимающим даосизм и передающим даосское учение своим последователям. В этих историях Конфуций, конечно, предстает смешным, но во многих рассказах чувствуется и глубокое восхищение человеком, который стал первопроходцем и даже в трудные времена ни разу не поступился своими принципами. Конфуций действительно учил своих последователей трудиться и бороться неустанно, и благодаря их усилиям конфуцианство взяло верх над даосизмом и в 140 г . до н.э. стало первой в Китае официальной религиозно-философской системой.
ЧЖУАН-ЦЗЫ
Даосы называют Чжуан-цзы «Настоящим Человеком». Годы жизни Чжуан-цзы точно не известны, но большинство исследователей считают, что родился он в 369, а умер в 286 г . до н.э. Он был одним из первых философов Пути и наряду с Лао-цзы и Ле-цзы считается одним из трех основателей даосизма.
Известно, что родился Чжуан-цзы в городе Мэн, что у него были жена и дети, что он был мелким чиновником, избегал богатства и власти и отказался от высокой должности, предложенной правителем Чу (о чем мы расскажем далее, во второй главе второй части под названием «Совершенное счастье»).
В его собственной книге сказано о нем так:
В невнятных речах, сумасбродных словах, дерзновенных и непостижимых выражениях он давал себе волю, ничем себя не ограничивая, и не держался определенного взгляда на вещи. Он считал, что мир погряз в скверне и ему с ним не о чем говорить… В одиночестве скитался он с духовными силами Неба и Земли, но не взирал свысока на тьму вещей…
Хотя писания его вычурны, дерзновенность их безобидна. Хотя речи его сумбурны, беспорядочность их доставляет удовольствие. В них таится неизбывная полнота смысла. Вверху он странствовал вместе с тем, что творит вещи; внизу дружил с тем, что превосходит жизнь и смерть, не имеет начала и конца. В основе своей он необъятно широк и непосредствен. В истоке своем бездонно глубок и раскован: можно сказать, все охватил и достиг совершенства!
И все же его правда соответствия переменам и постижения вещей безмерна и неуловима. Как она безбрежна, как темна! Невозможно ее исчерпать.
Чжуан-цзы не стремился представить свое учение о Дао как свод правил. Его книга, в отличие от «Дао Дэ Цзин», не адресована исключительно мудрецам или, по крайней мере, тем, кто собирается стать таковыми. Необходимо уточнить, что книги в ту эпоху писались в основном для знати, так как только знатный человек мог получить хорошее образование и заинтересоваться наукой и философией. Однако книга Чжуан-цзы написана так, как будто предназначена для всех.
Чжуан-цзы понимал, что обладает уникальным знанием, и хотел убедить людей воспользоваться этим знанием и открыть его в себе самих, дабы тоже отыскать путь Дао — путь к довольству, гармонии и счастью.
Чжуан-цзы не призывал стремиться к обладанию государственными должностями, считая, что они лишь приносят страдания и сокращают человеку жизнь. То же самое он говорил и по поводу стремления к славе и богатству. Не поощрял он и служения богам: путь Дао состоит в том, чтобы найти дорогу к самому себе, найти божественное внутри себя и таким образом обрести истинное счастье.
На таких же позициях он стоял и в отношении политической жизни. Согласно Чжуан-цзы, обществу помочь невозможно и не нужно даже пытаться это сделать. Но общество состоит из отдельных личностей, и если каждый будет следовать по пути Дао, обществу не потребуются реформы и переустройства: оно изменится само по себе.
Чжуан-цзы — уникально одаренный поэт-философ, сопоставимый разве что с философом-поэтом Платоном. С одной стороны, он стремится пролить свет на загадку Дао, распространив весть об этой таинственной и в то же время простой и практичной философии. С другой же — облекает свое учение в поэтичную, а подчас и юмористическую форму, благодаря чему даже самые сложные идеи оказываются доступны любому читателю. В отличие от «Дао Дэ Цзин», книга «Чжуан-цзы» не сложный философский трактат, а увлекательное собрание притч и забавных историй.
В книге этой действуют множество персонажей — мистики и учителя, калеки и отшельники, князья и чиновники, рыбы и птицы, философы и мудрецы, крестьяне, пастухи, погонщики скота, плотники и повара. И в этих лаконичных, брызжущих юмором историях проявляется самая суть Дао. Книге «Чжуан-цзы» две тысячи триста лет, но она до сих пор жива, до сих пор способна пробудить неподдельный интерес. Может показаться невероятным, но опыт древнего философа по-настоящему близок нам, невзирая на огромное расстояние, разделяющее нас во времени, и на все различия в языке и культуре.
ЧЖУАН-ЦЗЫ В XXI ВЕКЕ
Во второй части книги я привожу свою версию трактата «Чжуан-цзы». Это примерно половина классического текста, разделенная по темам на шестнадцать глав. Некоторые уточнения я сделаю в примечании к первой части.
Я не владею китайским, и специалисты могут счесть мою версию не вполне корректной с филологической точки зрения. Но я всего лишь попытался посмотреть на текст Чжуан-цзы «изнутри» и, насколько это возможно, проследить за мыслью Чжуан-цзы со своей собственной позиции, привнеся в свою трактовку личный опыт медитации и занятий тай-цзи. Для меня трактат «Чжуан-цзы» не академический труд древнего философа, а настольная книга и путеводитель в повседневной жизни.
ДАО И ТЕЛО
Даосы, в отличие от европейских мыслителей, избежали ловушки противоречия между телом и душой, материальным и духовным, Небом и Землей. Западный мир в течение многих сотен лет разделял и противопоставлял эти понятия, что в той или иной мере отражалось в мышлении каждого человека и принесло немало вреда. Тело было принято считать областью тления и зла, а дух, напротив, – воплощением божественной добродетели и чистоты. Из-за этого мы до сих пор невольно разрываем единство души и тела, ощущая их как субстанции, борющиеся между собой за власть над человеческим существом. Для даосов же противоположности не противоречат друг другу, а являются частями целого, находящегося в динамическом равновесии, необходимом для зарождения и существования жизни.
Европейские философы зачастую превозносили дух как нечто априори чистое и светлое, а телом предписывали пренебрегать, ибо оно якобы мешает человеку воспарять к Создателю. Для китайцев же очевидно, что душа и тело – части единого целого и тело не менее важно, чем душа. Опираясь на представление о единстве противоположностей, китайские мудрецы стремились проникнуть в глубь того, из чего рождается это единство.
Эти поиски начались приблизительно в VI в. до н.э. Примерно в то же время тот же самый вопрос занимал и древнегреческих философов. То был период поразительного интеллектуального и духовного подъема во всем мире – расцвета, который к V в. до н.э. вылился в Индии в учение Будды, в Древнем Израиле – в пророчества Исайи, в Греции – в учение Пифагора, в Персии – Заратустры, а в Китае – Конфуция и Лао-цзы.
Греческие философы стремились за многообразными внешними проявлениями жизни найти ее первооснову. Одни философские школы усматривали за всем разнообразием внешних форм различные сочетания четырех стихий – Воды, Земли, Воздуха и Огня, другие, предвосхищая современные представления об атомах, отстаивали гипотезу о мельчайших частицах, составляющих все видимые предметы.
Китайские философы также искали ответ на вопрос об универсальной субстанции, или сущности. Они называли ее Ци, что в переводе означает "дыхание" или "энергия". Вот так пишется Ци по-китайски:
Ци – энергия, пронизывающая и объединяющая все сущее. Это жизненная сила, наполняющая каждого из нас. Ци заставляет нашу кровь бежать по венам, заставляет нашу грудь дышать, и благодаря ей же дует ветер, идет дождь, движутся по небу Солнце и Луна. На представлениях о Ци построена традиционная китайская медицина.
Ци пребывает везде и во всем, однако не является чем-то независимым, самостоятельным. Ци исходит из единого истока всего сущего, который китайские мыслители называют Дао. Несмотря на довольно туманное определение, Ци можно ощутить и измерить. Она вполне материальна, так как не только незримо присутствует в явлениях природы, но и, фактически, является ими. Поэтому мы чувствуем и видим ее проявления ежечасно. Дао же нельзя считать чем-то материальным, конкретным, его нельзя наблюдать со стороны. С другой стороны, нельзя и назвать его чем-то духовным. Точнее, как это ни парадоксально звучит, Дао является и физическим, и духовным – и одновременно не является ни тем, ни другим.
Такое утверждение выходит за пределы рационального, и именно потому древние утверждали, что о Дао невозможно говорить. Нельзя представить то, что не является ни физическим, ни духовным, что можно описать лишь посредством парадокса или отрицания. Как определить неопределимое?
Почему описать Дао невозможно? Потому, что оно является потенциальной силой, порождающей жизнь и Вселенную. Можно было бы определить его как изначальный Хаос (правда, не вполне хаотичный, ибо в Дао содержится и принцип порядка), порождающий все живое, включая жизнь на Земле и наше собственное сознание, нашу способность творить.
Но при этом Дао ничего не делает и ничего не сотворяет. Оно не находится в действии – и не находится в покое. Оно лишь обеспечивает условия, необходимые для постоянного действия и непрерывных изменений. Дао не имеет формы, его невозможно воспринять посредством зрения, слуха или осязания. О Дао нельзя сказать, что оно "существует": это первозданное Небытие, из которого, однако, рождается все сущее. Дао находится в Нигде, из которого приходят все чудеса нашей жизни.
Древние китайские мудрецы открыли этот творческий первоисточник Вселенной, созерцая окружающую природу – игру воды и света, жизнь растений и животных, движение Солнца, Луны и звезд, – а также осмысляя то, что путем медитации постигали в самих себе, в своих чувствах, разуме и теле. Даосская философия придает большое значение субъективному познанию, и в "Дао Дэ Цзин" о самом Дао сказано так:
Как я познаю начало всех вещей?
Только благодаря ему.
Даосы понимают, что Дао существует во всем, что действие его равно проявляется и в законах движения небесных светил, и в жизни человеческого тела. Даос познает законы и тайны Дао как посредством наблюдения за природой в целом и природой человека в частности, так и путем глубокой медитации, что в безмолвии и неподвижности ведет к мистическому откровению единства. Древние даосы прежде всего находили принцип Дао в самих себе, что и позволяло затем объяснять этот принцип другим людям и применять его во всех областях жизни.
Когда представления об этом принципе оформились в учение, сложилась философская система, которую мы теперь называем даосизмом. Даосизм – это Путь Природы, путь обретения гармонии с естественным ходом вещей и естественными циклами жизни. Даос следует подчиняющимся Дао природным процессам и не пытается управлять ими, как это свойственно людям Запада. Цель даосской философии – дать возможность человеку развиваться естественно и свободно, раскрывая изначально заложенный в нем потенциал. Даосы убеждены, что природе следует доверять и сотрудничать с нею, а не бороться. Даосизм не только мировоззрение, но и эффективный способ действовать и жить.
Так как в основе даосских представлений о человеке лежит единство разума, тела и духа, то вполне понятно, что даосизм всегда отдавал должное телу как подлинному чуду природы, как
орудию постижения мира и как источнику удовольствий. Уделяя телу заслуженное внимание, древние даосы совершили множество открытий в области правильного питания, дыхания и половой жизни, а также методов врачевания, техник медитации и физических упражнений.
Эти древние знания не утратили своего значения и в наши дни. Они лежат в основе иглоукалывания, китайского массажа, траволечения, тай-цзи, цигун, фэн-шуй и других традиционных китайских искусств, которые приобретают на Западе все большую и большую популярность. Все больше людей осознают, насколько эффективны и благотворны эти методы.
Внимание к телу придает даосской философии прочную связь с практической жизнью, что нехарактерно для большинства других философских и религиозных систем, в которых материальный мир воспринимается как иллюзия или как источник тления и распада. Даосизм учит, что мирская жизнь не только реальна, но и служит источником радости и духовного развития.
Даосизм в своей основе максимально приближен к человеческому существованию, и благодаря этому его идеи и методы доступны для понимания и практики. Так как даосизм никогда не знал раскола между материальным и духовным, всегда сохранял здоровое и целостное восприятие природы, он может дать западному человеку возможность духовного исцеления.
Я уверен, что в XXI веке перед лицом постоянно развивающихся и подавляющих человека технологий нам будет жизненно необходимо учение, поддерживающее естественную связь человека и природы. Если мы не научимся видеть живые и естественные связи между человеком и окружающим миром, мы рискуем превратиться в бездушные придатки механизмов, созданных человеком, но претендующих на управление человеческой жизнью и миром природы.
Создавая механизмы по своему образу и подобию, нам следует помнить, что они в конце концов станут притязать на наше место – как вычислительные машины уже пытаются подменить собой такие функции человеческого мозга, как логическое мышление. Если мы не станем развивать в себе интуитивную мудрость и творческие способности, то рискуем оказаться "лишними" в этом мире.
Постигая Дао природы в самих себе, мы сможем расширить свой внутренний мир, выйти за пределы
собственного эго и обрести единство со всей Вселенной. Таким образом мы сможем наконец найти свое место в мире, отыскать тот самый вечно ускользающий от нашего понимания "смысл жизни".
Вот один из способов, которыми Чжуан-цзы описывал Путь Дао:
Дао существует доподлинно
и внушает доверие, даром что не действует
и не имеет облика.
Его можно воспринять, но нельзя передать,
можно постичь, но нельзя увидеть.
Оно само себе ствол и само себе корень.
Еще до появления Неба и Земли оно существовало
с незапамятных времен.
Оно одухотворило божества и царей, породило
Небо и Землю.
Оно выше верхнего края вселенной, а не высоко.
Оно ниже нижнего края вселенной, а не низко.
Оно родилось прежде Земли, а век его не долгий.
Оно старше самой седой древности, а возраст
его не старый.
Полярная звезда обрела его – и не меняет своего
положения на небе.
Солнце и луна обрели его – и вечно сменяют друг друга.
Никто не знает, где его начало и где конец.
Невозможно постичь привычными средствами нечто столь таинственное, неясное и ускользающее, как Дао. Но можно найти более тонкий, косвенный подход и незаметно подкрасться к нему кругами – подобно тому, как кругами, восходящими в спиральном движении, развивается все сущее во Вселенной.
ПОЧЕМУ ДЕРЕВО – НЕ ДЕРЕВО
Солнечное летнее утро. Солнце то скрывается за облаками, то выглядывает вновь. Когда лучи его падают на кроны деревьев, верхние листья загораются волшебным зеленым светом, а нижние остаются в сумраке, оттеняя прекрасную картину наверху. Чудесный вид!
Дао пребывает в деревьях — точно так же, как и во всей природе. Пребывает оно и в человеке, созерцающем дерево. Оно одновременно присутствует в субъекте и объекте созерцания. Я существую; дерево существует; и во мне, и в дереве существует Дао; но если я буду говорить о себе, дереве или Дао, мне придется прибегнуть к словам, а они уведут меня слишком далеко от реальности.
Попробую описать, как это происходит. Передо мной большое дерево, оно абсолютно реально — я могу подойти к нему, дотронуться, ощутить жесткость коры и шелковистую поверхность листьев. Но у слова «дерево» нет ни коры, ни листьев. Это только сочетание звуков, которым принято обозначать дерево. Чем дольше я буду повторять это сочетание звуков, тем бессмысленнее оно станет, пока окончательно не потеряет связь с тем творением природы, что находится передо мной.
Мы условились использовать определенные сочетания звуков для обозначения вещей. «Деревом» мы называем большое растение, укоренившееся в земле. Каждый язык — набор символов для описания Вселенной, а Вселенная, по словам Чжуан-цзы, исходит из Дао и им же является. И для описания этого нематериального источника материи человеческий язык не подходит. Но символами, из которых состоит язык, способен оперировать наш разум, а потому мы невольно начинаем считать, что слова столь же реальны, как реально, к примеру, то же дерево.
Обозначая дерево словом «дерево», чтобы иметь возможность рассуждать о нем, мы начинаем рассматривать дерево как отдельный объект — в отрыве от земли, на которой оно растет, от неба, простирающегося над ним, от всего мира, частью которого оно является. Но это искусственное разделение существует только в нашем сознании. На самом же деле дерево не объект, а непрерывный процесс изменения и преобразования.
Каждый год я вижу, как дерево пробуждается весной, расцветает летом, сбрасывает листья осенью и отдыхает зимой — до следующей весны. Оно проходит и более долгий цикл: давным-давно, возможно еще до моего рождения, оно возникло из крохотного семени, потом выросло, а когда-нибудь упадет под ветром или засохнет от старости. Дерево существует во времени, и потому представляет собой нечто большее, чем сиюминутный объект.
Я — человек, созерцающий дерево, — также подвержен процессам постоянного изменения, рождения, роста, старения и смерти. Мои клетки стареют и обновляются, и с каждым уходящим годом на голове моей появляется все больше седых волос. Я, как и дерево, тоже процесс, а не объект, который можно рассматривать в отрыве от окружающего мира. Когда я выхожу на прогулку, мне нужна земля, по которой я иду, и воздух, которым я дышу. Наш неразумный разум утверждает, будто мы заперты в пределах своего эго и существуем отдельно от мира. Но в действительности мы частицы единого процесса становления и разрушения.
Поэтому дерево, о котором можно говорить, не настоящее дерево. Действительность невозможно описать словами в полной мере. Слова не реальны в том смысле, в котором реально дерево, и, как бы разум ни вводил нас в заблуждение, мы не сможем утолить жажду словом «вода», а голод — ресторанным меню.
Точно так же и Дао, о котором можно говорить, не истинное Дао. Дао, доступное рациональному мышлению, всего лишь наше представление о Дао, а не само Дао. Чем оно является в действительности, нам придется узнать иным путем — не посредством условных символов, составляющих язык, а на непосредственном опыте.
ЧУВСТВОВАТЬ И ВИДЕТЬ
Давайте проведем небольшой эксперимент. Отложите книгу и налейте себе стакан воды. Поднесите стакан к губам и выпейте.
Будь я самим Шекспиром — все равно я не смог бы описать прохладу и вкус той воды, что находится у вас во рту. Только вы сами можете сказать, прохладная это вода или теплая, свежая или с привкусом. Это знание принадлежит только вам и более никому. Слова могут только называть понятия, но они не могут передать непосредственный опыт — гладкость прикасающегося к губам стекла, тяжесть стакана в руке, ощущение воды, вливающейся в рот и текущей по горлу вниз. Задумайтесь, и вы поймете, что не сможете передать другому даже этот простейший опыт и единственный способ, которым я хотя бы отчасти могу разделить его с вами, — это выпить воды сам, но это будет уже моя вода. Никто не может испытать ваше ощущение воды вместо вас. Точно так же следовало бы постигать на опыте и всю жизнь вообще, но вместо этого мы лишь размышляем о жизни и пытаемся понять ее при помощи слов, отделяя себя от мира — от природы в целом и собственной человеческой природы в частности — и погружаясь в сомнения и страхи, порожденные этим отчуждением.
Субъективное знание можете получить только вы сами, и разделить его с другими вам не удастся. И это не только единственное наше реальное знание — это еще и познание Дао.
СУБЪЕКТИВНОЕ И ОБЪЕКТИВНОЕ ЗНАНИЕ
Наша жизнь имеет предел, а знанию предела нет. Имея предел, гнаться за беспредельным гибельно. А пытаться употребить в таких обстоятельствах знание — верная гибель.
Когда моей дочери было семь лет, я задал ей основной вопрос, занимавший древнегреческих философов: «Из чего сделан мир?» Она сказала, что мир состоит из чувств — радости и печали, страха и гнева. Этот ответ удивил меня не только своей неожиданностью, но и своей точностью.
Как известно, Декарт сказал: «Мыслю — значит существую». А моя дочь сказала: «Чувствую — значит существую». Оба эти утверждения отчасти верны, но определение моей дочери более естественно, так как на высказывание Декарта наложило отпечаток традиционное для европейского сознания предпочтение разума, а ребенок интуитивно объединяет тело, чувство и мысль. Точно так же мы могли бы сказать: «Я дышу — значит существую». Мышление, ощущения и дыхание происходят из одного вселенского источника:
Я есть энергия
Я есть Дао
Я есть
Я
Ответ моей дочери раскрывает одну из сторон познания — субъективное познание. Объективное знание — это знание о том, что нечто существует, а субъективное — знание о том, каково это «нечто». Объективное знание — это, в частности, научные факты, которые можно проверить и подтвердить на практике. Именно такое знание преподают в наших школах.
При таком подходе реальность расчленяется на составные части, каждая из которых изучается отдельно. Мы получаем исчерпывающее знание о каждой такой изолированной частности, но с каждым очередным этапом разделения их становится все труднее собрать воедино. Тем не менее объективное познание весьма эффективно: благодаря ему сложилась западная медицина, был достигнут значительный технический прогресс, человечество научилось управлять природой.
Другой тип познания, отвечающий на вопрос «как?», основан на взаимодействии тела, разума и чувств и предполагает непосредственный опыт. Школьное образование пренебрегает этим видом познания и удерживает учащихся от него. Но в действительности субъективное знание обладает великой силой.
Хороший пример субъективного знания приводит Чжуан-цзы в притче об изготовлении колеса.
Если я работаю без спешки, трудностей у меня не бывает, но колесо получается непрочным. Если я слишком спешу, то мне приходится трудно и колесо не прилаживается. Если же я не спешу, но и не медлю, руки словно сами все делают, а сердце им откликается, я об этом не сумею сказать словами.
Тут есть какой-то секрет, и я не могу передать его даже собственному сыну, да и сын не смог бы перенять его у меня. Вот почему, проработав семь десятков лет и дожив до глубокой старости, я все еще мастерю колеса.
Как колесный мастер владел «секретом» своего ремесла, так и даосские мудрецы искали «секрет»
искусства жить. Чтобы почувствовать этот «секрет» телом и разумом, нужно пройти долгий путь. На этом пути приходит понимание, что тело, разум и дух неразрывно и естественно связаны между собой, а человек неразрывно и естественно связан со всей Вселенной. Для даосов нет различия между жизнью отдельного организма и жизнью Вселенной. В их мировосприятии — всеобъемлющем, тонком и глубоком — субъективное и объективное познание объединены в целостное постижение Дао.
Наша культура с трудом воспринимает субъективный опыт, в котором воедино слиты эстетическое и религиозное чувство. Причиной отказа западного человека от субъективного познания зачастую является страх. Мы боимся заглянуть в свой внутренний мир, в подсознание, ибо там зачастую скрываются потаенные страхи, подавленные сексуальные эмоции и желания, агрессия по отношению к окружающему миру. Но не стоит забывать, что подсознание — это источник творчества и созидания.
Ученые, приверженцы объективного подхода к познанию, зачастую отвергают субъективный подход, забывая о том, что он плодотворен не только в сферах художественного творчества и метафизического познания, но и в области научных открытий. В качестве примера можно привести Альберта Эйнштейна. Большинство открытий он сделал интуитивным путем — путем практически неосознаваемого хода мысли, а не при помощи точных расчетов, и только потом проверял свои смутные догадки «объективными способами».
К сожалению, в нашем материалистическом мире господствует объективное знание, а субъективное считается сомнительным и ненадежным. Философский словарь определяет «объективное» как реально существующее — в отличие от субъективного, которому, таким образом, отказано в праве на реальность.
Наша культура считает объективное реальным, а субъективное — мнимым. Но ни мистическое, ни научное познание мира невозможны без субъективного восприятия. Получить совершенно объективную картину мира невозможно, так как любые сведения, которые нам известны, мы узнаем через наблюдения, а это уже субъективный подход. Тем не менее европейское образование неуклонно прививает недоверие к субъективному познанию. И это недоверие к самому себе лежит в основе большинства духовных проблем человека европейской культуры.
Нам необходимо найти баланс между этими методами познания, — баланс, при котором они смогут сосуществовать бок о бок, а мы научимся доверять и объективным научным истинам, и субъективным ощущениям в равной мере. И даосская философия, подчеркивающая значение субъективного, интуитивного познания, может помочь нам обрести подобное равновесие. Чжуан-цзы говорит об интуитивном познании так:
Тот, кто полагается на внешнее восприятие, может лишь воздействовать на вещи. Тот, кто полагается на дух, имеет достоверное знание.
То, что духовное знание имеет преимущество над знанием вещей, признано уже давно. Однако же глупцы полагаются лишь на то, что могут видеть, и считают это общей истиной. Как это прискорбно!
СПОНТАННОСТЬ
Когда моя дочь была совсем маленькой, она как-то сказала мне: «Когда я родилась, ты и мама тоже появились на свет». Интересно, что она как бы повторила мысль Чжуан-цзы:
Небо и Земля живут вместе со мной, вся тьма вещей составляет со мной одно.
В этих словах выражается субъективное ощущение единства со всей Вселенной, которое появляется у человека в раннем детстве, но позже уходит. Фрейд говорил, что еще не родившийся ребенок и младенец обладают так называемым «океаническим сознанием», в котором чувства неотделимы и неотличимы друг от друга. Ребенок не отделяет себя от окружающего мира. Все, что происходит, будь то его внутренние ощущения или события вокруг него, он воспринимает как исходящее из одного источника.
И Чжуан-цзы, и моя дочь испытывали одно и то же чувство — что с нашим появлением на свет рождается целая Вселенная, вся «тьма вещей». Возможно, когда моя дочь вырастет, она утратит это ощущение, поддастся одиночеству и страху и, подобно многим другим, почувствует себя в этом мире как «чужак в чужой стране». Но я надеюсь, что когда-нибудь она прочтет эту книгу и вспомнит, что некогда познала ощущение всеобщего единства, — вспомнит и, быть может, задумается о том, как вернуться в это удивительное состояние. Именно в этом может помочь даосский опыт. Даосы научились возвращать свойственное ребенку чувство космического единства, не впадая в деланную наивность. Их представление о детях поразительно пересекается с учением Иисуса Христа:
…истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное.
Как и Христос, даосские мудрецы считали, что детям доступно ощущение изначальной энергии жизни. Когда человек вырастает, общество навязывает ему другие ценности и он уходит все дальше и дальше от изначального ощущения гармонии. Чжуан-цзы вопрошал:
Можешь ли стать младенцем?
Ведь младенец кричит целыми днями и не хрипнет — таков предел гармонии. Он целыми днями сжимает кулачки — и ничего не хватает — такова всеобщая полнота жизненных свойств. Он целый день смотрит и не мигает — такова его несвязанность внешним. Он идет, сам не зная куда; останавливается, сам не зная почему. Он ускользает от всех вещей и плывет вместе с переменами.
Юнг говорил, что разуму человека присущи четыре различные функции: мышление, чувство, ощущение и интуиция. Когда человек приходит в этот мир, способность мыслить развита у него менее прочих, так как наш мозг (в особенности его лобные доли) все еще растет и развивается, и будет развиваться еще лет сорок.
Младенец пользуется только тремя функциями мозга: чувствами, ощущениями и интуицией, и работает у него еще не весь мозг, а только ствол мозга. Ствол мозга управляет функциями вегетативной нервной системы — такими неосознаваемыми процессами, как кровообращение, температура тела, выделение гормонов, пищеварение, дыхание и т.д. Поэтому младенец может исследовать мир, не анализируя увиденное рационально.
Даосы ценят детское восприятие потому, что вернуться в младенческое состояние — значит отказаться от излишней и во многом нездоровой опоры на рациональное мышление. Зачастую мы слишком полагаемся на свои аналитические способности, пренебрегая интуицией и бессознательным. Разумеется, аналитическое мышление очень важно, но оно должно применяться на своем месте. Именно на него я полагаюсь, когда мне нужно написать научную работу или статью. Рассуждая о темах, заголовках и порядке изложения идей, припоминая авторов, писавших на сходные темы, и расставляя ссылки, я использую рациональное мышление, задействую логические функции мозга. Точно так же рациональное мышление используется при вычислениях и измерениях.
Но когда я просто иду по улице, мне не нужно ни о чем размышлять. Когда мы «думаем» на ходу, наша мысль хаотично скачет от одного предмета к другому. Мы «думаем» о том, что неплохо бы зайти в магазин, «размышляем» о проблемах на работе, тревожимся о том, как бы не опоздать на свидание…
Но на самом деле все эти заботы не нужны и совершенно бесполезны. Единственное, на чем следовало бы сосредоточиться, — это сама ходьба! Достаточно просто замечать окружающие образы и звуки, вдыхать запахи, чувствовать асфальт под ногами, ощущать тепло солнечных лучей или прохладу встречного ветерка. Можно расслабиться и спокойно наслаждаться всем этим, ни о чем больше не беспокоясь. Мозг самостоятельно, безо всяких сознательных усилий с вашей стороны, позаботится о том, чтобы ваше сердце билось по-прежнему, чтобы в ваш организм поступало достаточно кислорода (или того, чем приходится довольствоваться вместо него в наших загрязненных городах), чтобы вы не наткнулись на стену и не свалились в канаву. Можно позволить себе просто радоваться жизни. Почему же мы предпочитаем мучить себя теми проблемами, которые невозможно решить в данную минуту? Пожалуй, трудно придумать занятие более бессмысленное и вредное.
Если нам действительно понадобится решить какую-то проблему, мозг сам сосредоточится на ней и найдет ответ. Но когда в этом нет реальной необходимости, мы только портим себе настроение подобными мыслями, а главное — удаляемся от первоисточника жизни, отгораживаем себя от мира.
Англичанин Алан Уотс, популяризатор идей Дзен и Дао в Америке, в автобиографии «Мой путь» рассказывает, как он сам понял изложенную выше идею. Однажды, возвращаясь со своей подругой с собрания буддистов, он рассказывал ей о своем методе медитации — о сосредоточении на вечном настоящем. И она спросила:
А зачем вообще пытаться на этом сосредоточиться ? На чем еще ты можешь сосредоточиться ? Ведь твои воспоминания целиком и полностью здесь, с тобой. И твои мысли о будущем тоже здесь. Да и вообще, может, мне просто нравится думать о будущем! Настоящее — это поток, подобный Дао, и выйти из него невозможно.
Уотс пишет, что эти слова потрясли его, и он вдруг почувствовал себя невесомым перышком в потоке настоящего. С таким же ощущением невесомости живут и дети. Они ни о чем не задумываются надолго, не волнуются о будущем и не сожалеют о прошлом, как взрослые. Они постоянно находятся здесь и сейчас, воспринимают жизнь такой, какая она есть. Именно эту спонтанность, детскую непосредственность и ценят даосы, потому что Дао для них — это источник чистой спонтанности.
Дети живут полной жизнью, если только взрослые им не мешают. Для большинства взрослых жизнь уподобляется репетиции пьесы, которая все никак не начнется, а дети, напротив, с полной отдачей играют свою роль в пьесе, у которой нет ни начала, ни конца.
Дело не только в том, что поведение ребенка более естественно, чем свойственное взрослым следование условностям. Даосские мыслители высоко ценят спонтанность, так как понимают, что она лежит в основе Пути Природы. По существу, она и есть этот Путь, ибо все в природе живет и действует совершенно спонтанно — и цветы, и насекомые, и звери, и перемены погоды. Спонтанность — это средоточие даосизма.
ИНЬ И ЯН
В "Дао Дэ Цзин" описано, как Дао спонтанно преображается из ничего в нечто и как та же спонтанность непрерывно творит видимый мир:
Дао порождает Одно.
Одно порождает Два.
Два порождают Три –
а Три порождают все сущее.
Дао – хаотическое, несуществующее, бесформенное – преображается в "Одно", самую первую "вещь", заключающую в себе всю энергию, необходимую для сотворения Вселенной. "Одно" во многом сходно с тем, что физик Стивен Хокинг назвал "сингулярностью", – с "космическим яйцом" размером с горошину, которое в результате Большого взрыва породило нашу Вселенную 15 миллиардов лет назад. "Одно" – это семя, из которого вырастает все остальное.
"Одно" содержит в себе созидательную силу (Дэ), благодаря которой появляются вещи и происходят события.
Так Дэ пишется по-китайски:
"Одно" получает от Дао энергию, порядок, структуру и потенциал, и все это заключается в Дэ, которое передает их всему порожденному миру. Поздние даосы изображали "Одно" так:
Одно
"Одно" совершенно открыто и целостно, бесформенно и хаотично, как и Дао. Оно отличается от Дао лишь тем, что существует во времени и пространстве. Перейдя от Небытия к Бытию, Дао проявляется как "Одно". Затем "Одно" разделяется на "Два", и эти "Два" именуются "Тай-цзи" – "Великим пределом". Символ Великого предела – Инь и Ян – хорошо известен:
По представлениям даосов, все сущее в мире возникло благодаря взаимодействию Инь и Ян. Ян представляет активное жизненное начало, агрессию и расширение, а Инь соответствует пассивному началу восприятия и сжатия.
Ян олицетворяет положительные и активные проявления силы (движение, Солнце, свет, твердость, Небо, мужское начало, огонь, жар), а Инь – отрицательные и пассивные (покой, Луну, темноту, мягкость, Землю, женское начало, воду, холод). В китайской традиции различные животные, продукты и даже части тела классифицируются в зависимости от преобладания того или иного начала, к примеру: печень, сердце и глаза соотносятся с Ян, а легкие, почки и рот – с Инь. Инь и Ян обозначаются следующими иероглифами:
Инь и Ян находятся в динамическом равновесии, порождающем все многообразие мира. Задача человека не в том, чтобы стремиться к одному из полюсов, а в том, чтобы обрести то же самое динамическое равновесие в себе самом. Инь и Ян противоборствуют, но одно не может существовать без другого.
Символ Тай-цзи показывает, что Вселенная не статична, но находится в постоянном движении и подвержена циклическим переменам. Инь и Ян постоянно взаимодействуют, то уступая друг другу, то наступая, и тем самым обеспечивают это движение.
Набрав слишком большую силу и дойдя до предела, Ян превращается в Инь и наоборот. Такой порядок вещей не позволяет двум началам подавить друг друга и поддерживает естественную гармонию, своего рода космическую справедливость.
В белом поле Ян заключена черная точка Инь, а в черном поле Инь – точка Ян. Это означает, что две противоположные силы возникают и развиваются друг в друге, благодаря чему между ними и сохраняется равновесие. В каждом из начал содержится элемент противоположного: так, мужское начало обладает некоторыми свойствами женского и наоборот. В мировосприятии даоса противоположности не противопоставлены друг другу, а пребывают в единстве и взаимосвязи.
Для Чжуан-цзы самым важным воплощением взаимодействия Инь и Ян была пара "Небо (Великий Ян) – Земля (Великий Инь)". Человек формируется активным началом Неба, воздействующим на пассивное начало Земли. Таким образом, мы сами состоим из Земли и Неба, и для обретения гармонии нам нужно найти в себе баланс небесного и земного. Идущий путем Дао должен подражать действию Неба и Земли, чтобы стать мудрецом, или, как называли самого Чжуан-цзы, "Настоящим Человеком".
В комментариях к "И Цзин", классической китайской "Книге Перемен", император Вэнь так описал воздействие Неба и Земли:
Небо и Земля питают все сущее. Когда Небо движется, а Земля остается в покое, все растет и преображается.
Велика и необъятна животворная сила Неба! В ней начало всего. Бегут облака по небу, идет дождь, и люди, и звери рождаются на земле.
Совершенна и могущественна животворная сила Земли! Обширна и совершенна, Земля дает, поддерживает и вмещает все вещи. О, как она необъятна и как мудра! Все сущее рождается на ней и растет, достигая зрелости. Покорно принимает Земля то, что посылает ей Небо.
Путь Неба – двигаться, вершить перемены и преображать, дабы все живое следовало своей природе. Небо уменьшает полное и увеличивает пустое. Путь Земли – лежать в необъятной полноте. Земля ниспровергает полное и восполняет пустое. Союзом Неба и Земли поддерживается гармония.
Небо с легкостью являет свою силу, а неподвижность Земли принимает ее в простоте.
Того, кто достиг легкости Неба, легко поймут, а за тем, кто достиг простоты и ясности, последуют. У того, кого легко понимают, появятся последователи, а тот, за кем идут, добьется успеха. Тот, у кого есть последователи, будет царствовать долго, а тот, кто добился успеха, может стать великим. Долгое царствие свидетельствует о мудрости и радении. Такой человек достигает заслуженного величия.
Тот, кто следует легкости Неба и свободной простоте Земли, владеет всеми началами творения. Мудрец, овладевший этим, находит наилучшее место – посреди, между Небом и Землей.
ДЭ – ВНУТРЕННИЙ ПОТЕНЦИАЛ
Итак, человек создан благодаря взаимодействию Неба и Земли и обладает качествами Дао, воплощенными в Дэ – нашей внутренней силе, проявленной в форме энергии Ци, то есть как упорядоченность и структурированность наших тела и разума и как потенциал, заложенный в наших генах.
Дао проявляется посредством Дэ – силы, благодаря которой заложенные в нас качества реализуются и воплощаются в жизненном опыте. Как говорит Чжуан-цзы, Дао не действует, но все же действует: действие Дао осуществляется посредством Дэ.
Чтобы понять, что такое Дэ, вернемся к дереву в парке. Подобно Вселенной, дерево рождается из крошечного семени, содержащего в себе Дэ – внутренний потенциал. Когда под действием природных сил развития и роста этот потенциал проявляется, дерево растет, расцветает и плодоносит. Именно об этом говорит поэт Дилан Томас:
Та сила, что соцветья взрыв мчит по зеленому запалу,
Мчит молодость мою, а та, что вырвет корни из земли,
Меня разрушит.
Но где слова, чтоб объяснить осенним ветром смятой розе,
Что тот же вихрь младые годы заставит
гнуться пред зимой.
Та сила, что стремглав ручей проносит дикими скалами,
Проносит в жилах кровь, а та, что сушит устья горных рек,
Ее иссушит.
Но где слова, чтоб объяснить устам, к ручью припавшим жадно,
Что неподвластно их усильям вот так же в жилы
жизнь вдохнуть.
Дао и Дэ пребывают во всем – и в живой и в неживой природе. Дэ – та сила, благодаря которой человек развивается из оплодотворенной яйцеклетки, растет и достигает зрелости.
Вспомним в качестве примера знаменитый фильм "Билли Эллиот". В начале фильма одиннадцатилетний мальчик Билли мечтает стать танцором. В нем заложены стремление к танцу и талант танцора. На протяжении всей картины мы видим, как этот дар развивается и растет. А в финале талант героя – его Дэ – достигает расцвета: заключительным кадром фильма становится прекрасный прыжок, исполненный жизни и страсти. Реализовать свой потенциал удается далеко не всегда, но Билли Эллиоту повезло: он сумел осознать и развить свою Дэ.
Реализованный потенциал Дэ придает человеку особое обаяние, особую привлекательность, неизъяснимый магнетизм, позволяющий влиять на других одним своим присутствием. Именно такого рода внутренний свет отсвет отличает мудрецов и всех, кто обладает способностью вести за собой других людей.
В Дэ содержится также начало, которое в индийской традиции связывается с понятием кармы: каждое действие влечет за собой определенные последствия, наступающие иногда немедленно, а иногда не сразу и опосредовано, но, так или иначе, формирующие наше будущее. "Дао Дэ Цзин" предупреждает: для того, чтобы избежать последствий необдуманных действий, необходимо следовать примеру древних мудрецов.
Они были робкими, как будто переходили
зимой поток;
они были нерешительными, как будто боялись
своих соседей;
они были важными, как гости;
они были осторожными, как будто переходили
по тающему льду;
они были простыми, подобно неотделанному дереву;
они были необъятными, подобно долине;
они были непроницаемыми, подобно мутной воде.
Это были те, которые, соблюдая спокойствие,
умели грязное сделать чистым.
Это были те, которые своим умением сделать
долговечное движение спокойным содействовали жизни.
Они соблюдали Дао и не желали многого.
Не желая многого, они ограничивались тем,
что существует, и не создавали нового.
Смысл жизни в даосском понимании заключается в полном осознании собственной Дэ – своего потенциала – и в развитии ее на протяжении всей жизни. Вот как об этом пишет Чжуан-цзы:
Вещь, осуществившая в себе свой жизненный принцип, зовется Формой. Форма хранит в себе Дух. Каждая Форма имеет свои правила, и вместе они зовутся Природой.
Кто печется о своей природе, возвращается к жизненной Силе. А кто достиг предела Силы, становится единым с Началом.
В детстве наша внутренняя природа совершенна, однако с годами нам приходится приспосабливаться к жизни в мире условностей, и мы теряем этот бесценный дар. "Настоящим Человеком" Чжуан-цзы называет того, кто способен вернуться к этому изначальному совершенству, того, чья единственная цель состоит в сохранении и реализации изначально заложенного потенциала.
"Настоящий Человек" достигает этого благодаря пониманию того, в чем состоит истинное знание:
Знать действие Небесного и действие человеческого – вот вершина знания.
Тот, кому ведомо действие Небесного, берет жизнь от Неба. Тот, кому ведомо действие человеческого, употребляет знание познанного для того, чтобы пестовать непознанное в известном.
Прожить до конца срок, уготованный Небом, и не погибнуть на полпути – вот торжество знания.
Даосская философия не обещает спасения или просветления: ведь что такое "спасение", просто неизвестно, а индивидуальное просветление рассматривается в даосской традиции как эгоистическая цель. Вместо этого Чжуан-цзы проповедовал полнокровную и яркую жизнь, от которой человек получает удовольствие. Поначалу такая цель может показаться даже примитивной и совсем не достойной истинного философа. Но кто из нас может похвастаться тем, что действительно получает удовольствие от жизни? Поэтому в книге "Дао Дэ Цзин" сказано:
Мои слова легко понять
и так легко им следовать,
но никто в мире не понимает их,
и никто им не следует.
Что же позволяет мудрецу, "Настоящему Человеку", следовать этой на первый взгляд такой несложной заповеди? Каким образом ему удается найти Дао?
РАСТОПИТЬ СНЕГ, СКОЛОТЬ ЛЕД
Шестнадцатой главе своего изложения книги Чжуан-цзы я дал название "Ищущий". В ней повествуется о Наньжун Гу, ученике, пришедшем в школу Лао-цзы, чтобы найти Дао. Посвятив десять дней очистительным размышлениям, он заходит в тупик и обращается к Лао-цзы за помощью.
– Ты хочешь знать о том, как сберегать свою жизнь?– ответил Лао-цзы. – Способен ли ты охватить единое и не терять его? Можешь ли ты, не прибегая к гаданию на панцирях черепах и стеблях трав, узнавать о будущем счастье или несчастье? Умеешь ли ты останавливаться? Способен ли все отринуть? Можешь ли оставить людей и искать самого себя? Можешь ли уйти от всего? Можешь ли быть совершенно непосредственным? Можешь ли стать младенцем? Ведь младенец кричит целыми днями и не хрипнет – таков предел гармонии. Он целыми днями сжимает кулачки – и ничего не хватает – такова всеобщая полнота жизненных свойств. Он целый день смотрит и не мигает – такова его несвязанность внешним. Он идет, сам не зная куда; останавливается, сам не зная почему. Он ускользает от всех вещей и плывет вместе с переменами. Таков путь сбережения жизни.

– Значит, таковы свойства совершенного человека? – спросил Наньжун Гу.

– Нет, это еще не все, – ответил Лао-цзы. – Таковы лишь способности к тому, что мы называем "растопить снег, сколоть лед". Совершенный человек кормится от Земли и радуется Небу, он не будет беспокоиться вместе с другими о выгоде или убытках, не будет вместе с другими удивляться, не будет вместе с другими строить планы, не будет вместе с другими вершить дела. Он уходит, не прилагая усилий, он приходит, не теряя безмятежности. Вот что такое путь сбережения жизни.

Человек рождается с тем, что даосы называют "разумом Дао", однако в дальнейшем этот великий разум подменяется обычным человеческим разумом. Прежде чем найти разум Дао, нужно "растопить снег, сколоть лед", то есть избавиться от всех идей, принципов, понятий, навязанных нам обществом и обстоятельствами и угнездившихся в нашем подсознании. Мы привыкли воспринимать мир как совокупность контрастов (таких, как бедность и богатство, любовь и ненависть, здоровье и болезнь) и при этом стремиться к одному и всячески избегать другого. Даос же воспринимает мир как единое целое, в котором все эти мнимые противоположности суть не что иное, как проявления взаимодействия Инь и Ян.
Разум Дао не склонен к аналитическому мышлению. Подобно самому Дао, он не принимает ни той, ни другой стороны, не вступает в борьбу, а позволяет событиям совершаться естественным образом. Стремясь объединить противоположности и прийти к синтезу, он терпеливо наблюдает явления в их развитии. Разум Дао полностью открыт.
Такой путь – путь невмешательства – называется у вэй (недеяние). Вот иероглиф, обозначающий у вэй:
У вэй
Путь у вэй не означает избегания действия как такового. Недеяние основано на понимании того, что естественные процессы происходят без воздействий извне, и всякая попытка ускорить их только нарушит естественный ход развития.
"Настоящий Человек" следует принципу недеяния, воздерживаясь как от преждевременных, так и от запоздалых действий и совершая лишь те, которые соответствуют моменту. Действие совершается, когда оно необходимо. Необходимость естественным образом дополняет спонтанность. Моделью поведения "Настоящему Человеку" служат Небо и Земля, совершающие только необходимое. Чжуан-цзы говорит об этом так:
Для меня настоящее счастье – недеяние, а толпа считает это мучением. Поэтому сказано: "Высшее счастье – отсутствие счастья. Высшая слава – отсутствие славы".
Хотя в мире в конце концов нельзя установить, где истина, а где ложь, в Недеянии можно определить истинное и ложное. Высшее счастье – это сама жизнь, и только Недеяние позволяет достичь его.
Попробую сказать об этом. Небо благодаря Недеянию становится чистым; Земля благодаря Недеянию становится покойной. Когда Недеяние Неба пребывает в согласии с Недеянием Земли, свершаются превращения всех вещей. Неразличимое, смутное – неведомо откуда исходит! Смутное, необозримое – лишенное образа!
Все сущее в своем великом изобилии произрастает из Недеяния. Поэтому сказано: "Небо и Земля ничего не делают, но не остается ничего несделанного". Кто же среди людей способен претворить Недеяние?
"Настоящий Человек" доверяет Вселенной и вверяет ей свою жизнь. Он не стремится навязать миру свою волю, мгновенно осуществить все свои желания. И смерть для него не есть небытие, ибо, умирая, человек возвращается в изначальную пустоту и воссоединяется с Дао. Более того, "Настоящий Человек" способен возвратиться к пустоте Дао уже при жизни. Найдя этот путь, он непосредственно воспринимает силу Дао уже в своей повседневной жизни.
Вот как об этом говорится в книге "Дао Дэ Цзин":
Нужно сделать свое сердце предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение.
Поддерживая пустоту в себе и вокруг себя, истинный человек впускает в себя Землю и Небо, о которых император Вэнь писал:
Небо уменьшает полное и увеличивает пустое.
Земля ниспровергает полное и восполняет пустое.
Так проявляется циклическое взаимодействие Инь и Ян, заполняющих и опустошающих попеременно все сущее.
"Настоящий Человек" должен стараться сохранить свой изначальный разум, данный ему от рождения, чтобы тот служил ему безупречным зеркалом. В нем все отражается как в прозрачной воде чистейшего горного озера, когда кругом ни ветерка, а небо свободно от туч. Все, что происходит, отражается в нем, но ничто не удерживается. Когда птицы летят по небу, озеро отражает их, а когда птицы опускаются на воду и плывут по ней, отражения уже не различить. У воды нет никакого желания отражать деревья, облака или птиц, но у нее нет выбора. И поскольку она не стремится удержать в себе ни один из образов, она остается в полном покое и всякий раз возвращается к первозданной чистоте.
"Настоящий Человек" полагается на разум Дао, а не на человеческий разум. Но это требует дисциплины и терпеливого обучения. Чтобы обратиться к разуму Дао, необходимо восстановить это изначальное "зеркало" в его совершенной чистоте, то есть преобразовать сложившееся мировоззрение, а это подчас нелегко.
Человеческий разум занят мирскими делами, он рационален и объективен, он анализирует, проводит различия, выделяет противоположности. Его привычки основаны на наших желаниях, на потребности искать удовольствия и избегать боли. Человеческий разум делит окружающий мир на "приятное" и "неприятное" и пребывает в уверенности, что такого рода разделение соответствует истине.
Анализируя жизнь, человеческий разум делает вывод: она коротка и скоротечна, не дает никаких гарантий безопасности, полна тревог и забот и неизбежно заканчивается смертью. Обычный человек воспринимает жизнь как некий набор случайностей – этакую лотерею, лишенную всякой логики и смысла. Томас Гоббс говорил: "Жизнь отвратительна, груба и коротка". Из этой посылки человеческий разум делает вывод: раз уж жизнь коротка, за нее нужно держаться что есть силы и нужно стараться растянуть до предела этот небольшой период времени, отведенный нам на Земле; поскольку жизнь очень хрупка, нужно оградить себя от опасности, а для этого нужно иметь деньги, вещи и крышу над головой; поскольку жизнь неотвратимо заканчивается смертью, нужно оставить после себя наследие, будь то слава или потомство.
Сознавая, что физическая смерть неизбежна, мы обращаемся к религиозным верованиям, обещающим бессмертие души. Чтобы продлить жизнь, мы стремимся обрести здоровье, но даже ради здоровья не можем отказаться от таких небезопасных удовольствий, как курение, пьянство и наркотики. Человеческий разум противоречит сам себе, постоянно колеблется между надеждой и страхом.
Человеческий разум – это не только тот тип мышления, который мы сами вырабатываем в ходе жизни, но и те стереотипы, которые навязывают нам другие люди, общество, средства массовой информации. Он слагается из опыта поколений, передается нам от родителей, чьи представления о мире мы порой воспринимаем как свои собственные.
Чжуан-цзы и другие даосские мудрецы полагали, что те дороги, которые кажутся самыми проторенными, на деле оказываются самыми скользкими и обманчивыми. Подражая поведению других, мы теряем свой собственный путь; следуя внешним образцам, мы можем полностью потерять себя.
В соответствии с даосскими представлениями человек должен сам стать творцом своей жизни, сознавая, что он волен придать ей самый естественный, а значит, и самый прекрасный облик. Многим из нас хотелось бы обрести шанс заново и самостоятельно сделать то, что до нас уже сделали другие – и сделали, по нашему мнению, крайне неудачно.
Такой творческий подход к преобразованию самого себя позволяет нам самостоятельно исследовать свои проблемы и понять, какие изменения необходимо внести в наши тело и разум, чтобы обнаружился наш истинный облик, свободный от всего наносного.
В основе многих наших проблем лежат ложные суждения о мире, сложившиеся в результате невежества или самообмана. Наши суждения зависят от состояния ума. Изменив образ мышления, мы можем изменить и свои суждения о мире, а в результате изменится и вся наша жизнь.
Разумеется, подобные изменения не происходят сразу и никто не требует от человека в одну минуту изменить свое мировоззрение, складывавшееся годами. Восприятие мира – это не столько философия, сколько привычка, во многом такая же, как привычки тела. Избавление от вредных привычек – нелегкая задача. Но нам необходимо научиться смотреть на мир ясным взором, не затуманенным сиюминутными потребностями эго, искажающими наше восприятие.
Чтобы выносить правильные суждения, нужно отличать то, что думаем и чувствуем мы сами, от того, что думали и чувствовали те, кто повлиял на наше формирование. И прежде всего нужно научиться отличать истинные ценности от ложных. В этом – начало мудрости. Это единственный способ избавиться от образа мышления, обусловленного невежеством и соображениями сиюминутной выгоды.
Разум Дао – совершенное зеркало. В нем нет иллюзий. Оно отражает все, но ничего не удерживает, и когда предмет удаляется от него, изображение в зеркале исчезает.
Человеческий разум устроен иначе. Он подобен кривому зеркалу, отражения в котором искажены потребностями и эмоциями. Когда предметы исчезают из поля зрения, такое зеркало пытается удержать в себе их отражения. Человеческий разум цепляется за прошлое.
Если мы сможем избавиться от застывших идей и мнений и возродить в себе разум Дао, мы станем подобны "Настоящим Людям", о которых писал Чжуан-цзы.
Безмятежность и покой, пустота и неделание – это равновесие Неба и Земли, сущность Пути и его силы. Мудрый обретает в них успокоение. Будучи покоен, он уравновешен и нескован. Будучи уравновешенным и нескованным, он безмятежен. Л если он уравновешен и нескован, то –
Заботы и тревоги в него не войдут,
духовные болезни в него не проникнут.
Стало быть, его жизненная сила пребывает в целости и его дух не терпит ущерба. Посему говорится: "В жизни мудрец идет вместе с Небом, в смерти он превращается вместе с вещами, в покое он причастен к силе Инь, в деянии причастен к силе Ян".
Ради личной выгоды других не опередит;
избегая несчастья, не сделает первый шаг.
Лишь испытав воздействие, откликнется,
лишь подвергшись натиску, подвинется.
Лишь по необходимости берется за дело.
Отвергает знания и доводы,
а внемлет лишь истине Небес.
И следовательно, он
не знает гнева Небес,
не ведает бремени вещей,
не навлекает на себя неприязнь людей,
не подвергается преследованиям духов.
Его жизнь – как плавание по водам,
его смерть – как отдохновение.
Он свободен от суетных мыслей,
он не строит планов и расчетов.
Он просветлен, хоть и не озабочен чистотою духа, я
Он всем внушает доверие, хоть не дает обещаний, Он спит без сновидений ,
и пробуждается, не ведая тревог.
Его дух чист и нежен,
его душа ничем не отягощена.
В покое и безмятежности соединяется он с Небесным Совершенством.
Подражая древним мудрецам, мы перестаем отличать Дао Вселенной от Дао, пребывающего в нас самих. Мы объединяемся с высшей силой, позволяя ей действовать через нас. Сохраняя ощущение единства внешнего и внутреннего Дао, мы легко и естественно проходим жизненный путь.
Следовать Дао – значит находить удовольствие не только в удовлетворении сиюминутных потребностей, но и в самом опыте проживания всех сторон жизни – работы, игры, воспитания детей, отношений с друзьями и любимыми, духовной жизни, искусства. Постоянный контакт с вечно изменчивым началом жизни позволяет нам обрести целостность, не достижимую иными путями.
Даосы считали, что "Настоящий Человек" может обрести на этом пути бессмертие, постигнув тайну мироздания, применив ее к собственной жизни и пробудив в себе способности, которые покажутся обычному человеку невероятными. Вот в каких фантастических образах Чжуан-цзы описывает "бессмертных":
Далеко-далеко, на горе Гуишань, живут божественные люди. Кожа их бела и чиста, как заледенелый снег, телом они нежны, как юные девушки. Они не едят зерна, вдыхают ветер и пьют росу. Они ездят в облачных колесницах, запряженных драконами, и в странствиях своих уносятся за пределы четырех морей. Их дух покоен и холоден как лед, так что ничто живое не терпит урона и земля родит в изобилии.
Для нас – скептиков, воспитанных на прозаичных представлениях о мире, – мысль о том, чтобы стать бессмертным и летать в поднебесье, звучит как красивая аллегория. Мы не можем не сомневаться в истинности подобных описаний. Но вступить на путь Дао, да и любой другой духовный путь, мешают нам сомнения совсем иного рода – куда более глубокие и серьезные.
Сомнения – вот основное препятствие на пути к обретению разума Дао. В отличие от "Настоящего Человека", большинство из нас утратили веру в себя и Вселенную, предоставили сомнениям взять верх над верой. И все же из этого правила бывают исключения.
ВЕРА ДОКТОРА МЮЛЛЕРА
В книге "Многообразие религиозного опыта" Уильям Джемс рассказывает о викторианском священнике Джордже Мюллере, скончавшемся в 1898 году. С ранних лет Мюллер буквально понял слова Библии о том, что хлеб насущный дается самим Богом, и уверовал в это всей душой.
Положившись на это обещание, Мюллер сделал поистине головокружительную карьеру на своем поприще. Он напечатал и распространил два миллиона экземпляров Библии, снарядил сотни миссионеров, распространивших более ста миллионов религиозных брошюр, основал и хорошо содержал пять приютов, организовал школы, в которых обучались сто двадцать тысяч детей. Мюллер распоряжался состоянием почти в полтора миллиона фунтов стерлингов (то есть около семидесяти миллионов в пересчете на современный курс) и в своих путешествиях по суше и по морю покрыл в общей сложности расстояние в двести тысяч миль, хотя в то время еще не было ни самолетов, ни автомобилей.
За шестьдесят восемь лет своего служения доктор Мюллер так и не обзавелся никакой собственностью, кроме одежды и предметов обихода. Он умер в возрасте восьмидесяти шести лет, оставив после себя личное состояние всего в сто шестьдесят фунтов.
Мюллер был истово верующим христианином, полностью вверившим себя воле Бога. В биографии Мюллера, озаглавленной "Жизнь в вере", говорится:
Его метод состоял в том, чтобы дать знать о своих надобностях, но не уточнять деталей. Он просил о помощи самого Господа, веруя в то, что просящему всегда будет дано, лишь бы ему достало веры. Мюллер писал: "Когда я теряю ключ, я прошу Господа направить меня туда, где я его потерял; если я не понимаю Его указаний, я прошу наставить меня и жду знака, хотя и не предполагаю, когда, как и где это должно случиться".
"Надобностями" Мюллера были продукты и топливо для обеспечения приютов. Тем или иным способом эти "надобности" всегда удовлетворялись.
Я никогда не ощущал присутствие Господа сильнее, чем в те дни, когда после завтрака мне нечего было предложить на обед сотням человек или когда после обеда я не мог дать им чаю – но ГОСПОДЬ давал нам чай. Все это происходило, когда никто не знал, что именно нам нужно. Я настолько уповал на Господа, что Его милость позволяла мне при самой большой нужде заниматься другими делами.
Мюллер глубоко верил в Бога и в то, что Бог слышит его молитвы и отвечает на них. Но если мы не верим в Бога, кто нас слышит и кто нам отвечает? Или считаем, что Бог существует, но Ему нет дела до наших нужд? Во что нам верить тогда? Можем ли мы обрести веру, подобную той, что помогала Мюллеру совершать невозможное? И если да, то во что мы можем поверить?
Последние пять тысяч лет иудеи, а с первого столетия нашей эры и христиане, веровали во всемогущего Бога-Отца, который заботится о нас, который не забудет нас и не покинет. Яхве в пустыне сказал Моисею: "Я буду там, и мое слово будет с вами". Но в XXI веке на Западе большинство людей уже не ощущают присутствия Бога. Мы чувствуем себя оставленными, мы утратили ту веру, что была жива еще несколько поколений назад.
Даже те, кто все еще верит в Бога, не обладают той силой веры, которая помогала доктору Мюллеру. За последние два года я побывал на двух собраниях, где обсуждалась притча Иисуса о полевых лилиях. Эта притча поразительным образом перекликается с даосским учением о Недеянии – у вэй:
Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело – одежды?
Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?
Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?
И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут.
Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них.
Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, тем паче вас, маловеры!
Итак, не заботьтесь и не говорите: "что нам есть?" или "что пить?" или "во что одеться?"
Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом.
Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.
Итак не заботьтесь о завтрашнем дне. Ибо завтрашний сам будет заботиться о своем. Довольно для каждого дня своей заботы.
Оба раза лектор говорил, что не представляет, как можно жить в согласии с этой заповедью. И оба раза аудитория смеялась. Я задумался о том, что означает этот смех.
Смех означал: "Неужели Иисус и вправду ожидает, что мы будем так жить? Да это же невозможно! Мы обнищаем, мы будем голодать, мы лишимся крыши над головой, мы погибнем". Слушатели смеялись не над верой – причиной их смеха было сомнение. Эта притча – один из столпов христианского учения, и аудитория оба раза состояла в основном из христиан, но никто не верил, что в соответствии с этими предписаниями действительно можно жить.
Точно так же и мы не можем следовать Пути, не можем воспользоваться его преимуществами до тех пор, пока не научимся доверять силе Вселенной, силе Дао. Сила Вселенной – это само начало Ян, безграничная мощь. Но мы не доверяем ей и в поисках защиты вновь и вновь обращаемся к своим ограниченным силам. Нам кажется, что мы можем полагаться только на самих себя. Но наша индивидуальная сила выражает собой начало Инь – противоположность началу Ян, воплощенному в силе Вселенной, – иначе говоря, она не что иное, как слабость. И сколько бы мы ни пытались опираться лишь на собственную силу, в глубине души мы понимаем, что рано или поздно она покинет нас и обернется бессилием.
Вот что сказано в книге "Дао Дэ Цзин" о насмешках того же рода, которые вызывала на тех лекциях притча о лилиях:
Человек высшей учености, узнав о Дао, стремится
к его осуществлению.
Человек средней учености, узнав о Дао, то
соблюдает его, то нарушает.
Человек низшей учености, узнав о Дао, подвергает
его насмешке.
Если оно не подвергалось бы насмешке, не являлось бы Дао.
Наше общество поражено скептицизмом, цинизмом и неверием, которые постепенно подменили собой настоящую веру и мешают ей проявиться. И то, что этой болезнью страдают многие из нас, только усугубляет дело: в этом случае наличие товарищей по несчастью не облегчает, а лишь усложняет путь. Скептицизм порождает внутреннюю пустоту, но это не пустота "Настоящего Человека", ожидающая наполнения силами Неба и Земли, а мертвая пустота нигилизма.
Вера во Вселенную предполагает веру в Бога, пускай этот Бог и не персонифицирован. Такую веру мы ищем – некоторые сознательно, многие же бессознательно. Вера необходима, потому что без нее мы все ниже и ниже скатываемся в область отчуждения и цинизма, ограничиваемся сиюминутными потребностями эго и в конечном итоге разрушаем нашу Землю.
Если мы не можем поверить, что Вселенная способна позаботиться о нас и защитить, как Господь заботится о полевых лилиях, это значит, что мы не можем поверить и в самих себя, потому что каждый из нас тоже Вселенная. Если вы полны сомнений и страхов, они для вас реальны. Все, что мы отдаем миру, возвращается к нам; мир отражает то, что находится в наших сердцах. Если для нас нет Бога, появится ли во Вселенной что-то способное придать ей смысл?
Даосы и европейские ученые пришли к единому мнению относительно происхождения Вселенной из "ничего". Потрясает то, что, по данным науки, вероятность ее зарождения была близка к нулю. Требовалось уникальное сочетание различных факторов, все из которых оказались в наличии и идеально сбалансированы.
Вселенная могла бы расширяться слишком быстро, и тогда жизнь оказалась бы невозможной. Вселенная могла бы замкнуться и поглотить сама себя. Рождение Вселенной свершилось на грани вероятности – оно уникально и таинственно.
Уникальность нашей планеты, на которой смогла зародиться жизнь, уникальность самой жизни вызывала у наших предков естественное чувство благоговения, которое легло в основу религиозного чувства. Древние кельты, евреи, греки, египтяне, индийцы и китайцы прославляли этот дар в искусстве, поэзии и ритуалах. Но мы, полностью осознавшие и научно доказавшие существование чуда, уже не можем восславить его, ибо растеряли духовность.
Мы принимаем жизнь как должное и не испытываем благодарности за ее естественную радость, пока болезнь или несчастье не напоминает нам о ней. Мы утратили древние способы прославлять силу, превосходящую нашу собственную. Душа современного человека слаба – вот почему мы так часто оскверняем и разрушаем Землю и так редко стыдимся этого.
"Дао Дэ Цзин" так определяет соотношение человека и мира:
Если кто-нибудь силой пытается овладеть страной, то, вижу я, он не достигает своей цели. Страна подобна таинственному сосуду, к которому нельзя прикоснуться.
Если кто-нибудь тронет его, то потерпит неудачу.
Если кто-нибудь схватит его, то его потеряет.
Земля священна. Даосы интуитивно понимали, что "сингулярность" Хокинга содержит в себе не только всю материю Вселенной, но также и не-материю, то есть дух. В противном случае чем объяснить существование разума и сознания? Дао – источник всего сущего, а значит, в том числе и человеческого духа. Жизнь в духе – это и есть подлинная жизнь; в духе мы можем найти ответ на мучающие нас вопросы. Но для того чтобы наш дух обрел свободу, мы должны для начала признать его существование и перестать бояться связанных с ним ощущений.
Тот, кто обладает мечом из страны Гань или Юэ*, хранит его в ларце и пользуется им с крайней осмотрительностью, ибо такой меч высоко ценится в мире. А духовная сила наполняет вселенную, нигде не встречая преград. Вверху она достигает неба, внизу охватывает землю, вскармливает все сущее и не имеет образа. Ее следует назвать "единой с верховным предком".
*Гань и Юэ – названия южнокитайских областей, мечи из которых особенно славились в Древнем Китае. – Прим. ред.
И все-таки может ли такое древнее, веками не менявшееся учение, как даосизм, помочь современному человеку разрешить его каждодневные проблемы? Прежде чем ответить на этот вопрос, следует понять, что те проблемы, которые стоят перед человечеством сегодня, в большинстве своем ничем не отличаются от проблем, стоявших перед людьми две с половиной тысячи лет назад.
Конечно, современное общество очень отличается от древнекитайского, и клерк, работающий в многоэтажном офисе, совершенно не похож на китайского крестьянина. Однако внутренние сомнения, надежды и чаяния, разочарования и радости, которые испытывает человек, нисколько не изменились за тысячелетия.
Если перефразировать Боба Марли и еврейского мыслителя Мартина Бубера, существует только три вида отношений: Я и Я, Я и Ты, Я и Оно. Важно, чтобы эти отношения находились в гармонии. Наша жизнь, как внешняя, так и внутренняя, должна быть естественной. В наших отношениях с собой (Я и Я), с другими (Я и Ты), со Вселенной (Я и Оно) не должно быть неразрешимых противоречий и разделения. Иначе мы будем бороться сами с собой и в конце концов неизбежно проиграем.
Древние философы понимали, что настоящая жизнь не просто выживание, но наслаждение каждой минутой. Если придерживаться такого подхода, то стремление к деньгам, власти и высокому положению окажется бессмысленной погоней за иллюзиями, которые не делают человека сильнее или счастливее, но лишь закрепощают его и мешают наслаждаться жизнью. Единственная ценность, к которой стоит стремиться, – свобода духа.
Даосское мировоззрение привлекло меня тем, что открыло возможность кардинально изменить мировоззрение, оставаясь при этом в миру. На мой взгляд, большинство религий и философских систем подходит лишь для тех, кто собирается стать монахом, удалиться от мира и существовать исключительно среди собратьев по духу. Но даосская философия обращена к повседневности.
Согласно даосским представлениям, духовное содержится в мирском. Духовное чрезвычайно важно и ценно, но оно не может существовать отдельно от повседневного и материального.
Таким образом, даосизм – это путь, позволяющий объединить тело, разум и дух, не отказываясь от специфики каждого из них, но приводя их все в гармонию и используя в соответствии с их естественной природой.
Квинс Парк, Лондон,
январь 2001
ПРИМЕЧАНИЕ К ТЕКСТУ
Трактат «Чжуан-цзы» дошел до нас в тридцати трех главах, первые семь из которых называются «Внутренним разделом». Принято считать, что они принадлежат самому Чжуан-цзы. Остальные главы представляют собой компиляцию текстов, написанных, возможно, самим учителем, с дополнениями его последователей и приверженцев других школ даосизма. В этом расширенном варианте текст трактата дописывался и пополнялся вплоть до III в. н.э.
Главы «Внутреннего раздела» разительно отличаются от остальных простотой и мастерством стиля. Для этой книги я выбрал наиболее интересные тексты, некоторые сократил или объединил, но большинство оставил без изменений. В итоге я изложил примерно половину классического трактата, несколько изменив традиционную последовательность материала и разделив его по темам на шестнадцать глав.
Я взял за основу перевод Джеймса Легга (Legge, James) 1891 года, а также сверялся со многими современными переводами. Из последних наиболее полезными для меня оказались «Книга Чжуан-цзы» Мартина Палмера и Элизабет Броийи (Palmer, Martin and Breuilly, Elizabeth. The Book ofChuang Tzu), «Внутренний раздел Чжуан-цзы» Гья-фу Фена и Джейн Инглиш (Feng, Gia-Fu and English, Jane. Chuang Tzu Inner Chapters), «Странствие по Пути» Виктора Майра (Victor H. Mair. Wandering on the Way), «Чжуан-цзы» Бартона Уотсона (Watson, Burton . Chuang TZu) и «Классический даосский трактат "Чжуан-цзы"» Фун Ю-ланя (Vu-Lan, Fung. A Taoist Classic Chuang Tzu).
Марк Форстейтер
Даосские притчи
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Трактат "Чжуан-цзы"
Глава 1
ОБРЕТЕНИЕ ДАО
ДАО ПОВСЮДУ
Дунго-цзы спросил Чжуан-цзы:
– Где находится то, что ты называешь Дао?

– Оно везде, – ответил Чжуан-цзы.

– Тогда приведи пример, – попросил Дунго-цзы, – так будет проще.

– Ну, скажем, здесь – в этом муравье на тропинке, – сказал Чжуан-цзы.

– Не очень-то оно возвышенное.

– Оно также в траве.

– А еще ниже оно есть?

– Да вот хотя бы в этих кирпичах и черепице.

– Думаю, ниже этого Дао не доходит?

– Отчего же? Оно есть даже в помете вон той собаки.

Дунго-цзы обиделся и промолчал, не зная, что и сказать на это.
Тогда Чжуан-цзы сказал:
– Когда ты спрашиваешь о Дао, ты упускаешь самое главное.

Начальника рынка как-то спросили, зачем он надавливает ногой на свиней. Он ответил, что таким образом выясняет, насколько свинья жирна. Чем сильнее надавишь – тем точнее определишь.
И как начальнику рынка не было нужды интересоваться подробностями, так и тебе не нужно ходить далеко в поисках Дао, ибо без него ничего не может существовать. То же можно сказать и о Совершенном Дао. И если я стану называть его Великим Дао, суть от этого не изменится. Есть три слова: "совершенное", "всеобъемлющее" и "всеобщее". Слова звучат по-разному, но означают одно и то же – Единое.
Представь себе, что мы странствуем в "Нигде". Там мы могли бы часами говорить об этом. Или представь себе, что мы – в стране Недеяния. Как спокойно было бы нам! Какими бы мы стали чистыми и простыми, свободными и совершенными!
Нам некуда было бы стремиться, и мы бы гуляли без забот, не зная, куда идем и откуда. Мы приходили бы и уходили, не зная, где остановимся, вне границ и пределов. Я уже бродил в тех просторах, где обитает великое знание, но до сих пор не знаю их границ.
Сила, делающая предметы такими, каковы они есть, не имеет предела или начала, в отличие от видимых предметов. И когда мы говорим о предметах, что они конечны, мы имеем в виду, что они ограничены внутри себя самих. Дао есть предел беспредельного и граница безграничного.
Мы можем говорить о наполненности и пустоте, об увядании и распаде. Дао делает вещи наполненными или пустыми, но само оно не является ни полным, ни пустым. Оно порождает увядание и распад, но само оно никогда не увянет и не исчезнет. Оно создает корни и ветви, но само не является ни корнем, ни ветвью. Оно связывает и разделяет, но само не связано и не разделено.
КОНФУЦИЙ ИЩЕТ ДАО
Конфуцию исполнился уже пятьдесят один год, а он так и не нашел Дао. Поэтому он отправился на юг к Лао-цзы.
– Ты пришел? – удивился тот. – А я слышал, что ты мудрейший человек в северных краях. Ты тоже обрел Дао?

– Пока нет, – ответил Конфуций.

– А как ты искал его? – спросил Лао-цзы. Конфуций ответил:

– Сначала я искал его во всем, что только можно измерить или сосчитать, но прошло пять лет, а я так и не нашел его.

– И как ты поступил тогда?

– Я искал его в учении об Инь и Ян, но прошло двенадцать лет, а я так и не нашел его.

– Иначе и быть не могло! – сказал Лао-цзы. – Если бы Дао можно было преподнести в дар, подданные по всей земле подносили бы его своим правителям, а дети – своим родителям. Если бы о нем можно было поведать, люди по всей земле поведали бы о нем братьям и сестрам. Если бы его можно было бы передать, люди по всей земле передавали бы его своим детям и внукам.

Но все это невозможно, и тут уж ничего не поделаешь. Если не обретешь Дао в самом себе, то не сможешь удержать его. А если не подтвердишь Дао своими делами, оно не претворится в мир.
И если мудрец, проповедующий мудрость Дао, не найдет достойных учеников, способных принять его мудрость, он не сможет передать Дао никогда. И если Дао, пришедшее извне, не может остаться в человеке, ибо он не способен удержать его, мудрец не допустит Дао до такого человека.
Имя – всеобщее достояние, и нельзя им пользоваться в одиночку. Человеколюбие и долг что постоялый двор древних царей: в них можно скоротать ночь, но нельзя жить долго. Если же люди узнают, что ты живешь в них, не миновать тебе неприятностей.
Настоящие люди древности иногда, удобства ради, следовали Дао человеколюбия, а порой и ночевали на постоялых дворах долга, но все лишь затем, чтобы остальное время беспечно гулять на просторах пустоты. Они находили пропитание где придется и отдыхали в тени чужих садов. Когда привольно гуляешь на просторах пустоты, ты следуешь Недеянию. Когда питаешься простой пищей, насытиться легко. Когда живешь на земле, которой не владеешь, ты не лишишься своих сокровищ. Древние называли это "странствием ради обретения подлинного".
Те, кто мнит богатство наивысшим благом, не могут отказаться от своих накоплений. Те, кто хочет отличиться, не могут представить себе жизни без славы. Те, кто жаждет власти, не могут дать людям воли. Пока они стремятся к достижению всего этого, они не ведают покоя. Жизнь их полна страха, и не замечают они ничего, что могло бы показать им, сколь тщетен такой путь. Кара Небес лежит на таких людях.
Устрашать и миловать, отбирать и давать, бранить и наставлять, казнить и дарить жизнь – вот восемь способов исправления людей. Но доступны они лишь тому, кто не страшится следовать великим переменам. Потому и говорят: "Исправление есть возрождение". И если сердца людей еще не способны принять это знание, значит, Небесные Врата в них все еще закрыты.
СЛЕДУЯ ДАО ПРИРОДЫ
Наша жизнь имеет предел, а знанию предела нет. Имея предел, гнаться за беспредельным гибельно. А пытаться употребить в таких обстоятельствах знание – верная гибель.
Делая добро, избегай славы; делая зло, избегай наказания. Идя срединным путем, в согласии с Дао твоей собственной природы, можно себя уберечь, благополучно прожить свои годы, вскормить родных людей, исчерпать свой земной срок.
Но что такое Дао твоей собственной природы? Это можно показать в нескольких историях.
СТОЛЯР
Столяр Айн был лучшим в своем ремесле. Однажды ему заказали сделать раму для колокола для правителя Лу, и когда работа была закончена, рама оказалась столь прекрасна, что казалось, будто это дело рук богов или духов. Правитель Лу пришел посмотреть и спросил у столяра, в чем секрет его искусства.
– Я простой ремесленник, – ответил Цин. – О каком "искусстве" ты говоришь? У меня есть только небольшие секреты ремесла, и я расскажу о них. Когда я решил сделать раму для колокола, мне не захотелось тратить попусту Ци – энергию жизни, поэтому я постился, чтобы сосредоточиться и успокоить сердце.

После трех дней поста я уже больше не думал ни о награде, ни о похвалах, ни о чине или деньгах, которые мог бы получить за хорошую работу. На пятый день я уже забыл, что за работу меня могут возвеличить или унизить, будут хвалить или бранить, я перестал предаваться мыслям о том, что одним мой труд может показаться искусным, а другим – грубым. К концу седьмого дня поста я достиг такой сосредоточенности духа, что забылся совершенно: не чувствовал ни рук, ни ног своих. Мое ремесло захватило меня всего, а все остальное перестало для меня существовать.
Тогда я пошел в лес и через некоторое время увидел дерево, форма которого как раз подходила для рамы. Вот так мой дух, освобожденный от суетных забот, нашел совершенное дерево. Может быть, именно поэтому люди говорят, что раму сделали боги или духи.
СОСРЕДОТОЧЕНИЕ
Однажды Конфуций встретил горбуна. Горбун ловил цикад у болота, да так ловко, будто они сами летели к нему в руки. Философ с изумлением наблюдал за горбуном и наконец спросил:
– Послушай, ты владеешь своим искусством в совершенстве. Может, ты постиг Дао?

– Да, постиг, – ответил горбун. – Когда наступает время охоты на цикад, я кладу на кончик своей палки два шарика и тренируюсь удерживать их в равновесии. Когда мне это удается, я знаю, что наловлю много цикад. Потом я беру три шарика, и когда мне удается удержать, я знаю, что из десяти цикад упущу всего одну. Когда же мне удается удержать пять шариков, то я уже не ловлю цикад, а просто собираю их, словно ягоды с куста.

Когда я охочусь на цикад, я представляю, будто мое тело – лишь остов гнилого дерева, а мое плечо – лишь ветвь. Земля и небо безграничны, и в мире столько занимательных и любопытных вещей, но я не отвлекаюсь на них: я полностью сосредоточен на крылышках цикад. Для меня они – самое дорогое, что только есть на свете, и я ни на что их не променяю. Так как же мне не ловить их!
Конфуций повернулся к своему ученику и сказал:
– Древние говорили так: "Где воля едина, един и дух". Не об этом ли горбуне, ловце цикад, сказано такое?

СОВЕРШЕННЫЙ ДУХ
Цзи Син-цзы поручили вырастить бойцового петуха для царского двора.
Через десять дней его спросили, готова ли птица.
– Нет, – ответил он, – петух все еще задирист, то и дело впадает в ярость.

Прошло еще десять дней, но Цзи Син-цзы опять сказал, что пока рано:
– Петух все еще бросается на каждую тень и на каждый звук. ;

Еще через десять дней ответ был тот же:
– Нет-нет, пока еще рано. Все так же смотрит свирепо и все норовит силу показать.

И только на сороковой день Цзи Син-цзы сказал:
– Вот теперь он почти готов. Даже если рядом с ним кричит другой петух, он не беспокоится. Посмотришь издали – словно из дерева вырезан. Дух в нем достиг совершенства. Другие петухи теперь не посмеют принять его вызов: только завидят его, как повернутся и побегут прочь.

РАСТВОРИТЬСЯ В ВОДЕ
Конфуций как-то пришел к водопаду в Люйляне. Бурный поток низвергался с огромной высоты, и каждый, кто стоял рядом, тут же промокал до нитки от летящих брызг. Ни рыба, ни черепаха не смела заплыть в те места.
И вдруг Конфуций, посмотрев вниз, увидел плывущего в бурных волнах старика. Решив, что с ним приключилась какая-то беда и несчастный решил покончить с собой, Конфуций послал учеников спасти старика. Но не успели они добежать до места, как старик уже сам вышел на берег как ни в чем не бывало и пошел вдоль реки, распустив волосы и весело напевая.
Конфуций догнал его и сказал:
– Ты, верно, дух, а не человек из плоти и крови, раз тебе удалось выбраться из этого страшного потока невредимым. Однако ты не похож на призрака, скорее ты человек. Может быть, ты постиг Дао, что позволяет тебе понимать воду?

– Да нет, никакого Дао я не постиг, – ответил старик. Просто я с детства этому учился, и теперь для меня плавать в бурной воде не составляет никакого труда. Я начал с того, что мне было дано от рождения, вырос в том, что угодно моей природе, и достиг зрелости в том, что стало моей судьбой. Я вхожу в воду с течением, увлекающим на середину реки, и выхожу с течением, несущим к берегу. Просто я позволяю своему Дао быть в согласии с Дао воды, а не сопротивляюсь ей, только и всего.

Конфуций удивился и спросил:
– А что ты говорил про свое детство? Ты сказал: "Я начал с того, что мне было дано от рождения, вырос в том, что угодно моей природе, и достиг зрелости в том, что стало моей судьбой". Что это значит?

– Я родился на суше, в этих горах, – объяснил старик, – и чувствую себя спокойно на суше. Вот что значит "данное от рождения". С самого детства я жил у этого потока, он стал мне как родной, я плаваю в нем всю жизнь и чувствую себя спокойно в воде. Вот что значит "вырасти в том, что угодно природе". Я никогда не задумывался, как именно я плаваю: я плыву – вот и все. Вот что значит "достичь зрелости в том, что стало моей судьбой".

ЗАБЫТЬ ОБ ОПАСНОСТИ
Янь Хой обратился к Конфуцию с вопросом:
– Однажды я переправлялся через глубокий поток Шаншэнь, и перевозчик вел лодку столь искусно, что мне показалось, будто он не человек, а всемогущий бог. Я спросил, разве можно так научиться управлять лодкой, а он ответил: "Можно. Если ты хорошо плаваешь или ныряешь, ты сразу постигнешь это искусство". Ты не мог бы объяснить, что значат его слова? Конфуций ответил:

– Хорошие пловцы быстро учатся управлять лодкой, потому что не боятся воды. Что до ныряльщиков, море для них – все равно что суша, и перевернуться в лодке – все равно что упасть с повозки. Вода поднимает и опускает их, они послушны волнам, не боятся их и знают: что бы ни случилось, они всегда выплывут на поверхность без усилий.

Представь, что идет состязание лучников. Каждый хочет показать лучшее, на что он способен. Но если наградой будет серебряный кубок, лучник может стрелять вполсилы, а если золотая статуя – он и вовсе потеряет голову и станет стрелять, словно слепой. Отчего один и тот же человек ведет себя по-разному? Когда он думает о дорогой награде, руки не слушаются его. Искусство во всех случаях будет одно и то же, а вот внимание перейдет на внешние вещи. Тот же, кто внимателен ко внешнему, неискусен во внутреннем.
УРОКИ ПОВАРА
Повар царя Вэнь-хоя как-то раз разделывал быка. Он двигался так слаженно, так ловко раскладывал тушу, отделял кожу от мяса, переворачивал быка и вновь приступал к разделке, что его движения напоминали танец.
Долго царь с восхищением наблюдал за работой повара и сказал:
– Как прекрасно! Сколь высоко твое искусство, повар!

Повар отложил нож и с достоинством ответил:
– Я следую Дао и люблю его более всего, ибо оно превыше всякого искусства и умения. Поначалу, когда я учился разделывать быка, я представлял его как тушу, которую нужно обработать. Но со временем я перестал смотреть на свою работу глазами и теперь полагаюсь на осязание духа. Теперь мне не нужно видеть тушу, чтобы разделать ее. Когда я принимаюсь за работу, все мое тело как бы перестает жить, и только дух бодрствует и помогает мне. При этом мне вовсе не нужно прикладывать больших усилий: дух ведет мой нож, показывает мне, где нужно сделать разрез, чтобы туша была разделана аккуратно, и при этом дело было бы в радость.

Говорят, что плохой повар меняет нож каждый месяц, а хороший – каждый год. Я режу своим ножом вот уже девятнадцать лет, и он прослужит еще столько же, потому что я не туплю его понапрасну. Вовсе не обязательно перерезать толстые сухожилия – их вполне можно обойти, надо только позволить своему духу вести нож, а не сопротивляться природе. Я могу разделать тысячу быков, а нож будет все таким же острым, как будто я только что точил его.
И даже когда мне встречаются жесткие сухожилия, которых не избежать, я разрезаю их без особых усилий, следуя одному мне ощутимым путям. И туша вдруг распадается сама, а мне остается только вытереть нож и положить его на место. Вот наслаждение! Работа приносит мне удовольствие и не изнуряет меня.
– Вот истина! – воскликнул царь Вэнь-хой. – Мой повар научил меня, как улучшить жизнь в государстве!

ЖАЛКИЕ КРОХИ
В мире Великий Путь ценят благодаря книгам. Но в книгах нет ничего, кроме слов, и, стало быть, ценят в мире слова. Слова же ценят за то, что в них есть смысл. Но смысл откуда-то приходит, а уж это невозможно выразить словами.
И все-таки в мире ценят слова и передают их в книгах. Пусть в мире их ценят, я же не считаю их ценными. Ведь ценят их не за то, что есть в них действительно ценного.
Ибо видеть глазами можно только образ и цвет. Слышать ушами можно только имена и звуки. Увы! Люди в мире полагают, что образов и цветов, имен и звуков довольно для того, чтобы понять истинную природу Дао. На самом же деле образов и цветов, имен и звуков недостаточно для того, чтобы понять истинную природу Дао. Поистине, "знающий не говорит, говорящий не знает"! Но кто в мире может это понять?
Один правитель сидел у себя во дворце в большом зале и читал книгу, а колесный мастер делал свою обычную работу во дворе. Вдруг он отложил молоток и долото и обратился к правителю:
– Осмелюсь спросить, что читает государь?

– Слова мудрецов, – ответил правитель. – А мудрецы те еще живы?

– Нет, давно умерли.

– Тогда, мой господин, то, что вы читаете, – лишь жалкие крохи тех людей.

Тогда правитель – а он глубоко чтил мудрые книги, – молвил с гневом и скорбью:
– Да как смеешь ты, ничтожный колесник, судить об этих великих книгах? Что ты знаешь о них? Говори же! Если сумеешь объяснить свою дерзость, твое счастье, а нет – умрешь!

– Я всего лишь скромный слуга, – ответил колесник, – и потому могу судить лишь с точки зрения своего ремесла. Когда я делаю колесо, мне нужно вставить спицы в обод. Если я работаю без спешки, трудностей у меня не бывает, но колесо получается непрочным. Если я слишком спешу, то мне приходится трудно и колесо не прилаживается. Если же я не спешу, но и не медлю, руки словно сами все делают, а сердце им откликается, я об этом не сумею сказать словами. Тут есть какой-то секрет, и я не могу передать его даже собственному сыну, да и сын не смог бы перенять его у меня. Вот почему, проработав семь десятков лет и дожив до глубокой старости, я все еще мастерю колеса.

Вот и древние люди, должно быть, умерли, не раскрыв своего секрета. Выходит, то, что читает государь, – это лишь жалкие крохи древних мудрецов!
Глава 2
СОВЕРШЕННОЕ СЧАСТЬЕ
СОВЕРШЕННОЕ СЧАСТЬЕ – В НЕДЕЯНИИ
Есть ли в Поднебесном мире высшее счастье? Можно ли сполна прожить свою жизнь? Что нужно делать, на что уповать? Чего избегать, чем заниматься? К чему стремиться, от чего отказываться? Что любить и что ненавидеть?
В Поднебесной ценят богатство, знатность, долголетие и добрую славу, любят покой, изысканные яства, роскошные одежды, красивые цветы и ласкающие слух звуки. Ненавидят же бедность и унижение, преждевременную смерть и дурную славу, страдают, когда нет ни покоя, ни изысканных яств, ни роскошных одежд, ни красивых цветов, ни ласкающих слух звуков.
Если люди лишены всего этого, они впадают в уныние и печаль. Но нет ничего глупее, чем угождать лишь прихотям плоти!
Богачи, изнуряя себя тяжкими трудами, накапливают столь сокровищ, что не успевают воспользоваться ими, да и к радостям плоти эти богатства ничего не прибавляют. Знатные мужи днями и ночами пекутся о своей добродетели, но их добродетель и подавно ничего не прибавляет к радостям тела.
Человек печалится с самого своего рождения, а, прожив долгую жизнь, впадает в помрачение. Как горько столь долго страдать, не умирая! И все, что делает человек в жизни, так чуждо ему!
Не знаю, является ли на самом деле счастьем то, что люди нынче почитают за счастье. Вижу я, что счастье в мире – это то, о чем все мечтают, чего все добиваются и без чего жить не могут. А я и не знаю, счастье ли это, но также не знаю, есть ли это несчастье.
Так существует ли на свете счастье? Для меня настоящее счастье – недеяние, а толпа считает это мучением. Поэтому сказано: "Высшее счастье – отсутствие счастья. Высшая слава – отсутствие славы".
Хотя в мире в конце концов нельзя установить, где истина, а где ложь, в недеянии можно определить истинное и ложное. Высшее счастье – это сама жизнь, и только Недеяние позволяет достичь его.
Попробую сказать об этом.
Небо благодаря Недеянию становится чистым; Земля благодаря Недеянию становится покойной. Когда Недеяние Неба пребывает в согласии с Недеянием Земли, свершаются превращения всех вещей. Неразличимое, смутное – неведомо откуда исходит! Смутное, необозримое – лишенное образа! Все сущее в своем великом изобилии произрастает из Недеяния.
Поэтому сказано: "Небо и Земля ничего не делают, но не остается ничего несделанного". Кто же среди людей способен претворить Недеяние?
ВОСЕМЬ НАСЛАЖДЕНИЙ
В мире есть восемь наслаждений:
Наслаждение созерцать краски мира,
означающее предаваться излишествам в цветах,
наслаждение напрягать свой слух,
означающее предаваться излишествам в звуках,
наслаждение человеколюбием, губящее
естественную добродетель,
наслаждение долгом, разрушающее всеобщий
порядок в мире,
наслаждение обрядами, приучающее нас к
неестественности,
наслаждение музыкой, означающее поддаваться
соблазнам,
наслаждение мудростью, означающее
упражняться в никчемных искусствах, наслаждение знанием, означающее привлекать
к себе недоброжелателей.
Когда все живое в мире принимает свою природу и судьбу, не имеет значения, существует или не существует в нем восемь этих утех. Когда же нет возможности принять свою природу и судьбу, тогда эти восемь ложных добродетелей опутывают людские сердца и ввергают мир в смуту, так что люди начинают чтить их и не хотят с ними расставаться. О, как обманут мир! Кто скажет, что люди одолели эти соблазны и избавились от них?
Посему, если благородному мужу приходится взойти на престол, ему лучше всего следовать недеянию. Благодаря недеянию он обретет покой в своей природе и судьбе. Поэтому сказано: "Если ты ценишь себя больше всей Поднебесной, тебе можно доверить судьбу мира. Если ты любишь свою жизнь больше мира, то мир можно оставить на твое попечение".
И если благородный муж способен хранить свою энергию Ци, никогда не показывать силу и не похваляться ею, то, даже сидя в медитации недвижно, как труп, он будет иметь драконий облик, и, даже храня глубокое безмолвие, он возымеет громоподобный глас. Он будет воздействовать духовной силой и соединяться с Небесным в самом себе. Он будет как бы бездеятелен, а все сущее предстанет ему паром, возносящимся ввысь. К чему тогда думать о том, как лучше управлять Поднебесной?
ДОСТИЖЕНИЕ УСПЕХА
Считается, что человек получает совершенное удовольствие, когда достигает успеха. Древние не разумели под этим стяжание благ или власти. Они довольствовались своей долей и наслаждались своей природой. Древние называли успехом не обладание колесницей и шапкой знатного вельможи, а всего лишь невозможность добавить что-нибудь к своему счастью. Нынче же успехом считается обладание шапкой и колесницей знатного вельможи. Но шапка и колесница могут радовать только тело, а внутренней сущности они ни к чему.
Мирские блага мы можем обрести лишь на время. Потому не стоит полагать своей целью достижение мирских благ, а если их достичь невозможно, не стоит печалиться. Будь счастлив всегда и везде и не позволяй житейским волнениям завладеть тобой. Если печалишься ты от потери временных благ, значит, не умеешь дорожить удовольствием, которое они приносили. Поэтому говорят: "Те, кто отрекается от себя ради вещей и пренебрегает своей природой в угоду свету, ставят мир с ног на голову".
РАЗУМ НАСТОЯЩЕГО ЧЕЛОВЕКА
Не отягощай себя мечтами о славе, но делай
лишь необходимое.
Не строй корыстных расчетов, но положись на Дао.
Не бери на себя бремя ничтожных дел,
но будь открыт миру.
Не пытайся владеть тем, что знаешь.
Соединись до конца с Беспредельным и обрети свой
дом в бездонном покое.
Исчерпай то, что даровано тебе Небом, и не желай
приобретений:
будь пуст – и не более того.
Разум Настоящего человека подобен зеркалу. Он не влечется за вещами, не стремится к ним навстречу. Он вмещает все в себя – и ничего не удерживает. Вот почему такой человек способен превзойти все вещи и не потерпеть от них урона.
НЕБЕСНАЯ РАДОСТЬ
Некоторые люди становятся мудрецами, потому что пребывают в покое, и становятся царями по делам их.
Они окружены почетом, они просты и безыскусны, но никто в целом свете не сравнится с ними красотой.
Прозреть воистину творящую силу Неба и Земли – это называется "Великим Корнем" и "Великим Истоком". Кто наделен этим, приводит к равновесию мир и достигает согласия среди людей. Согласие с людьми зовется человеческой радостью. Согласие с Небом зовется Небесной радостью.
Чжуан-цзы говорил:
О, мой учитель! Мой учитель!
Ты сокрушаешь все вещи, а не жесток,
одариваешь милостью десять тысяч поколений,
а не милосерден.
Ты старше самой седой древности, а не стар,
ты покрываешь Небо и держишь Землю,
высекаешь все формы, а не искусен.
Вот что называется Небесной радостью. А потому и сказано, что тот, кто познал радость Небес, –
В жизни идет вместе с Небом,
в смерти превращается вместе с вещами.
и в покое сливается с силой Инь,
в движении сливается с действием Ян.
А потому для того, кто познал радость Небес, –
Нет проклятья Небес.
Нет упреков людей.
Нет бремени вещей.
Нет возмездия духов.
Сказано: "В движении он подобен Небу, в покое – Земле. Сердце его спокойно, и мир подвластен ему. Дух его непреклонен, душа его вечно бодрствует. Слова его, исходя из пустоты, достигают Неба и Земли, и все сущее внемлет им". Вот что такое Небесная радость, благодаря чему сердце мудрого вмещает в себя всю Поднебесную.
ОТШЕЛЬНИК ОТВЕРГАЕТ ВЛАСТЬ
Император Яо захотел передать трон отшельнику Сюй Ю и спросил его:
– Когда светят солнце и луна, зачем разжигать светильник? Когда идет дождь, зачем поливать поле? Если ты, учитель, станешь править Поднебесной, в стране воцарится покой. Если же я продолжу царствовать, не будет ничего хорошего, ибо у меня столько недостатков. Прощу тебя, прими от меня трон".

Отшельник ответил:
– Господин, при твоем правлении государство процветает. Для чего же мне принимать от тебя трон? Не скажут ли люди, что я поступаю так лишь ради власти и громкого имени? Но имя – лишь тень перед сутью вещей. А хорошо ли стать тенью? Птица, вьющая гнездо в густом лесу, довольствуется одной веткой. Полевая мышь пьет воду из реки, но ровно столько, чтобы утолить жажду Вернись к себе во дворец. Я не могу принять то, что мне не принадлежит.

ЧТО ТАКОЕ НЕСЧАСТЬЕ
Юань Сянь, бывший ученик Конфуция, жил в провинции Лу. Крыша его хижины была покрыта соломой.
Все кругом заросло кустарником и тутовыми деревьями. Окном в доме служило горлышко кувшина, и Юань Сянь затыкал его рогожей, когда дул ветер. Пола в хижине не было, а крыша протекала, отчего стояла вечная сырость. Однако же Юань Сянь сидел в своем доме совершенно довольный, играл на лютне и пел.
Цзы-Гун, другой ученик Конфуция, носил халат из пурпурного шелка, а белая накидка его сияла, как снег. И вот приехал он в гости к Юань Сяню в колеснице, запряженной холеными конями в прекрасной сбруе. Юань Сянь же вышел встретить друга в шапке из бересты и соломенных сандалиях, опираясь на посох.
– Печально мне видеть тебя в таком несчастье! – воскликнул Цзы-Гун вместо приветствия.

Но Юань Сянь ответил ему так:
– Я слышал, что бедным называют того, у кого нет богатства, а несчастным – того, кто, много учившись, не может применить выученное на деле. Верно: я и впрямь беден, но уж несчастным меня назвать нельзя.

Цзы-Гун устыдился и промолчал. Тогда Юань Сянь рассмеялся и молвил:
– Жить ради славы и похвалы, подчиняться кому-то и делать вид, что свободен, учиться, чтобы блеснуть перед другими, учить ради выгоды, скрывать свои истинные намерения под личиной добродетели и выставлять напоказ свою колесницу и лошадей – вот чего я терпеть не могу!

СОВЕТ СТРАЖА ГРАНИЦЫ
Император Яо держал путь в царство Хуа, когда его заметил страж границы. Страж хотел поприветствовать императора.
– Долгих лет жизни, господин! – крикнул он. Императору не понравилось, что его отвлекают от размышлений, и он велел стражу замолчать. Но тот не унимался:

– Да станет мудрец богатейшим!

Император опять приказал стражу умолкнуть, но
тот не повиновался и на сей раз.
– Да будет у мудреца много детей!

Император вновь попытался унять стража, но тот
сказал:
– Долгая жизнь, богатство, много детей – вот чего желает большинство людей. Но почему ты не хочешь этого?

Яо ответил так:
– Чем больше детей, тем больше волнений. Чем больше богатства, тем больше тревог. Чем дольше живешь, тем больше унижений. Все это не помогает взращивать в себе жизненную силу Ци, потому я отвергаю это.

Тогда страж сказал:
– Сначала мне показалось, что ты мудрец, но теперь я вижу, что ты просто знатный человек. Когда Небо дает человеку жизнь, оно также готовит для него некоторые дела. Если бы у тебя было много детей, каждому нашлось бы занятие, так о чем тебе волноваться? Если бы ты был богат и делился с другими, разве настигли бы тебя тревоги?

Мудрец стоит, как перепел, а ест, как цыпленок,
на своем птичьем пути не оставляет следов.
Когда в Поднебесной есть порядок,
он радуется жизни вместе со всеми.
Когда в Поднебесной нет порядка,
он пестует силу в уединении.
За тысячу лет он пресытится миром,
и уйдет из него, и вознесется на небо.
Он сядет в ту облачную колесницу
и умчится в обитель царственных предков.
Тяготы мира его не коснутся. Несчастья жизни минуют его стороной. Откуда же тогда взяться унижениям?
И с этими словами страж повернулся и пошел прочь. Яо бросился вслед за ним со словами:
– Позвольте вас спросить!..

Но страж только махнул рукой, словно отгоняя муху:
– Отойди!

БЕЗ ЖЕЛАНИЙ
Хуэй Ши спросил Чжуан-цзы:
– Может ли человек совсем ничего не чувствовать, не испытывать никаких желаний?

– Может, – ответил Чжуан-цзы.

– Но можно ли тогда назвать его человеком? – спросил Хуэй Ши.

– Ты не понимаешь, что такое чувства, – ответил Чжуан-цзы. – Я говорю о человеке, который не вредит своему телу, потакая страстям. Он принимает жизнь как есть и позволяет ей протекать своим чередом.

– Но если он не улучшает того, что дано жизнью, как он может проявить себя в этом мире?

– Дао сделало его таким, каков он есть, Небо дало ему тело, а сам он, не потакая страстям, не причиняет вреда своему телу. Вот и все! А ты привязываешь свой дух к внешним вещам, не имеющим к тебе отношения, а внутри истощаешь жизненную силу Ци. Прислонись к дереву и пой! Облокотись о столик и спи! Небо дало тебе тело и наполнило его жизнью, а ты утомляешь свое тело в бесконечных ненужных спорах и беседах.

РАДОСТЬ РЫБ
Чжуан-цзы и Хуэй Ши шли по мосту через реку Сяо, и Чжуан-цзы сказал:
– Смотри, как весело резвятся рыбки в воде! Вот радость рыб!

– Ты ведь не рыба, – возразил Хуэй Ши. – Откуда тебе знать, в чем радость рыб?

– Но и ты ведь – не я! – воскликнул Чжуан-цзы. – Так откуда тебе знать, что я не знаю, в чем радость рыб?

– Я, конечно, не ты и не могу знать того, что ты знаешь. Но ведь и ты не рыба, а значит, все равно не можешь знать, в чем радость рыб.

– Давай вернемся к началу, – предложил Чжуан-цзы. – Ты спросил, откуда мне знать, в чем радость рыб. Но раз ты задал этот вопрос, ты уже знал, что я это знаю. А знаю я это оттого, что нам с тобой эта прогулка по мосту доставляет радость.

НЕПОДХОДЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Однажды Чжуан-цзы повстречался с правителем царства Вэй. Увидев, что на мудреце – лишь залатанный полотняный халат и сандалии, подвязанные веревочками, государь воскликнул с сочувствием:
– Как же плохо тебе живется, почтенный!

– Я живу бедно, но не плохо, – возразил Чжуан-цзы. – Вот если человек нашел Дао и Дэ, но не может воплотить их в своей жизни – это и впрямь плохо. А носить залатанный халат и дырявые сандалии – это значит жить бедно, но не плохо. Можно сказать, что мы встретились в неподходящее время.

Не случалось ли тебе видеть, как лазает по деревьям обезьяна? Она без труда забирается на самую верхушку дерева, где побольше листьев, и так ловко прыгает с ветки на ветку, что даже самый лучший лучник не успеет прицелиться в нее.
Но когда она пробирается сквозь терновник, то двигается неуклюже и озирается по сторонам. Куда девалась ее ловкость, почему она не резвится, не скачет? Да просто она попала в неподходящую обстановку и не может показать своей ловкости и прыти.
Так и человек: когда страной правит недальновидный государь, а чиновники погрязли в воровстве, как же человеку добиться желаемого?
ПОБЕДА МУДРЕЦА
Однажды Конфуций оказался в осажденном городе, на границе враждующих царств – Чэнь и Дай. Целую неделю у него не было горячей пищи, и ел он только отвар из лебеды, не приправленный рисом. За эти дни он сильно исхудал, однако и не думал отчаиваться: он сидел в своей комнате, играл на лютне и пел песни.
Янь Хой собирал овощи во дворе, а Цзы-Лу и Цзы-Гун разговаривали между собой. Потом они обратились к Янь Хою:
– Учителя уже дважды изгоняли из Лу, из Вэй ему пришлось бежать, в Сун на него повалили дерево, а в

Чжоу он совершенно лишился средств к существованию. И вот теперь он сидит здесь, в этой проклятой крепости, и любой, кто первым захватит ее, волен убить учителя или взять его в плен, хотя он не сделал ничего дурного. А он сидит себе, играет на своей лютне целыми днями. Разве может мудрец так себя вести? Янь Хой не знал, что ответить, поэтому решил рассказать об этом разговоре Конфуцию. Учитель отложил лютню и сказал:
– Цзы-Лу и Цзы-Гун – ничтожные люди. Приведи их, я хочу поговорить с ними.

Когда ученики явились, первым заговорил Цзы-Лу:
– Учитель, посмотри на себя! Ты попал в беду.

– Что это значит?! – возмутился Конфуций. – Когда мудрец следует Дао, для него это победа. Если у него нет такой возможности, значит, он не свободен, и это поражение. Я следую Дао человеколюбия и долга, и тревоги мира меня не касаются. Так отчего же ты говоришь, что я попал в беду? Я долго думал, заглянул в себя и не нашел противоречий с внутренним Дао. И пусть путь мой труден и тернист, я не отрекусь от него. Посмотрите на вечнозеленые кипарисы и сосны. Не зимой ли они являют нам свою истинную природу? Крепость осаждена, но для меня это – не беда, а счастье.

С этими словами он взял свою лютню и продолжал играть и петь. А Цзы-Лу вдруг словно ожил и пустился в пляс. И тогда Цзы-Гун сказал, пораженный услышанным:
– Раньше я не понимал ни божественной высоты Неба, ни глубины Земли. Мужи древности, познавшие Дао, были счастливы и в тяжелые времена, когда им угрожала смертельная опасность, и в мирное время.

Счастье никак не зависит от того, в какое время ты живешь. Где есть Дао и Дэ, там победа и поражение, радость и горе неотделимы от круговорота жары и холода, ветров и дождей.
ОТВЕРГНУТЬ ВЛАСТЬ
Чжуан-цзы удил рыбу в реке Пушуй, когда к нему подошли два гонца от правителя Чу.
– Господин послал нас к тебе с важным известием, – сказали они. – Он хочет, чтобы ты стал начальником над всеми его владениями.

Но Чжуан-цзы даже удочки из рук не выпустил и головы не повернул, а только сказал в ответ:
– В Чу есть панцирь священной черепахи, которая умерла три тысячи лет тому назад. Правитель очень дорожит этим панцирем и хранит его в храме своих предков. Панцирь надежно охраняется, он завернут в тонкий шелк и лежит в драгоценном ларце. Но как, по-вашему, что предпочла бы сама черепаха – умереть и удостоиться таких почестей или быть живой, пусть даже ползая в грязи?

– Конечно, быть живой, – ответили гонцы.

– Так ступайте обратно, а я буду дальше ползать в грязи.

Глава 3
В НАЧАЛЕ
ВЕЛИКИЙ ИСТОЧНИК
В начале начал было Ничто,
и не было у него ни свойств, ни имени.
Из него появилось Единое,
появилось Единое, но не было еще ни форм,
ни очертаний.
Лишь только когда возникло Единое, смогло
появиться все остальное,
из него оно наполнялось великим Дэ – своей
жизненной сущностью.
Затем Единое, не имеющее формы, разделилось на Инь и Ян
и возникли Небо и Земля.
И началась извечная борьба Инь и Ян,
и из борьбы этой возникло все, что было
раньше и есть ныне.
На что бы ты ни кинул взор, все имеет форму и
очертания.
Форма хранит в себе дух,
и у каждой формы и духа – своя внутренняя природа.
Если будешь должным образом заботиться о своей
внутренней природе,
ты вернешь ей изначальные свойства,
И когда изначальные свойства вернутся к ней,
ты постигнешь великий источник, станешь единым с Началом.
Быть единым с Началом означает быть пустым,
быть пустым означает быть поистине великим.
А ставший великим приводит к согласию
щебет всех птиц.
Согласие всех голосов согласуется с Небом и Землей.
Столь безыскусно это согласие!
Ты кажешься глупцом, ты кажешься помраченным,
но в нем заключены тайна и мудрость Изначального,
и в ней мы едины с Великим Движением жизни!
ОБ ИСТОЧНИКЕ ЖИЗНИ
В старину люди умели умиротворять свой дух и пребывали в единстве с миром. В те времена Инь и Ян находились в покое и согласии, в гармонии друг с другом, и когда один из них двигался, другой оставался на месте, а затем наоборот. Потому не было между ними вражды. Божества и духи не знали тревог, времена года исправно сменяли друг друга, и не было в мире зла, не было причины убивать друг друга, а потому всякое живое существо доживало до старости и покидало землю в свой срок.
Мудрость людей была безгранична, но им не было нужды применять свои знания. Вот что такое совершенное изначальное единство. В те счастливые времена никто ничего не предпринимал – все совершалось само собой.
Истинная добродетель царила на земле в те славные годы. Перед мудрыми людьми не преклонялись, как сейчас, а сильных не порабощали. И те, кто был, у власти, были подобны кроне деревьев, а простолюдины – оленю, который всегда мог найти пристанище под сенью их благородной мудрости. Древние были справедливы и тверды, не зная, что являют собой пример благородства. Древние любили друг друга, не зная, что это добродетель. Древние были честны и могли положиться друг на друга, не зная, что это верность. Древние верили, им самим доверяли, но они не знали, что это истинная вера и верность. Древние были беспечны, но помогали друг другу, не зная, что это великодушие. Вот почему о них не осталось никакой памяти и никто не знает об их деяниях. Природа человека постоянна и неизменна. Люди носят одежду, чтобы прикрыть наготу, и пашут землю, чтобы добыть пропитание. Вот их естественная добродетель. И если бы все занялись этим, то стали бы едины, но люди разъединяются на сословия. Если бы люди следовали своим естественным потребностям, гармония их существования не прервалась бы и поныне. Раньше, когда люди были другими, они никуда не спешили и всегда смотрели вперед, а не ходили потупив взгляд.
В те прекрасные времена не было ни дорог, ни горных перевалов, а реки не знали прикосновения весла. Животные и люди жили бок о бок, не мешая друг другу. Под раскидистыми деревьями по сочной траве бродили тучные стада. Звери и птицы не боялись друг друга, а человек мог подойти и заглянуть в гнездо птицы, не спугнув ее. Звери, птицы и люди жили как одна семья. А как могло быть иначе, если они не знали, что такое хорошо, а что – плохо; не знали, кого надо бояться, а кого можно убить; не понимали, отчего один может угнетать другого? И благодаря этому незнанию они следовали пути изначальной добродетели. Они не испытывали желаний и пребывали в состоянии изначальной простоты, то есть следовали своей истинной природе.
Но всему этому настал конец, когда к власти пришли Суйжэнь и Фуси. Тогда мир подчинился их воле, а единство было потеряно.
Мир становился все хуже и хуже и год от года все полнился злом, пока не явились императоры Яо и Шунь. Они начали издавать законы, и так из мира стала уходить изначальная простота. Они перестали следовать Дао и провозгласили, что нужно следовать добродетели, но сами следовали добродетели не часто, а лишь когда это было выгодно. И люди решили, что это и есть добродетель. Так они отвернулись от своей внутренней природы и стали жить собственным разумением. Но как ни старались они договориться друг с другом, порядка навести не удалось, и они решили упорядочить жизнь с помощью наук. Но науки не вернули в мир былого спокойствия, и среди людей начались разброд и смута. Тогда правители измыслили всевозможные обряды, и в изощренности этих ритуалов окончательно потерялась изначальная простота.
Так сердца людей очерствели совершенно и не обращались более к прежней жизни. И люди стали жить в смятении и вечных тревогах, все более отдаляясь от изначальной природы, и уже не могли вернуться к этому живительному источнику, даже если бы захотели.
КАК УДЕРЖАТЬ ДАО
Мир отвернулся от Дао, а Дао отвернулось от мира. Но если Дао ушло, то как люди, следующие за ним, могут улучшить мир, если у того нет более связи с Дао? И как может мир возродиться в своей изначальной простоте, чтобы снова обратиться к Дао?
Поскольку Дао не желает воздействовать на мир, ибо у него нет ни воли, ни желаний, а мир не может достичь Дао, время от времени приходят мудрецы. Их сила скрыта, но не потому, что они сами таят ее от мира.
Те, кого в древности называли тайными мудрецами, не прятались и не скрывались от глаз людских. Они проповедовали открыто и свободно. Но времена изменились, и теперь они не могут жить так, как раньше. Если бы только время позволило им стать прежними, они бы тотчас изменили мир, вернули бы ему потерянное единство, и никто бы не понял, как им это удалось. Но поскольку время не дает им проявить себя, они таят свое знание и силу – подобно тому, как деревья скрывают корни в земле и живут в полном покое, ожидая подходящего момента. Так мудрецы сохраняют Дао в себе, а не растрачивают его.
Древние, хранившие Дао, не старались объяснить его людям и приукрасить доказательствами. Они не старались знаниями объять весь мир или постичь первородное совершенство жизни. Они довольствовались своей долей и наслаждались своей природой.
А что еще они могли делать? Ведь Дао – это не мелкие дела, а совершенство жизни – это не ограниченные знания. Ограниченные знания губят совершенство жизни, мелкие дела губят Дао. Вот почему говорят: "Будь прям – только и всего".
ДОБРОВОЛЬНЫЙ УХОД
Когда страной правил император Яо, он назначил Бо-чэн Цзыгао начальником над одной из провинций. После смерти Яо трон перешел к Шуню, а от него – к императору Юю. Тогда Бочэн подал в отставку и уехал домой.
Юй очень огорчился, что такой мудрый чиновник оставил пост, и поехал навестить его. Когда император приехал к Бочэну, тот работал в поле. Юй поспешно подошел к нему, поклонился и сказал:
– Когда императором был Яо, тебя назначили начальником провинции. Яо передал трон Шуню, а когда от него титул императора перешел ко мне, ты ушел в отставку. И ты, как вижу, стал простым крестьянином, взялся за соху. Почему ты так поступил?

Цзыгао оставил плуг и сказал:
– Когда императором был Яо, люди жили по совести и не требовали за это награды, не делали зла, хотя и не страшились наказания. Ты же караешь и милуешь, однако люди ничуть не стали лучше. И я знаю, что отныне все реже люди будут следовать пути добродетели, а суровых наказаний за непослушание будет все больше. Семя будущей смуты уже брошено в землю. Так что оставь меня и не мешай мне работать.

С этими словами он снова взялся за плуг и пошел за волом, не оборачиваясь.
Глава 4
ПУТЬ НЕБА
ЗЕРКАЛО РАЗУМА
Дао Неба влечет по кругу, не воздвигая преград, и потому все сущее свершает в нем свою судьбу. Дао предков влечет по кругу, не воздвигая преград, и потому весь мир ему покорен. Дао мудрецов влечет по кругу, не воздвигая преград, и потому все живое ему послушно.
Кто прозрел Небо, стяжал мудрость
и познал тайну царственных предков, тот в своих действиях неизменно спокоен, даже сам того не замечая.
Мудрец спокоен не потому, что считает покой добродетелью. Он спокоен потому, что ничто на свете не заронит тревогу в его сердце.
Стоячая вода так спокойна, что в ней отразится каждый волосок на нашем лице. Она так ровна, что послужит образцом даже для лучшего плотника. Если вода, будучи спокойной, способна так раскрывать
природу вещей, то что же говорить о человеческом духе? О, как спокойно сердце мудрого! Оно есть ясный образ Неба и Земли, зеркало всех вещей.
Пустота и покой, неподвижность и простота, молчание и недеяние – вот основа Неба и Земли, вот естественное выражение Дао.
Посему царственные предки и истинные мудрецы пребывают в покое. Будучи спокойными, они пусты. Будучи пустыми, они наполнены. Будучи наполненными, они безупречны в своем движении. Будучи пустыми, они спокойны, в покое они движутся, в движении обретают непреходящее.
Будучи спокойными, они предаются недеянию. Тот, кто не действует, избавлен от стремлений, а тот, кто избавлен от стремлений, находит счастье. Так он избегает забот и невзгод и обретает долгие годы жизни.
Пустота и покой, неподвижность и простота, молчание и недеяние – вот корень всего сущего. Если правитель постигает эту истину, царствование его спокойно, а советники и помощники – мудры. Только тогда он может именоваться императором – сыном Неба. Если подданный постигает эту истину, в нем проявляется Дао великого мудреца. Только тогда он может именоваться мудрецом – некоронованным государем. Если ученый постигает эту истину, он гуляет спокойно среди лугов и холмов, плещется в реках, бродит по лесам. Только тогда он может именоваться ученым, не противящимся пути Дао. Когда каждый постигнет эту истину и будет жить в согласии с ней, в безыскусное™ и простоте, тогда мир снова станет единым.
НЕБЕСНОЕ СОВЕРШЕНСТВО
Первый министр Шунь спросил императора Яо:
– Какие добродетели проявляет небесный государь?

Император ответил:
– Я не насмехаюсь над беспомощными, не отворачиваюсь от бедняков. Я оплакиваю усопших, радуюсь новорожденным и жалею женщин.

– Что ж, – сказал Шунь, – это прекрасно, однако для истинного величия недостаточно.

– Как же, по-твоему, мне нужно поступать? – спросил император.

– Правитель, обладающий небесным совершенством, – отвечал Шунь, – пребывает в покое, а возвышенный покой этот все приводит в движение. Небо высоко, Земля спокойна. Солнце и луна светят, и времена года сменяют друг друга, как бегут друг за другом день и ночь.

– О, как я был суетлив! – воскликнул император. – Я искал единения с людьми, ты же стремишься к единению с Небом!

Древние считали, что нет ничего более великого, чем Небо и Земля, а Желтый Владыка Яо и Шунь поистине достойны восхищения. Поэтому древние императоры не делали ничего. Они были Небом и Землей – и только!
ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ТИПОВ
Выделяться тщеславными помыслами и необычными
поступками,
уходить от мира и жить не так, как все,
презрительно рассуждать о людях и насмехаться
над ними, быть одержимым собственным величием –
таковы нравы ученых мужей, отринувших свет, бранящих его и взирающих на жизнь усталым взором. Они находят удовольствие в том, чтобы всячески мучить и терзать себя.
Проповедовать человеколюбие и долг,
преданность и доверие,
быть почтительным и скромным и думать только о собственном совершенстве –
таковы нравы мужей, правящих миром и наставляющих людей. Будь они дома или на чужбине, они находят удовольствие в непрестанном учении.
Говорить о великих подвигах и искать славы,
требовать от государей и подданных соблюдения
правил благопристойности,
следить за тем, чтобы каждый занимал
предписанное ему место,
заботиться только о благе государства –
таковы нравы придворных мужей, чтущих правителя и пекущихся о процветании государства. Они находят удовольствие в том, чтобы приносить пользу своей стране.
Скрываться в лесах и болотах,
жить на диком просторе,
удить рыбу и плавать в лодке,
в покое проводить свои дни, –
таковы нравы жителей рек и морей, бегущих от мира. Они находят удовольствие в том, чтобы проводить свой век беззаботно.
Вдыхать и выдыхать по-особому,
удалять из себя старое и привлекать в себя новое,
ходить по-медвежьи и вытягиваться по-птичьи,
мечтая только о продлении своих лет, –
таковы нравы знатоков телесных упражнений, взращивающих в себе энергию Ци. Эти находят удовольствие в том, чтобы совершенствовать свое дыхание и тело, дабы жить как можно дольше.
Но быть возвышенным без тщеславных помыслов,
совершенствовать себя без человеколюбия и долга,
управлять государством без подвигов и славы,
жить беззаботно, не уходя на реки и моря,
жить долго без телесных упражнений,
все забыть и всем обладать,
быть воздержанным и ничем не ограничивать себя,
чтобы все людские достоинства сами собой
сошлись в тебе, –
таковы Дао и сила-Дэ Неба и Земли,
обретающиеся в истинном мудреце.
Безмятежность и покой, пустота и недеяние – это равновесие Неба и Земли, сущность Дао и Дэ.
КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ МУДРЕЦ
Безмятежность и покой, пустота и неделание – это равновесие Неба и Земли, сущность Пути и его силы. Мудрый обретает в них успокоение. Будучи покоен, он уравновешен и нескован. Будучи уравновешенным и нескованным, он безмятежен. А если он уравновешен и нескован, то
Заботы и тревоги в него не войдут,
духовные болезни в него не проникнут.
Стало быть, его жизненная сила пребывает в целости и его дух не терпит ущерба. Посему говорится: "В жизни мудрец идет вместе с Небом, в смерти он превращается вместе с вещами, в покое он причастен к силе Инь, в деянии причастен к силе Ян".
Ради личной выгоды других не опередит;
избегая несчастья, не сделает первый шаг;
Лишь испытав воздействие, откликнется.
Лишь подвергшись натиску, подвинется.
Лишь по необходимости берется за дело.
Отвергает знания и доводы,
а внемлет лишь истине Небес.
И, следовательно, он
не знает гнева Небес,
не ведает бремени вещей,
не навлекает на себя неприязнь людей,
не подвергается преследованиям духов.
Его жизнь – как плавание по водам,
его смерть – как отдохновение.
Он свободен от суетных мыслей,
он не строит планов и расчетов.
Он просветлен, хоть и не озабочен чистотою духа.
Он всем внушает доверие, хоть не дает обещаний.
Он спит без сновидений
и пробуждается, не ведая тревог.
Его дух чист и нежен,
его душа ничем не отягощена.
В покое и безмятежности соединяется он с Небесным Совершенством.
А потому говорят: "Печаль и радость – это искажение жизненной силы; веселье и гнев – это отступление от Дао; пристрастия и неприязнь – утраты души. Когда в сердце нет ни радости, ни печали, открывается полнота жизненных свойств. Когда сердце едино и неизменно, сполна достигается покой. Когда никто нас не обременяет, сполна прозревается пустота. Когда мы не связаны вещами, сполна познается безмятежность. Когда мы не препятствуем течению жизни, сполна познается утонченность духа.
ПРАВЕДНЫЙ МЯСНИК
Когда Чжао, царь Чу, потерял свои земли, вместе с ним в изгнание отправился мясник Юэ. Когда же правитель вернул себе царство, он решил наградить тех, кто был верен ему в изгнании. Дошла очередь и до Юэ, и пришли к нему гонцы от правителя. Но мясник сказал так:
– Когда наш государь потерял царство, я потерял свою лавку. Когда же он вернул себе царство, и я вернул себе лавку. Соседи уважают меня, как прежде; зарабатываю я столько же, сколько и раньше. Не понимаю, отчего господин хочет наградить меня? Узнав о такой дерзости, правитель возмутился

– Заставьте его принять награду! – приказал он. Но Юэ взмолился:

– Нет моей вины в том, что наш господин потерял царство, поэтому наказания я не заслужил. И нет моей заслуги в том, что он вернул себе власть, так что не за что меня и награждать.

Тогда правитель распорядился привести к нему строптивого мясника.
Но Юэ и тут продолжал упрямиться.
– Согласно закону, – сказал он, – предстать перед государем может лишь человек, получивший награду за большие заслуги. Но у меня не хватило бы мудрости, чтобы управлять царством, не хватило бы смелости, чтобы выйти на бой с разбойниками. Когда враги захватили нашу столицу, я бежал от разбойников, а не последовал за государем по собственной воле. А теперь великий государь в нарушение всех законов желает, чтобы я предстал перед его очами. О таком мне и слышать не доводилось!

Тогда правитель сказал своему министру:
– Мясник Юэ – человек низкого звания, однако же рассуждает на редкость мудро. Пойди и проси его занять место среди моих ближайших советников.

Но и тут Юэ отказался.
– Я знаю, – сказал он, – сколь почетно звание царского советника. Известно мне и то, насколько жалованье советника больше доходов мясника. Но если я позволю себе иметь такой ранг и жалованье, моего государя назовут безрассудно расточительным! Уж лучше я вернусь на рынок и буду забивать баранов.

ГОЛОС
Цзен-цзы жил в царстве Вэй. Он носил старый латаный халат без подкладки, лицо его осунулось, а руки и ноги покрылись мозолями. По три дня он не разводил в доме огня, по десять лет не покупал себе новой одежды. Поправит шапку – завязки оторвутся, возьмется за ворот – локти вылезут из ветхих рукавов, схватится за сандалии – задники оторвутся.
Но и шаркая сандалиями, он распевал древние гимны, и голос его, подобный звону металла и яшмы, наполнял Небо и Землю. Император не раз хотел сделать Цзен-цзы своим советником, да только тот отказывался. Многие удельные владыки почли бы за честь иметь его среди своих друзей, но и с ними он не спешил сходиться.
Недаром говорят, что пестующий в себе волю забывает о теле, а взыскующий Дао забывает о разуме.
ДЕВЯТЬ ИСПЫТАНИЙ
Конфуций сказал:
– Проникнуть в сердце человека труднее, чем пробраться в горное ущелье. Легче познать Небо, чем сердце человека.

Небо установило весну и осень, лето и зиму, день и ночь. У человека же лицо непроницаемо, чувства глубоко скрыты.
Бывает, что человек с виду добр, а по натуре жаден; по виду способный, а на деле никчемный; по виду деловит, а в душе празден; внешне мягок, а внутри груб. Вот почему получается так, что человек то стремится к добродетели, как умирающий от жажды – к воде, то бежит от нее, как от лесного пожара.
Вот почему мудрый правитель посылает человека в далекий путь, чтобы испытать его преданность, и посылает его близко, чтобы испытать его почтительность; дает трудное поручение, чтобы испытать его способности; задает ему неожиданные вопросы, чтобы испытать его сообразительность; приказывает действовать быстро, чтобы испытать его доверие; доверяет ему богатство, чтобы испытать его совестливость; извещает его об опасности, чтобы испытать его хладнокровие; поит его допьяна, чтобы испытать его наклонности; сажает его вместе с женщинами, чтобы увидеть, похотлив ли он.
Таковы девять испытаний, по которым можно судить о людях.
НАСТАВЛЕНИЯ ОТ МАЛЬЧИКА
Желтый Владыка Хуан-ди поехал навестить Тай-квея, который жил на горе Чу-цзы. Но не успел он доехать до города Сянчэна, как сбился с пути, и не у кого было узнать дорогу.
Наконец императору встретился мальчик, пасший коней.
– Не знаешь ли ты, как проехать к горе Чу-цзы? – спросил у него Желтый Владыка.

Мальчик ответил, что знает дорогу и даже знает, где живет Тай-квей.
"Что за необычный мальчик! – подумал Хуан-ди. – Откуда он знает, что мы направляемся именно к Тайквею? Может быть, спросить его, как мне лучше устроить жизнь в Поднебесной?"
– Поднебесный мир нужно оставить таким, какой он есть, – ответил мальчик. – Что еще с ним делать?

– И вправду, управлять Поднебесной – не твоя забота, – молвил Хуан-ди. – Но все-таки ответь, как мне быть с ней?

Пастушок не желал отвечать, но император повторил свой вопрос.
– Управлять миром – не сложнее, чем пасти лошадей, – сказал тогда мальчик. – Достаточно устранять все, что для лошадей опасно, – вот и все! Точно так же следует управлять и Поднебесным миром.

Император низко поклонился пастушку, назвал его "небесным наставником" и удалился.
Глава 5
ЧУДЕСА
Кто он?
Небо движется по кругу,
Земля покоится на месте.
Луна и солнце бегут друг за другом.
Какая сила движет ими? Что за сеть их обнимает?
Кто же он такой, что пребывает в недеянии, но все
приводит в движение?
Значит ли это, что в мире есть тайный завод и то,
что случается в нем, не может не случиться?
Значит ли это, что все в мире само собой движется
по кругу и не может остановиться?
Облака ли порождают дождь?
Дождь ли порождает облака?
Кто создает изобилие в природе?
Кто тот неведомый, что, пребывая в праздности
и веселясь без удержу, движет миром?
Ветер поднимается с севера и летит на восток и на запад.
Вихрем кружит в вышине.
Кто вдыхает его, кто выдыхает?
Кто же он, не знающий забот и насылающий ветер?
О, как хотелось бы знать ответ на эти вопросы!
СОВЕРШЕННОЕ ДАО
Как-то Конфуций посетил Лао-цзы и обратился к нему с такими словами:
– Раз уж получилось так, что мы встретились, не мог бы ты уделить мне немного времени и ответить на один вопрос? Я хочу знать, что такое совершенное Дао?

– Чтобы обрести совершенное Дао, – ответил Лао-цзы, – очисть свое сердце воздержанием, омой дух свой до белизны снегов, разбей вдребезги свое знание. Дао глубоко, и трудно выразить его в словах! Могу лишь рассказать тебе о нем вкратце.

Ярчайшее рождается из Сокровеннейшего.
Порядок рождается из Бесформенного.
Семена духа рождаются из Дао.
Формы рождаются из семени.
Множатся формы – и появляются вещи.
Все сущее во Вселенной происходит из подобного себе.
Кто пьет молоко, рождается из утробы,
кто машет крыльями, рождается из яйца.
Владеющие Дао приходят, не оставляя следов,
и уходят, не зная преград.
Не знают они ворот, в которые могли бы войти,
не знают они внутренних покоев, в которых могли
бы задержаться – вот поистине дом без стен, открытый во все стороны.
Тот, кто следует Дао, становится крепок телом, ум его чист и проницателен,
зоркий взгляд у него, чуткий слух.
Он открыт всем переменам, что свершаются в мире
Небу нельзя не быть высоким,
Земле нельзя не быть широкой,
луне и солнцу нельзя не идти своей дорогой,
тьме вещей нельзя не множиться –
вот что такое Дао!
А кроме того, истинно мудрый убирает все ненужное в знании и все плоское в суждениях. Но то, к чему никакие прибавления ничего не прибавят, и то, от чего никакие изъятия ничего не отнимут, мудрый блюдет строго. Сколько ни прибавляй, Дао не станет больше, и сколько ни бери, его не станет меньше. Недаром древние мудрецы так говорили о Дао:
Бездонно-глубокое, как Океан!
Недостижимо-высокое, как Гора!
Приходит к концу и тотчас начинается сызнова!
В круговороте этом ничего не теряется, но всему
обретается мера.
Пути благородного мужа вне этого не бывать!
Все вещи находят в нем опору, а оно не рушится.
Вот что такое Дао!
Вот человек живет между Небом и Землей и не склоняется ни к Инь, ни к Ян. Он человек только на время и скоро вернется в изначальный источник, из которого вышло все живое. Если смотреть исходя из основы, то все живое – лишь облачко пара.
И пусть одни умирают старыми, а другие молодыми – что, в сущности, разделяет их? Одно лишь мгновение! Так для чего беспокоиться о том, кто был прав, а кто виноват – мудрец или злодей?
У плодов, созревающих на кустах и деревьях, есть свой порядок. У людей порядок хоть и сложнее, а того же рода. Истинно мудрый, столкнувшись с ним, не идет ему наперекор, а, восприняв его, за него не держится. Откликаться обстоятельствам, сообразуясь с ними, – вот истинное Дэ. Откликаться миру, будучи с миром заодно, – вот истинное Дао. Таков неизменный исток власти.
Жизнь человека между Небом и Землей –
как прыжок скакуна через расщелину:
в одно мгновение она промелькнет и исчезнет бесследно.
Сами собой, неведомо как вещи приходят оттуда.
Сами по себе, неприметно уходят туда.
Одно превращение – и вот она, жизнь.
Еще одно превращение – и вот она, смерть.
Все живое об этом печалится,
род людской об этом горюет.
Но то лишь разрывается данный нам Небом чехол,
Чем спорить, лучше молчать.
Никто не знает про Путь.
Чем слушать, лучше уши заткнуть.
Вот что называют "Великим Постижением".
ДЕСЯТЬ ИСТИН
Древний учитель сказал: "Дао поддерживает и покрывает все сущее. О, как оно велико! Посему благородный муж не может не открыть свое сердце этим словам:
То, что действует недеянием, – это Дао.
А то, благодаря чему мы говорим о недеянии, –
это полнота жизни.
Любовь к людям и польза для вещей зовется
человечностью.
Примирение непримиримого зовется величием.
Действие не из честолюбия, но по велению сердца
зовется щедростью.
Когда каждый твой день не похож на предыдущий,
это означает богатство.
Поэтому держаться полноты жизни – значит
иметь основу.
Стяжать в себе полноту жизни –
значит, обрести опору.
Следовать Дао – значит иметь всего в достатке.
Не менять своих убеждений из-за других – значит
достичь совершенства.
Если человек поймет эти десять истин, то будет великим и в делах своих, и в помыслах. К нему стекутся все вещи мира.
Тогда он сможет оставить золото сокрытым в горах,
а жемчужины – схороненными в морской пучине.
Он не станет обогащаться товарами,
не будет искать знатности и богатства,
не будет желать долголетия,
не будет печалиться о ранней смерти.
Он не радуется благоденствию и не скорбит в бедности,
не присваивает себе блага мира, не добивается
славы для себя.
Он не хочет быть царем Поднебесной, чтобы быть у
всех на виду. Ибо все сущее в мире – одна кладовая.
Жизнь и смерть – одна судьба".
ПРЕЖДЕ НЕБА И ЗЕМЛИ
Жань Цю, один из учеников Конфуция, спросил его:
– Учитель, можно ли знать, что было прежде, чем появились Небо и Земля?

– Можно, – ответил Конфуций. – Прежде было все то же самое, что и сейчас.

Жань Цю не нашелся, что спросить еще, и ушел. Но на другой день он снова заговорил с учителем:
– Вчера я спросил, можно ли знать, что было прежде Неба и Земли. И ты ответил, что прежде было то же, что есть сейчас. Вчера мне показалось, что я понял твои слова, однако сегодня я вижу, что этот ответ мне неясен. Не мог бы ты объяснить мне?

Конфуций ответил так:
– Вчера ты понял меня, ибо твой дух впитал мои слова. Сегодня ты не уверен, что понял эти слова, так как больше не веришь своему духу, но хочешь понять значение самих слов.

Видишь ли, в действительности нет ни прошлого, ни настоящего, ни начала, ни конца. Можем ли мы говорить, что у тебя уже есть дети и внуки, прежде чем у тебя появятся дети и внуки? Нет, потому что это бессмысленно.
Жань Цю не ответил, и тогда Конфуций сказал:
– Довольно! Не пытайся найти ответ на свой вопрос. Мертвое не превратится в живое оттого, что есть

жизнь, а живое не станет мертвым оттого, что есть смерть. И смерть, и жизнь от чего-то зависят, есть что-то, что их объединяет.
Может ли то, что существует прежде Неба и Земли, само быть вещью? Нет! Ведь то, что наделяет все сущее неповторимым духом и формой, само не может быть вещью. Ничто сущее не может быть прежде того, что породило его, однако должно быть нечто, что дало начало первым вещам. И то, что породило все остальное, должно быть живо и поныне, неизменное, как и прежде. Мудрец знает это, и потому его любовь к миру бесконечна.
КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЦАРЬ
Древний учитель сказал:
О, как глубоко Дао и как спокойно оно в своей глубине!
Как чисто!
Без него не запоют ни металл, ни камень.
А потому нельзя не вслушаться: отчего исторгают
звуки камень и металл?
Кто же предписывает вещам быть такими,
какие они есть?
Человек, обладающий царственным могуществом, находит себе прибежище в превращениях вещей, но считает для себя зазорным быть сопричастным мирским делам. Он находит опору в Первозданной Основе и сведущ в духовном, а потому могущество его распространяется широко. То, что исходит из его сердца, все живое принимает. Ибо не бывает форм вне Дао, и жизнь, лишенная силы, не проявит себя. И кто, как не человек, обладающий царственным могуществом, способен сберечь формы и постигнуть жизнь, утвердить власть и явить миру Дао? О, как необозрим, необъятен он! Появляется внезапно, движется неудержимо, и все в мире ему повинуется! Таков человек, обладающий царственным могуществом.
Всматривайся в незримое,
Вслушивайся в беззвучное.
Во мраке прозреешь свет,
в тишине услышишь гармонию.
Будь глубже глубокого –
и сможешь постичь Сущее. Будь духовнее духа –
и сможешь слиться с семенем жизни.
Принимай все, что есть в мире:
сливаясь с Отсутствующим, даешь каждому быть
тем, что он есть;
ускользая вместе с летучим временем, послужишь
каждому опорой.
Тогда великое окажется малым, длинное – коротким,
а близкое – далеким.
ОНО ВЕЗДЕ
Дао существует доподлинно
и внушает доверие, даром что не действует
и не имеет облика.
Его можно воспринять, но нельзя передать,
можно постичь, но нельзя увидеть.
Оно само себе ствол и само себе корень.
Еще до появления Неба и Земли оно существовало с
незапамятных времен.
Оно одухотворило божества и царей, породило
Небо и Землю.
Оно выше верхнего края вселенной, а не высоко.
Оно ниже нижнего края вселенной, а не низко.
Оно родилось прежде Земли, а век его не долгий.
Оно старше самой седой древности, а возраст его не старый.
Полярная звезда обрела его – и не меняет своего
положения на небе.
Солнце и луна обрели его – и вечно сменяют друг друга.
Никто не знает, где его начало и где конец.
Кто обрел его – владеет всей Поднебесной,
а по смерти попадет на небеса и будет
странствовать вместе со звездами.
КАК УДЕРЖАТЬ ДАО
Шунь спросил своего советника Чэна:
– Можно ли обрести Дао и владеть им? Чэн сказал:

– Ты сам собой не владеешь, как же можешь ты владеть Дао?

Шунь возразил:
– Постой! Если я не хозяин своему телу, тогда чье же оно?

– Тело – лишь форма, которую тебе придали Небо и Земля. Не принадлежит тебе и твоя жизнь – она лишь согласие твоих жизненных сил. Не принадлежат тебе твоя природа и судьба – они лишь течение событий, предначертанное Небом и Землей. Не принадлежат тебе и твои дети и внуки – они лишь новая оболочка твоего тела, вручаемая тебе Небом и Землей.

А потому скитайся, не зная, куда идешь, покойся, не зная, за что держишься, и вкушай, не зная вкуса пищи. Ты – живое дыхание Неба и Земли. Как же ты сможешь владеть Дао, будто это какая-то вещь?
ЦИ И ВЕТЕР
Великая изначальная энергия Ци встретилась с восточным ветром на берегу Восточного моря, и ветер спросил, куда она направляется.
– Иду к океану, – ответила Ци.
– Зачем? – спросил ветер.

– Хочу там погулять. Ведь Великий Океан никогда не переполняется, сколько бы в него ни вливалось, и не мелеет, сколько бы из него ни вытекало.

– А как же люди? – спросил ветер. – Разве тебе нет до них дела? Ведь среди них есть мудрецы и цари. Хотелось бы узнать, что такое мудрое правление.

Ци ответила так:
– При мудром правлении все идет так, как

положено в природе.
Люди воздают каждому должное,
выдвигают каждого, не упуская его способностей,
видят все с одного взгляда,
так что все дела делаются сами собой,
все слова сами собой произносятся,
и Поднебесная благоденствует.
Достаточно одного взмаха руки – и люди
стекаются со всех сторон.
Вот что такое мудрое правление.
– А что ты знаешь о людях, исполненных жизненной силы? – спросил ветер.

Ци ответила так:
– Человек, исполненный жизненной силы,

в покое не думает, в движении не размышляет,
не следует мнениям об "истинном" и "ложном",
"красивом" и "уродливом".
Он находит радость в том, что приносит пользу всем
Не будь его – и народ растеряется,
как ребенок, потерявший мать, или путник,
сбившийся с дороги.
Всякого добра у него будет в избытке, а откуда –
неведомо;
еды и питья будет вдоволь, а от кого – неизвестно.
Таков человек, исполненный жизненной силы.
– Тогда расскажи мне о людях, сильных духом, – попросил ветер.

Ци ответила:
– Человек, сильный духом, мчится с лучом света

и исчезает вместе с вещами.
Это называется "осветить беспредельное".
Он до конца претворяет свою судьбу и исчерпывает
свои чувства,
радуется Земле и Небу
и возвращается к сущности всех вещей.
Это называется "первозданным хаосом".
Глава 6
БОЛЬШОЕ И МАЛОЕ
БОЛЬШОЕ И МАЛОЕ ЗНАНИЕ
В Северном океане обитает огромная рыба Кунь. Она может обернуться птицей Пэн, у которой спина длиннее, чем горный хребет. Когда она поднимается ввысь и летит, крылья ее закрывают Небо от края до края.
В древней "Книге чудес" сказано так: "Когда птица Пэн летит в Южный океан, вода вокруг бурлит на три тысячи ли в глубину, а волны вздымаются ввысь на девяносто тысяч ли. Отдыхает же та птица один раз в шесть лун".
Пыль, взлетающая из-под копыт диких коней, – такова жизнь, наполняющая все твари земные. Голубизна неба – подлинный ли его цвет? Или так получается оттого, что небо недостижимо далеко от нас? А если оттуда посмотреть вниз, то, верно, мы увидим то же самое.
По мелководью большие корабли не пройдут. Если же вылить чашку воды в ямку на полу, то горчичное зернышко будет плавать там, словно корабль. А если поставить туда чашку, то окажется, что воды слишком мало, а корабль слишком велик.
То же и ветер: если ветер слаб, большие крылья он в полете не удержит. Птица Пэн может пролететь девяносто тысяч ли только потому, что ее крылья несет могучий вихрь. И она может долететь до Южного океана потому лишь, что взмывает в поднебесье, не ведая преград.
Когда она летела так, увидели ее цикада и горлица и сказали:
– Как странно: мы легко можем вспорхнуть на ветку вяза, но иной раз не долетаем до нее и снова падаем на землю. Мыслимое ли дело – лететь на юг целых девяносто тысяч ли?!

Тут перепелка со смехом отозвалась из болота:
– Куда только ее несет? Вот я подпрыгну на пару локтей и возвращаюсь на землю. Так я порхаю в кустах, а большего мне и не надо. И куда только несет эту птицу?

Такова разница между малым и великим.
Те, кто отправляется на прогулку за город, трижды устраивают привал, чтобы перекусить, и возвращаются домой сытыми. Те, кто уезжает на сто ли от дома, берут с собой еды, сколько смогут унести. А кто отправляется за тысячу ли, берет еды на три месяца.
Но как понять это мелким тварям? С малым знанием не постичь большое знание, и короткий век не сравнится с долгим веком.
Но как нам это понять? Гриб, появляющийся утром и умирающий под вечер, не знает, что такое восход и заход луны. Цикада живет одно лето, и ни к чему знать о том, что значит весна и осень. Вот в чем различие между большим и малым. Вот потому и похож на этих мелких тварей человек, который правит деревней, а мнит себя великим царем.
Но не таков Сун Жун-цзы, учитель простой жизни. Он посмеялся бы над ними и над нами. Да если бы целый свет его хвалил, он все равно бы не загордился. И если бы весь свет принялся его бранить, он бы не счел себя опозоренным. Он понимал, что такое различие между внутренним и внешним, он знал, где слава, а где позор. Вот какой он был человек! Нет, он не старался угодить мирским нравам. И все-таки даже он не утвердился в себе самом так же прочно, как стоит в земле дерево.
Ле-цзы владел в совершенстве шестью видами энергии, направляющими круговорот Неба и Земли, – силами Инь и Ян, ветром и дождем, светом и мраком. Он проводил в странствиях по пятнадцать дней и совсем не думал о собственном благополучии. Но хотя он умел летать на шести ветрах, он все же не мог обойтись без опоры. А вот если бы он мог оседлать истину Неба и Земли, править всеми переменами мироздания и странствовать в беспредельном, то не нуждался бы ни в какой опоре.
Поэтому говорят:
Мудрый человек не имеет ничего своего.
Божественный человек не имеет заслуг.
Духовный человек не имеет имени.
ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА
Червь завидует сороконожке, та завидует змее, змея же хотела бы стать ветром.
Червь сказал сороконожке:
– У меня только одна нога, и я копошусь в земле. Как медленно я двигаюсь! Проходят часы, прежде чем я доползу до следующего куста. А у тебя столько ног! Как же ты с ними управляешься? Сороконожка ответила:

– Случалось ли тебе, друг мой, видеть человеческий плевок? Когда человек плюет, у него изо рта вылетают разные капли – большие, как жемчуг, или совсем маленькие, как капельки тумана. Они падают на землю вперемешку, и сосчитать их невозможно. Но все это – одно целое. Вот так и я.

Тело мое состоит из множества отростков, но все они движутся в свой черед. Мною движет Небесная Пружина во мне, а как я передвигаюсь, мне и самой неведомо.
Сороконожка увидела змею и сказала:
– Я передвигаюсь с помощью множества ног, но не могу двигаться так же быстро, как и ты, хотя у тебя ног вовсе нет. Почему так?

Змея ответила:
– Мною движет Небесная Пружина во мне. Для чего же мне ноги?

Змея обратилась к ветру:
– Я двигаюсь, изгибая свое тело, ибо оно проворно и сильно. Но не сравниться мне с тобой, ибо ты можешь подняться в Северном океане и с легкостью оказаться в океане Южном, хотя у тебя даже тела нет. Как тебе это удается?

Ветер ответил:
– Да, я поднимаюсь в Северном океане и лечу в Южный океан. Но разве ты не сильнее меня? Ведь ты можешь поднять свое тело из травы и встать у меня на пути. Однако же мне под силу совершать великие разрушения и валить огромные деревья, да и дома не устоят передо мной, когда я в ярости. И никто другой не может сравниться с моей силой.

Только тот, кто преодолевает множество мелких поражений, одерживает большую победу. Только он достоин называться истинным мудрецом.
МАЛЕНЬКАЯ ТРАГЕДИЯ
Большое знание безмятежно-спокойно.
Малое знание ищет, к чему приложить себя.
Великая речь неприметно тиха.
Малая речь гремит над ухом.
Когда мы спим, душа отправляется в странствие.
Пробудившись от сна, мы открываемся миру.
Всякая привязанность – обуза и путы,
и сознание вечно бьется в тенетах.
Одни в мыслях раскованы,
другие проникновенны,
третьи тщательны.
Малый страх делает нас осторожными.
Большой страх делает нас раскованными.
Мысли устремляются вперед,
как стрела, пущенная из лука –
так стараются люди определить,
где истина и где ложь.
Словно связанные торжественной клятвой –
так судят неуступчивые спорщики.
Увядает, словно сад поздней осенью –
такова судьба истины, за которую держатся упрямо.
Остановилось движение, словно закупорен исток –
так дряхлеет все живое.
И в час неминуемой смерти
ничто не может снова вернуть нас
к жизни.
Веселье и гнев,
печаль и радость,
надежды и раскаяние,
перемены и неизменность,
благородные замыслы и низкие поступки –
как музыка, исторгаемая из пустоты,
как грибы, возникающие из испарений,
как день и ночь, сменяющие друг друга перед
нашим взором.
И неведомо, откуда все это?
Но да будет так!
Не от него ли то, что и днем и ночью с нами?
Как будто бы есть подлинный господин,
но нельзя различить его примет.
Деяниям его нельзя не довериться,
но невозможно узреть его образ!
Не будь "другого", не было бы и моего "я",
а не будь моего "я", не было бы и необходимости
делать выбор.
Кажется, тут мы недалеки от истины,
но все еще не знаем, откуда приходят наши мысли.
Сотня костей, девять отверстий и шесть
внутренних органов –
все они присутствуют во мне.
Что же из них мне ближе всего?
Нравятся ли они мне все одинаково
или какому-то органу я отдаю предпочтение?
Управляет ли этот орган всеми прочими, как если
бы они были его подданными?
А может, органы нашего тела не могут друг другом
управлять
и сменяют друг друга в роли правителя и подданного?
Или все-таки у них есть один подлинный государь?
Но даже если мы опознаем этого государя,
мы ничего не сможем ни прибавить к его
подлинности, ни отнять от нее.
Однажды получив свое тело,
мы обладаем им до самой смерти и не можем
взять себе другое.
Не зная покоя, мы плывем по бурным водам жизни,
неудержимо стремясь, словно скачущий конь,
к общему для всех концу.
Как это печально!
Мы изнемогаем всю жизнь в бесплодных усилиях,
в трудах и заботах проводим дни
и даже не ведаем, за что нам выпал такой удел.
Как это горько!
Для чего говорить о бессмертии,
коли тело наше рано или поздно обратится в прах,
а вместе с ним исчезнет и сознание?
Вот поистине величайшая из людских печалей!
Неужто жизнь человека и впрямь так неразумна?
Или я один такой неразумный, а другие умнее меня?
СУШЕНАЯ РЫБА
Чжуан-цзы родился в бедной семье, и в доме нередко не хватало еды. И вот как-то раз родители послали его занять немного риса у богача. Тот ответил:
– Разумеется, я могу помочь. Скоро я соберу подати с моей деревни и тогда смогу одолжить тебе триста монет серебром. Этого хватит?

Чжуан-цзы гневно посмотрел на него и сказал:
– Вчера я шел по дороге и вдруг кто-то окликнул меня. Я оглянулся и увидел в придорожной канаве пескаря. "Я повелитель вод Восточного океана, – сказал пескарь. – Не найдется ли у тебя хоть немного воды для меня? Ты бы спас мне жизнь". "Конечно! – ответил я. – Я как раз направляюсь к правителю нашей провинции. Я попрошу его прорыть для тебя канал от Янцзы. Годится?" Но пескарь посмотрел на меня гневно и сказал: "Неужели ты не видишь: я не могу жить без воды, и хотя я – повелитель волн, здесь, на суше, я бессилен. Несколько пригоршней воды спасли бы меня от смерти. Но если ты станешь рыть канал, то завтра найдешь меня в рыбной лавке среди других сушеных рыб".

КТО СЛИШКОМ МНОГО ЗНАЕТ…
Знание отправилось на север, поднялось вверх по Темной воде, спустилось с вершины Сокровенного холма и наткнулось на стену Недеяния.
Знание сказало Недеянию:
– Как хорошо, что я встретило тебя! Хочу задать тебе несколько вопросов. Как надо думать, о чем размышлять, чтобы познать Дао? Где пребывать, что делать, чтобы претворить Дао? Чему следовать, куда стремиться, чтобы обрести Дао?

Но Недеяние не ответило. И не только не ответило, а и не знало, что ответить.
Не получив ответа, Знание повернуло на юг, спустилось по Светлым водам, поднялось на холм Конца Сомнений и там повстречало Безумца. Оно задало ему те же вопросы.
– А, это все просто, – ответил Безумец. – Я это знаю и сейчас поведаю тебе.

Но едва он собрался говорить, как тут же забыл, что хотел сказать.
Так и не получив ответа, Знание вернулось во дворец, предстало перед Желтым Владыкой Хуан-ди и спросило его о том же. Император ответил так:
– Не задумывайся, не размышляй – и ты познаешь Дао. Нигде не задерживайся, ни в чем не усердствуй – и ты претворишь Дао. Ничему не следуй, никуда не стремись – и ты обретешь Дао.

– Мы с тобой это знаем, а те двое не знают, – сказало Знание. – Так кто же из нас прав?

Желтый Владыка ответил:
– Недеяние воистину право, Безумец только кажется правым, а мы с тобой очень далеки от правды.

Знающий не говорит,
говорящий не знает,
а потому мудрый поучает без слов.
О Дао поведать нельзя.
Полнота свойств недостижима.
Человечным можно нарочно стать.
Долг лучше не выполнять.
А приличия света – взаимный обман,
Недаром сказано:
Когда Дао утеряно, возникает потребность во власти.
Когда власть утеряна, возникает потребность
в человечности.
Когда человечность утеряна, возникает
потребность в долге.
Когда долг утерян, возникает потребность в приличиях.
А приличия – это пустое украшение Дао и начало смуты.
И еще сказано:
Тот, кто претворяет Дао,
каждый день теряет.
Потеряв и еще потеряв,
он приходит к недеянию.
В недеянии не остается ничего несделанного.
Посмотри на сковороду – какая она грязная и закопченная! Легко ли вернуть ей былой блеск? Только настоящий человек может повернуть назад и вернуться к изначальному состоянию.
Жизнь – преемница смерти,
а смерть – начало жизни.
Кто знает, куда ведет их цепь?
Жизнь человека – скопление жизненной силы.
Когда сила собрана воедино, человек живет,
а когда она рассеивается, человек умирает.
Поскольку жизнь и смерть не могут друг без друга, к чему полагать, что одно из них хуже другого? Все в мире
едино, все вещи суть одно. Те из них, что нравятся нам, мы считаем прекрасными, а те, что нам не нравятся, – отвратительными. Однако же отвратительное может обернуться прекрасным, а прекрасное – отвратительным. Поэтому говорят: "Весь Поднебесный мир пронизывает одна жизненная сила". Оттого мудрый ценит Единое. Знание сказало Желтому Владыке:
– Я задало свои вопросы Недеянию, но оно не ответило мне. Потом я спросило Безумца и Безумец собрался было ответить мне, но так ничего и не сказал. Не то чтобы не хотел, а и впрямь забыл, что собрался сказать. Тогда я спросило тебя, и ты знал, как ответить. Почему же мы так далеки от правды?

Тогда император сказал:
– Недеяние было поистине право, ибо и вправду ничего не знало. Безумец кажется правым, потому что забыл познанное. А мы с тобой никогда не приблизимся к правде, потому что знаем слишком много.

СОВЕРШЕННОЕ ЗНАНИЕ
Человеческая нога занимает немного места на земле. Но, несмотря на то что нога мала, человек, ступая там, где еще не проходил, способен уйти далеко. Человеческие познания невелики, но человек, вверяясь неведомому, способен познать то, что зовется Небом.
Так он познает великое единство, великий покой, великое созерцание, великое постоянство, великий порядок, великое доверие, великую определенность – вот совершенство!
Великое единство все проницает, великий покой все рассеивает, великое созерцание все являет взору, великое постоянство все возвращает к истоку, великий порядок всему придает форму, великое доверие обнажает все подлинное, великая определенность все поддерживает.
Во всеобщем порядке таится Небесное. Следуя ему, стяжаешь осиянность духа. В сокровенной глубине таится Ось бытия. У того, кто постигнет ее, понимание будет выглядеть непониманием, знание будет выглядеть незнанием. Когда знание приходит от незнания, тогда вопросам об этом не может быть конца и не может не быть конца.
В уклончивых словах сокрыта глубокая истина. Эту истину нельзя передать из прошлого в настоящее, но она вовек не увядает. Разве нельзя назвать ее вечно торжествующей?
Почему бы не вопрошать об этой истине, дабы с помощью несомненного развязать все сомнения и возвратиться к безупречной ясности разума? Вот что значит воистину почитать Несомненное.
Глава 7
ХОРОШЕЕ, ПЛОХОЕ И БЕЗОБРАЗНОЕ
ДОБРОДЕТЕЛЬ
Насколько в людях проступает полнота внутренних свойств, настолько же забывается их телесный облик. Когда люди не забывают то, что обычно забывается, и забывают то, что обычно не забывается, это называется настоящим забвением.
Вот почему, где бы ни пребывал мудрец, для него знание – это беда, обещание – долговая расписка, добродетель – раздача милостыни, ремесло – рыночный торг.
Коль скоро мудрый не строит планов, зачем ему знание?
Коль скоро он не требует возврата долгов, зачем ему расписки?
Коль скоро он ничего не лишается, зачем ему требовать уплаты долга?
Коль скоро он ничего не продает, зачем ему доходы?
Все, что ему нужно, он приобретает на Небесном торжище. Приобретать на Небесном торжище – значит кормиться от Неба. И если он кормится от Неба, для чего ему люди?
Он обладает человеческим обликом, но в нем нет человеческой сущности. Не обладая человеческими наклонностями, он стоит в стороне от "истинного" и "ложного". Неразличимо мало то, что связывает его с людьми. Необозримо велико небесное в нем – и он в одиночестве претворяет его!
НАСТАВНИК
Ле-цзы отправился в царство Ци, но вернулся с полдороги. Когда он шел обратно, он встретил учителя Бохуня-Безвестного, который спросил его:
– Отчего ты вернулся так скоро?

– Я испугался, – ответил Ле-цзы.

– Но что же так испугало тебя? – спросил учитель.

– По пути я обедал на десяти постоялых дворах, и на пяти мне подавали раньше всех.

– Ну и что в этом страшного?

– Видишь ли, моя внутренняя сущность еще не растворилась окончательно и светится во мне. Поэтому люди могут начать почитать меня как мудреца, а это таит в себе множество бед. Хозяин постоялого двора – человек небогатый, торгует кашей да похлебкой. Однако он заметил меня, отвлекся от своих дел и обслужил меня первым. Что же будет, если заметит меня владыка царства в десять тысяч колесниц, который неустанно печется о благе государства и ревностно вникает в дела? Я испугался, что царь захочет обременить меня делами государственного правления и будет ждать от меня заслуг.

Бохунь-Безвестный ответил ему так:
– Что ж, это неплохо! Но если ты будешь вести себя так и впредь, люди станут приходить к тебе толпами в поисках утешения.

148
Прошло какое-то время, и Бохунь-Безвестный решил навестить Ле-цзы. У ворот его дома он увидел множество пар туфель: к Ле-цзы и впрямь пришла целая толпа народу. Бохунь повернулся, постоял немного, опершись на дорожный посох, и пошел прочь, не сказав ни слова.
Однако слуга сказал Ле-цзы, что к нему приходил учитель. Тот кинулся вдогонку за Бохунем, даже не обувшись.
Нагнав учителя, Ле-цзы сказал:
– Раз уж ты пришел ко мне, не поможешь ли советом?

– Нет, – ответил Бохунь-Безвестный, – слишком поздно! Я ведь предупреждал, что люди будут приходить к тебе за утешением, – так оно и вышло! Ты не можешь утешить их, но не можешь и сделать так, чтобы они не искали у тебя утешения. К чему все это? Ты хочешь воздействовать на других, но не понимаешь, что и другие будут воздействовать на тебя. Очень скоро ты попадешь под их влияние, начнешь беспокоиться и сомневаться. Те, кто за тобой следуют, не скажут тебе правды. Их ничтожные речи что яд. Да и чем могут помочь друг другу люди, живущие без понимания, как во сне?

Умелые трудятся, знающие печалятся, неспособные же ни к чему не стремятся. Набив живот, привольно скитаются они, подобно отвязавшемуся в половодье челну: он пуст и свободно несется неведомо куда.
УЩЕРБНОСТЬ ТЕЛА И РАЗУМА
Жил некогда горбун по имени Чжи. Тело его было таким уродливым, что подбородок почти упирался в живот, а плечи торчали выше головы, внутренности будто приросли к позвоночнику, а ребра торчали наружу так, что казалось, будто сейчас лопнет кожа.
Он стирал одежду и тем кормился, а еще гадал другим об их судьбе. Если власти набирали войско, Чжи не надо было прятаться: никто и не подумал бы призвать на войну горбуна. Когда отбирали людей для общественных работ, его всякий раз освобождали от повинностей. Когда же в городе раздавали милостыню больным и немощным, он получал три меры зерна и десять связок хвороста.
Если даже человек столь ущербный телом способен уберечь себя и прожить сполна свой срок, установленный для него природой, то тем более способен сделать это тот, кто прекрасен телом, но ущербен разумом!
МОЛЧАЛИВЫЙ МУДРЕЦ
В царстве Лу, на родине Конфуция, жил человек по имени Ван Тай. В наказание за какую-то провинность ему отрубили ногу, но учеников у него было не меньше, чем у самого Конфуция.
Один из учеников Конфуция, Чан Цзи, спросил учителя о Ван Тае:
– Ван Таю в наказание отсекли ногу, а учеников у него не меньше, чем у тебя. Он не встает во весь рост, чтобы дать наставления. Он не ведет бесед, сидя на полу. Но всякий, кто приходит к нему пустым, уходит от него наполненным. Видно, он и в самом деле несет людям бессловесное учение, и хотя тело его ущербно, сердце его совершенно. Что же он за человек?

– Этот человек – настоящий мудрец, – ответил Конфуций. – Если бы не разные срочные дела, я бы уже давно пошел к нему за наукой. И уж если мне не зазорно учиться у него, то что же говорить о менее достойных людях? Я не то что наше царство Лу – весь Поднебесный мир привел бы к нему в ученики!

– Если даже с одной ногой этот человек превосходит вас, учитель, он в самом деле должен быть мужем редкостного величия! – воскликнул ученик. – А если так, то и разум у него должен быть необыкновенный! Так ли это?

– И жизнь, и смерть воистину велики, но череда смертей и жизней в этом мире не трогает ничего в этом человеке, – отвечал Конфуций. – Даже если обвалится небо и обрушится земля, он не погибнет. Он постиг Подлинное в жизни и не влечется за другими. Он позволяет свершаться всем жизненным превращениям и оберегает их исток.

– Что это значит? – спросил Чан Цзи.

– Если смотреть на вещи исходя из различий между ними, то печень и селезенка будут так же отличаться друг от друга, как царство Чу от царства Юэ. А если смотреть на вещи исходя из их сходства, то мы увидим, что все в мире едино. Такой человек даже не знает, чем отличаются друг от друга глаза и уши, и привольно странствует сердцем в крайнем согласии, проистекающем из полноты жизненных свойств. Он видит, в чем все вещи едины, и не видит, чего лишена каждая из них. Для него лишиться ноги все равно что стряхнуть с себя комочек грязи.

Чан Цзи выслушал учителя и сказал:
– Но ведь это значит, что он живет сам по себе и знание свое употребляет на постижение собственного сердца, а сердцем своим постигает Неизменное в своем сердце. Отчего же другие люди тянутся к нему?

– Мы не можем смотреться в текучие воды и видим свой образ только в стоячей воде. Только покой может успокоить все, что способно покоиться. Среди всего, что растет на земле, лишь сосны и кипарисы живут по истине, ибо они не сбрасывают зеленого убора даже в зимнюю пору. Среди императоров только Яо и Шунь жили по истине, ибо тот, кто живет по истине сам, делает истинной жизнь всех людей.

А приверженность человека Изначальному доказывается отсутствием страха. Храбрый воин выступит в одиночку против целого войска, и если такое может совершить даже человек, мечтающий о мирской славе, то тем более такое под силу тому, кто видит Небо и Землю своим домом, всю тьму вещей – своей кладовой, собственное тело – убежищем, а глаза и уши – вместилищем всех образов; кто возводит все, что он знает, к одному и обладает вечно живым сердцем! Он сам выберет себе день, когда покинет этот мир. И пусть другие по своей воле идут за ним – он не станет вникать в чужие дела.
УРОК КАЛЕКИ
У даосского учителя Бохуня-Безвестного были ученики как из знатных вельмож, так и из простых крестьян. Среди них был один по имени Шэньту Цзя, которому в наказание отрубили ногу. Был и другой ученик – Цзы-Чань, первый советник государя.
Однажды, когда они сидели в комнате для занятий, Цзы-Чань повернулся к калеке и сказал:
– Если ты первый захочешь уйти, то я останусь. А если я захочу уйти первым, то останешься ты.

152
На следующий день он снова встретился с Шэньту в комнате для занятий и сказал:
– Если я выйду первым, ты останешься. А если ты выйдешь первым, останусь я. Я сейчас уйду отсюда, а ты останешься. Или ты думаешь, что равен первому советнику государя?

Шэньту Цзя воскликнул в ответ:
– Так, значит, среди учеников нашего учителя есть даже первый советник! Видно, ты так гордишься своим положением, что презираешь других. Мне приходилось слышать такую поговорку: "Если зеркало светлое, на него пыль не сядет, а если на зеркале пыль, значит, оно не светлое". Дружи долгое время с достойным мужем – и ты не сможешь совершить дурной поступок. Ты считаешь нашего учителя величайшим из наставников на земле и все-таки разговариваешь со мной невежливо. Куда это годится?

– Ты, я гляжу, и с самим императором стал бы спорить, кто из вас лучше! – возмутился Цзы-Чань. – Да хватит ли у тебя мужества, чтобы честно оценить себя самого?

– Среди нас, – возразил калека, – найдется немало людей, которые охотно расскажут о своих дурных поступках, полагая, что они не заслужили наказания. Очень немногие найдут в себе силы признаться в содеянном и принять наказание. Но что до того, чтобы признать неизбежное и спокойно принять судьбу, то на это способен лишь истинно прозревший муж. Гулять под прицелом стрелка и не быть сраженным стрелой – это и есть судьба.

Многие, у которых ноги целы, смеются надо мной, потому что у меня только одна нога. Их насмешки приводят меня в ярость, но стоит мне поговорить с учителем, и гнев у меня пропадает, прежде чем я доберусь до дома. Уж не знаю, что тому причиной: то ли учитель очищает меня своей добротой, то ли я прозреваю истину сам.
Я прожил с учителем девятнадцать лет и за это время ни разу не вспомнил о том, что мне отсекли ногу. Нынче мы с тобой ищем правду внутри нас самих, а ты заставляешь меня взглянуть на себя извне. Разве это не прегрешение?
Тогда Цзы-Чань отвернулся в глубоком смущении и сказал:
– Я понял тебя, давай не будем больше об этом говорить.

МУДРОСТЬ БЕСПАЛОГО
В царстве Лу жил одноногий калека по имени Шушань-Беспалый. Как-то раз он приковылял к Конфуцию, чтобы поговорить с ним.
– Прежде ты был неосторожен, – заметил Конфуций, – и тебя постигло несчастье. Не слишком ли поздно ты ищешь встречи со мной?

– Да, я был неосторожен и легкомыслен, а потому и лишился ноги, – признал Шушань. – Однако ж все ценное, что было в моей ноге, и сегодня присутствует во мне, вот почему я превыше всего забочусь о том, чтобы сохранить себя в целости. На свете нет ничего, что не находилось бы под небом и на земле. Я относился к тебе как к Небу и Земле. Откуда мне было знать, что ты отнесешься ко мне с такой неприязнью?

Конфуций устыдился и сказал:
– Прости меня! Войди в дом, и я наставлю тебя в том, что мне довелось узнать самому.

Когда же Беспалый ушел, Конфуций сказал ученикам:
– Смотрите, какой урок дал нам этот калека! Он лишился ноги в наказание, но и теперь еще посвящает свою жизнь учению, дабы исправить прежние свои ошибки. Что же говорить о том, кто сохраняет свою добродетель в неприкосновенности?

Через некоторое время Шушань-Беспалый пришел к Лао-цзы и рассказал ему о встрече с Конфуцием.
– Мне кажется, – сказал он, – Конфуций стремится к совершенству, но еще не достиг желаемого. Для чего ему такие толпы учеников? Видно, ему все еще хочется снискать славу удивительного и необыкновенного человека. Ему неведомо, что человек, достигший совершенства, смотрит на такую славу как на оковы и путы.

– Почему бы не заставить его понять, что жизнь и смерть – как один поток, а возможное и невозможное – как бусинки на одной нити? – сказал Лао-цзы. – Неужто нельзя высвободить его из пут и оков?

– Как можно сделать свободным того, кого покарало само Небо? – возразил Беспалый.

ПОЛНОТА СВОЙСТВ КАЛЕКИ
Однажды Ай-гун, правитель царства Лу, пришел к Конфуцию за советом.
– Прослышал я об одном уродце, что жил в царстве Вэй, – начал он. – Его так и звали: Урод То. Молодые люди, приходившие к нему, чтили его так высоко, что не могли заставить себя покинуть его дом. Девушки, которым доводилось его видеть, говорили, что уж лучше пойти к нему в наложницы, чем в жены к кому-то другому. И таких были десятки.

Никто никогда не слышал, чтобы он сказал что-то такое, чего никто не знал. Он всегда лишь соглашался с другими – и не более того. Не было у него ни державной власти, спасающей людей от смерти, ни огромных богатств, дарующих людям благоденствие. А все же с его уродливой внешностью, способной напугать кого угодно, с его привычкой соглашаться со всеми и ничего не говорить от себя, он был необыкновенным человеком: даже дикие звери спаривались там, где ступала его нога.
Я пригласил его к себе, чтобы хорошенько рассмотреть, и увидел, что он и в самом деле был так уродлив, что мог бы напугать кого угодно. Он остался в моей свите, и не прошло и месяца, как я стал приглядываться к нему всерьез. А еще через год он пользовался полным моим доверием. Когда мое государство осталось без первого советника, я назначил его на эту должность. Он принял это назначение после долгих раздумий и поблагодарил меня сдержанно, как если бы отклонял мое предложение. Такой он был странный!
В конце концов он взял в руки бразды правления, но вскоре покинул мой двор. Я был так опечален, словно похоронил близкого человека и словно рядом со мной не осталось никого, с кем я мог бы разделить радость управления целым царством. Что же он был за человек?
Конфуций выслушал чиновника и ответил:
– Однажды в своих странствиях я видел такую картину: поросята пытались сосать мертвую свинью, но когда обнаружили, что молока в ней нет, оставили ее и убежали прочь. Так произошло потому, что они не узнавали в мертвой матери себя, не видели в ней существа того же рода. В своей матери они любили не просто ее тело, а то, что делало это тело одушевленным.

Воинам, погибшим в битве, не требуются роскошные гробы. Человек, которому в наказание отсекли обе ноги, охотно одолжит тебе туфли. Ибо все они уже лишились того, что делало их важными в этом мире.
Когда девушка становится наложницей императора, ей не срезают ногти и не протыкают уши. Тот, кто взял себе новую жену, не является ко двору государя и не выполняет служебных поручений. Уж если мы настолько заботимся о сохранности своего тела, то мы тем более должны заботиться о сохранности своих жизненных свойств!
Ну а Урод То внушает к себе доверие прежде, чем вымолвит слово, приобретает расположение других, не оказав им никаких услуг, побуждает правителя вверить его попечению целое царство, и притом заставляет державного владыку опасаться, что не примет его предложения. Нет сомнения, он один из тех, в ком талант не имеет изъяна, вот только его жизненные свойства не вполне воплотились в телесном облике.
– Что это значит – "талант не имеет изъяна"? – спросил Ай-гун.

Конфуций ответил:
– Жизнь и смерть, существование и гибель, победа и поражение, богатство и бедность, мудрость и невежество, хвала и хула, голод и жажда, жара и холод – все это превращения вещей, действие судьбы. День и ночь эти превращения свершаются перед нашим взором, но нашего знания не хватает на то, чтобы понять их исток. А потому они не могут ничего добавить к нашей внутренней гармонии, и нет для них места в сердце человека.

Хранить в душе мир и радость и не терять ни того, ни другого, когда наши органы чувств открываются внешнему миру, сделать так, чтобы в нас день и ночь не были оторваны друг от друга и жить одной весной со всем сущим – значит быть человеком, в котором каждое впечатление откликается в сердце движением всей вселенной. Вот что я называю "талант не имеет изъяна".
– А что значит "жизненные свойства не вполне воплотились в человеческом облике"?

– Располагаться строго по уровню – таково свойство покоящейся воды. Если вода может послужить здесь образцом, то лишь потому, что внутри она предоставлена самой себе и не ищет себя вовне. Полнота свойств – это вершина нашего совершенствования в жизненной гармонии. И ничто сущее в этом мире не может отойти от полноты свойств, даже не проявившейся до конца в телесном облике. У этого человека была такая гармония в душе, что люди подчинялись ей и тянулись к нему.

Прошло несколько дней, и Ай-гун рассказал об этом разговоре одному из учеников Конфуция, Минь-цзы.
– Раньше я управлял государством, как подобает державному владыке, – сказал он. – Я держал в руках бразды правления, печалился о страданиях и смертях людских и думал, что достиг совершенства. А нынче услыхал речи истинно мудрого человека и понял, что легкомысленно относился к себе и тем подвергнул опасности собственное государство. Мы с Конфуцием – не правитель и подданный, а друзья по духовным свершениям – вот кто мы с ним!

УРОДЛИВАЯ НАЛОЖНИЦА
Как-то раз Ян-цзы путешествовал по царству Сун и остановился на ночлег в придорожной харчевне. У хозяина харчевни было две наложницы: одна красивая, другая уродливая. С дурнушкой он обращался почтительно, а с красавицей был груб.
Ян-цзы спросил, почему тот ведет себя так, и малолетний сын хозяина ответил:
– Красавица думает о себе, что она красива, но мы не знаем, в чем ее красота. Дурнушка думает о себе, что она уродлива, но мы не знаем, в чем ее уродство.

Вернувшись домой, Ян-цзы рассказал об этом случае своим ученикам.
– Запомните это, – сказал он. – Если вы будете жить мудро, но не считать себя мудрецами, вас всюду будут любить!

Глава 8
ТЫСЯЧА И ОДИН СПОСОБ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ БЕСПОЛЕЗНЫМ
БЕСПОЛЕЗНОЕ ДЕРЕВО
Хуэй-цзы, главный советник в царстве Вэй, был лучшим другом Чжуан-цзы. Однажды Хуэй-цзы сказал своему другу:
– У меня во дворе растет большое дерево. Люди зовут его Деревом Небес. Его ствол такой кривой, что к нему не приставишь отвес. Его ветви так извилисты, что к ним не приладишь угольник. Поставь его у дороги – и ни один плотник даже не взглянет на него. Так и слова твои: велики они, да нет от них проку. Оттого люди и не прислушиваются к ним. Чжуан-цзы ответил:

– Не доводилось ли тебе видеть, как выслеживает добычу дикая кошка? Она ползет, готовая каждый миг броситься направо или налево, вверх или вниз, но вдруг попадает в ловушку и гибнет в силках. А вот як: огромен, как туча, заволокшая небо, но при том не может поймать даже мыши. Ты говоришь, что от твоего дерева пользы нет. Ну так посади его в Пустыне Беспредельного Простора и гуляй вокруг него, не думая о делах, отдыхай под ним, предаваясь приятным мечтаниям. Там не срубит его топор и ничто не причинит ему урона. Когда не находят пользы, откуда взяться заботам?

СВЯЩЕННЫЙ ДУБ
Странствуя со своим подмастерьем, плотник Ши однажды увидел огромный дуб, росший у алтаря духов Земли. Крона этого дуба была так широка, что в ее тени могли бы укрыться несколько тысяч быков. Его ствол был шириной в сотню обхватов, а высотой превосходил окрестные холмы. Самые нижние его ветви начинались саженей за десять от земли, а из каждой ветви можно было бы выдолбить лодку.
На дерево глазела толпа зевак, как на рынке, но плотник даже не удостоил его взглядом и пошел дальше, не останавливаясь. Когда его ученик вдоволь нагляделся на диковинное дерево, он догнал плотника Ши и спросил его:
– Учитель, с тех пор, как я взял в руки топор и пошел за тобой, мне не доводилось видеть такой превосходный материал. Почему же ты даже не взглянул на то дерево, даже не придержал шага, проходя мимо?

– Забудь об этом дереве, – ответил плотник Ши. – Оно ни на что не годное. Сделаешь из него лодку – она потонет, сделаешь гроб – он быстро сгниет, сделаешь чашку – она тут же растрескается, сделаешь двери и ворота – они вскоре рассохнутся, сделаешь столб – его источат жуки. Это дерево никчемное, нет от него никакой пользы. Потому-то оно и смогло прожить так долго.

Но когда плотник Ши вернулся домой, священный дуб явился ему во сне и сказал:
– С чем ты хочешь сравнить меня? С какими-нибудь изящными, годными для обработки деревьями? Или с деревьями, приносящими плоды, как вишня, груша или мандариновое дерево? Когда плоды на них созревают, их безжалостно обдирают, ломая ветви, отрывая маленькие побеги. Деревья эти терпят урон из-за своих способностей и умирают, не исчерпав своего жизненного срока, уготованного им природой. Они страдают из-за пошлых мирских нужд. И такое случается с каждой вещью, которая полезна для людей.

Я же давно стремлюсь к тому, чтобы стать совсем бесполезным, и сейчас, на склоне лет, добился своего. Моя бесполезность для других очень полезна для меня самого! Ну а если бы я оказался полезным для других, разве смог бы я вырасти таким огромным? Такова участь всех вещей в этом мире.
Проснувшись, плотник Ши пересказал свой сон ученику.
– Если это дерево хочет быть бесполезным, – спросил ученик, – почему оно растет у алтаря?

– Оно стоит у алтаря только потому, что хочет уберечься от невежд, – отвечал плотник. – Ведь деревья, которые не слывут священными, люди калечат гораздо чаще. А кроме того, дерево оберегает святыню, далекую от всего пошлого и обыденного, и разве были бы мы далеки от истины, если бы сказали, что оно выполняет свой высокий долг?

ТЩЕТА
Однажды Чжуан-цзы гулял со своими учениками по горным тропам и увидел огромное дерево с густой листвой. Дровосек остановился возле него, но не стал его рубить, сказав, что оно бесполезно. Тогда Чжуан-цзы обратился к своим ученикам:
– Вот видите, это дерево переживет многих своих собратьев и умрет в свой срок, потому что оно ни на что не годно.

Спустившись на равнину, Чжуан-цзы остановился на ночлег в доме друга. Хозяин так обрадовался, что приказал слуге зарезать гуся и приготовить из него угощение.
– Один из гусей умеет кричать, а другой не умеет. Которого резать? – спросил слуга.

– Зарежь того, который не умеет кричать, – приказал хозяин.

На следующий день ученик спросил Чжуан-цзы:
– Вчера дерево, росшее на горе, уцелело благодаря тому, что оказалось ни на что не годным. Гусь же погиб из-за своей ущербности. А чего бы ты сам пожелал для себя?

Чжуан-цзы рассмеялся и ответил:
– Думаешь, мне следовало бы выбрать нечто среднее между пригодностью и непригодностью? Это лишь кажется правильным, но на самом деле это не так, ибо такой выбор не избавляет от обремененности вещами. Только в вольном странствии, сообразуясь безотчетно с Великим Дао и его силой – Дэ, мы можем стряхнуть с себя бремя мира.

Беги славы, беги позора.
Ты то дракон, то змея,
превращайся вместе с временем.
Не желай никогда быть кем-нибудь.
Будь то вверху, то внизу,
Согласие – вот твоя мера.
Скитайся же привольно у истока всего сущего, принимай вещи как они есть, но не будь вещью для вещей. Кто тогда сможет навязать тебе бремя? Но когда мы обращаемся к порядкам в этом мире и людским законам, мы видим, что в мире все устроено иначе:
Что соединяют – то распадается.
Где успех – там крушение.
Прямота искривится.
Почет плодит злословие.
Ни одного свершения без упущения.
На умного найдется хитрец.
На глупца найдется обманщик.
Можно ли тут быть уверенным в чем-либо? Как печально! Запомните, ученики: следует полагаться лишь на Дао и его силу – Дэ!
ЧУДЕСНАЯ МАЗЬ
Однажды Хуэй-цзы сказал Чжуан-цзы: – Государь подарил мне семена большой тыквы. Я посадил их в землю, и у меня выросла огромная тыква. Если налить в нее воду, она треснет под собственной тяжестью. А если разрубить ее и сделать из нее чан, то мне его даже поставить будет некуда. Выходит, тыква моя слишком велика и нет от нее никакого проку.
Чжуан-цзы рассмеялся:
– Да ты, я вижу, не знаешь, как обращаться с великим! Один человек из царства Сун знал секрет приготовления мази, от которой в холодной воде не трескаются руки. А знал он это потому, что в его семье из поколения в поколение занимались вымачиванием пряжи. Какой-то чужеземный купец прослышал про эту мазь и предложил тому человеку продать ее за сотню золотых.

Семья собралась на совет и рассудила так: "Вот уже много поколений подряд мы вымачиваем пряжу, а скопили всего-навсего несколько золотых. Давайте продадим нашу мазь!"
Купец, получив мазь, преподнес ее правителю царства У. Тут как раз в земли У вторглись вражеские войска. Дело было зимой, сражались воины на воде. Воины У наголову разбили врагов, и царь в награду за мазь пожаловал тому купцу целый удел.
Вот так благодаря одной и той же мази, смягчавшей кожу, один приобрел целый удел, а другой всю жизнь вымачивал пряжу. Получилось же так оттого, что эти люди по-разному использовали то, чем обладали.
ЗАБУДЬ СЛОВА
Вершей пользуются при ловле рыбы. Поймав рыбу, забывают про вершу. Ловушкой пользуются при ловле зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Словами пользуются для выражения смысла. Постигнув смысл, забывают про слова. Где бы найти мне забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НЕ ЛЮБИЛ МАШИНЫ
Цзы-Гун возвращался домой из путешествия в Чу вместе со своими учениками и по пути увидел старика, который вскапывал огород и поливал его, лазая в колодец с глиняным кувшином. Старик трудился неутомимо, сил тратил много, а работа у него шла медленно.
Цзы-Гуну стало жаль старого человека, и он обратился к нему с такими словами:
– Разве ты не знаешь, что существует механизм для полива? Это такое чудесное устройство, что за один день может полить сотню грядок! Много сил с ней тратить не нужно, а работа продвигается быстро. Не лучше ли тебе приобрести такую машину?

Крестьянин посмотрел на него и спросил:
– А что это за машина?

– Ее делают из дерева, задняя часть у нее тяжелая, а передняя легкая. Вода из нее бьет, как из родника. Ее называют водяным колесом.

Старик нахмурился и сказал с усмешкой:
– Мой учитель так говорил мне: тот, кто работает с машиной, сам все делает как машина. У того, кто все делает как машина, сердце тоже становится машиной. А когда сердце становится как машина; исчезают целомудрие и чистота. Если же нет целомудрия и чистоты, не будет и твердости духа. А тот, кто духом не тверд, не сбережет в себе Дао.

Устыдившись своих слов, Цзы-Гун опустил голову и смолчал. Тогда старик спросил его:
– Ты кто такой?

– Я ученик Конфуция, – ответил Цзы-Гун.

– Не из тех ли ты, кто копит знания, чтобы похваляться перед другими? – спросил старик. – Не из тех ли ты, что печально поют в одиночестве, мечтая о славе? Если бы ты забыл про свой дух и освободился от своей телесной оболочки, ты, может быть, и приблизился бы к правде. Но ты ведь сам с собой сладить не можешь, где тебе найти управу на всю Поднебесную. Уходи! Не мешай мне работать.

Устыженный Цзы-Гун в задумчивости пошел прочь. Лишь пройдя тридцать ли, он пришел в себя. Тогда ученики спросили его:
– Что это был за человек? Почему ты побледнел после разговора с ним и целый день не можешь опомниться?

– Раньше я думал, что в Поднебесной есть только один человек, а теперь узнал, что в ней есть еще один, – ответил Цзы-Гун. – Учитель наставлял меня: в делах будь благоразумен, к успеху стремись неустанно, малыми силами добивайся многого – таково Дао истинно мудрого.

А этот человек учит по-другому: кто следует Дао, в том жизненные свойства целостны, в ком целостны жизненные свойства, целостно и тело, а в ком тело целостно, дух тоже целостен. Быть целостным в духе – вот Дао истинно мудрого.
Вверяясь жизни, мудрый действует заодно со всеми людьми и не знает, почему так поступает. Так прост он и так безыскусен! Мысли о заслугах и выгодах, уловках и удачах не тревожат его сердце. Такой человек против своей воли не пойдет, наперекор своим желаниям жить не будет. Добившись успеха, он не станет любоваться собой, даже если весь мир будет хвалить его. Потерпев неудачу, он не смутится, даже если весь мир будет бранить его. Ни хвала, ни хула света ничего ему не прибавят и ничего от него не отнимут.
Вот что такое человек, чьи жизненные свойства целостны! Я же из тех, кого носит ветер по волнам.
Вернувшись в Лу, Цзы-Гун рассказал обо всем Конфуцию, и Конфуций сказал:
– Тот человек думает, что владеет древними тайнами приближения к Дао. Он знает лишь одно и не желает знать другого: заботится о внутреннем и не думает о внешнем.

Сердцем прозрел, душой безыскусен,
недеяньем живет, вернулся к началу,
природу постиг, бережет в себе дух,
чтоб привольно скользить в пошлой жизни мирской.
Как тут не подивиться? Но разве дано тебе и мне познать это искусство?
Глава 9
ЕСТЕСТВЕННЫЙ ПУТЬ
КАК ПОСТИЧЬ ЖИЗНЬ
Постигший сущность жизни не утруждает себя никчемными делами. Постигший сущность судьбы не утруждает себя делами, не ниспосланными судьбой.
Чтобы поддерживать в теле жизнь, нужно опираться на разные вещи, но бывает так, что вещи имеются в избытке, а поддержать жизнь в теле невозможно. Чтобы сохранить в себе жизнь, нужно прежде не лишаться своего тела, но бывает так, что тела не лишаются, а жизнь оказывается загубленной.
Приход жизни нельзя отвергнуть,
уход ее нельзя остановить.
Как это прискорбно! Люди в свете полагают, что пропитания тела достаточно для поддержания жизни, а ведь, сколько ни питайся, жизнь свою в конце концов не сбережешь. Однако же в свете считают, что этого достаточно, и даже не знают, как жить по-другому.
Тому, кто хочет избавиться от забот о своем теле, лучше всего покинуть свет.
Кто уйдет от света, тот избавится от тягот.
А кто избавлен от тягот, тот душой прям и ровен.
то душой прям и ровен, умеет жить каждодневным обновлением.
А кто живет каждодневным обновлением,
тот уже близок к правде.
Заслуживают ли земные дела того, чтобы их отбросить, а жизнь – того, чтобы ее оставить?
Отбросивший дела не утруждает себя.
Оставивший жизнь неувядаем духом.
Кто телом целостен и вернулся к полноте духа,
тот станет единым с Небом.
Небо и Земля – отец и мать всех вещей. Соединяясь, они создают тело. Разъединяясь, они кладут начало новой жизни. Когда и тело и дух вечно живут, это называется "способностью перенести себя". В духовном стяжай еще более духовное – и тогда станешь опорой Небес.
НЕДЕЯНИЕ – ДОРОГА ВСЕХ ДОРОГ
Исток силы державных владык – Небо и Земля, господин ее – Дао, образец ее – полнота жизненных свойств.
Тот, кто претворяет недеяние, с избытком обладает всем, что необходимо для управления Поднебесной. А тот, кто уповает на свои деяния, никогда не возымеет власти над Поднебесной. Вот почему древние столь высоко ценили недеяние. Если правитель претворяет недеяние, а подданные ему вторят, тогда подданные ничем не отличаются от правителя. Когда подданные ничем не отличаются от правителя, тогда нет и настоящих подданных. Если подданные деятельны и правитель вторит им, тогда правитель ничем не будет отличаться от подданных. А когда правитель ничем не отличается от подданных, тогда нет настоящего повелителя. Правитель должен недеянием поставить себе на службу Поднебесную, а подданные должны Делами своими служить Поднебесной. Таков неизменный порядок.
Посему те, кто в древности управлял Поднебесной, не искали применения своему уму, даже если знания их охватывали Небо и Землю. Они не говорили от себя, даже если постигли до конца природу вещей. Они не принимали самочинных действий, даже если могли свершить любое дело в пределах морей.
Ведь Небо ничего не рождает,
а вещи превращаются,
Земля ничего не растит,
а вещи вызревают,
державный владыка ничего не делает,
а в мире все свершается.
Поэтому говорят: "Нет ничего одухотвореннее Неба, нет ничего богаче Земли и ничего величественнее державного владыки". И еще говорят: "Могущество державного владыки слито с Небом и Землей".
Вот так можно сделать Небо и Землю своей колесницей, пустить вскачь десять тысяч вещей и приставить к делу всех людей.
ЧИСТОЕ ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ
Учитель Ле-цзы спросил стража ворот Гуань-иня:
– Говорят, что высший человек идет под водой – и не захлебывается; ступает по огню – и не обжигается; воспаряет над всем миром – и не пугается. Как этого добиться?

– Этого добиваются не знаниями и ловкостью, а сохраняя чистоту жизненной силы, – ответил Гуань-инь. – Присядь, я расскажу тебе.

Все, что обладает формой и образом, звучанием и цветом, – это вещи. Чем же отличаются друг от друга вещи и чем они превосходят друг друга? Формой и цветом – только и всего! Ведь вещи рождаются в Бесформенном и возвращаются в Неизменное. Какие могут преграды тому, кто это постиг? Такой человек пребывает в Неисчерпаемом и хоронит себя в Беспредельном, странствует у конца и начала всех вещей. Он бережет цельность своей природы, пестует свой дух и приводит к согласию свои жизненные силы, дабы быть заодно с творением всего сущего. Небесное в нем сберегается в целости, духовное в нем не терпит ущерба. Как же могут задеть его внешние вещи?
Вот так же и пьяный, упавший с повозки, может удариться сильно, а до смерти не убьется. Тело у него такое же, как у других, а ушибется он по-особому – ведь дух его целостен. Он не знал, что едет в повозке, и не знал, что свалился с нее, мечты о жизни и страх смерти не гнездились в его груди, и вот он, столкнувшись с каким-либо предметом, не ведает страха. Если человек может стать таким целостным от вина, то насколько же целостнее может он стать благодаря Небу?
Мудрый хоронит себя в небесном, и потому ничто не может ему повредить. Разве может что-то повредить Небу?
ВО МНОГИХ ПЕРЕМЕНАХ БОЛЬШИЕ РАДОСТИ
Великое Изначальное вверило мне мое тело
и ниспослало мне бремя земной жизни.
Оно дало мне отдохновение в старости
и упокоит меня в смерти.
То, что сделало доброй мою жизнь,
сделает доброй и мою смерть.
Если спрятать лодку в бухте, а холм в озере, то покажется, что они надежно укрыты. Но в полночь явится Силач и унесет все на своей спине, а Невежде будет невдомек. Как бы ни было удобно прятать малое в большом, оно все равно может пропасть.
Вот если спрятать Поднебесную в Поднебесной, ей некуда будет пропасть. Таков великий закон сбережения всех вещей.
Люди почитают за небывалое счастье родиться в облике человека. Насколько же радостнее знать, что то, что имеет облик человеческий, претерпит тысячи и тысячи превращений и им не наступит предел! Поэтому мудрый пребывает там, где вещи не могут пропасть и доподлинно присутствуют. Для него равно хорошо и погибнуть в молодости, и умереть в старости, и начинать, и заканчивать. Люди охотно берут его за образец. Что говорить о том, кто стоит у начала всего сущего и кем держится Единое превращение мира?
МУДРЕЦ-НЕУДАЧНИК
Моу, сын царя Вэй, пошел к мудрецу Чжуан-цзы за советом.
– Вот я стою здесь с тобой, – начал он, – и смотрю на море, на то, как волны разбиваются о камень. Тело мое здесь, но сердцем я далеко отсюда, у городских башен царства Вэй. Как же мне быть?

– Цени жизнь, – ответил Чжуан-цзы. – Тот, кто ценит жизнь, презирает выгоду.

– Это я знаю, – сказал царевич. – Но я не могу себя побороть.

– Если не можешь побороть себя, тогда живи как живется и не насилуй дух, – сказал Чжуан-цзы. – Не уметь себя побороть и притом насильно себя удерживать означает "быть раненным дважды". А тот, кто "ранен дважды", долго не проживет.

Моу был сыном царя Вэй, владевшего десятью тысячами колесниц. Для него скрыться в пещере среди гор было труднее, чем простолюдину, но хотя он и не обрел Дао, можно сказать, что он кое-что знал о нем.
Тогда царь повернулся к своему другу Янь Буи и сказал:
– Эта обезьяна хвасталась своей ловкостью и поплатилась за это жизнью. Пусть это послужит тебе предостережением. Нельзя хвастаться своими достоинствами перед другими!

Вернувшись домой, Янь Буи подумал и пошел в ученики к Дун У, чтобы тот отучил его гордиться своей красотой, веселиться и искать славы. Прошло три года – и люди заговорили о нем с уважением.
ЗНАТЬ И НЕ ГОВОРИТЬ
Чжуан-цзы сказал: "Познать Дао легко, а не говорить о нем трудно. Знать и не говорить – это принадлежит небесному. Знать и говорить – это принадлежит человеческому. Люди древности предпочитали небесное человеческому".
ХВАСТЛИВАЯ ОБЕЗЬЯНА
Однажды царь У поднялся на Обезьянью гору. Завидев его, обезьяны бросились врассыпную и скрылись в непроходимой чаще. Только одна обезьяна беспечно прыгала вокруг, как бы показывая царю свою ловкость. Царь выстрелил в нее из лука, но она поймала стрелу. Тогда царь велел своим людям стрелять в нее из всех луков, и обезьяна в конце концов упала, сраженная стрелой.
Глава 10
КОНФУЦИЙ
УРОК МУДРОСТИ
Конфуций отправился на запад, чтобы отнести несколько книг во дворец царя Чжоу. Его ученик Цзы-Лу дал ему совет:
– Я слышал, что среди хранителей исторических записей в Чжоу есть некий Лао-цзы, который уже оставил службу и живет в уединении. Лучше обратиться к нему: он поможет разместить книги в хранилище.

Конфуций последовал совету и пришел к Лао-цзы. Однако тот отказался помочь ему. Тогда Конфуций пустился в рассуждения о двенадцати канонах, но мудрец прервал его:
– Слишком много слов, друг мой. Короче никак нельзя сказать?

– Главное заключается в человечности и долге, – ответил Конфуций.

– Позволь спросить, считаешь ли ты, что человечность и долг относятся к природе человека?

– Да, – сказал Конфуций. – Ведь если благородный муж не человеколюбив – значит, он не созрел; если не знает долга – значит не вошел в жизнь. Человечность и долг – это природа настоящего человека. Каким же еще ему быть?

– А позволь спросить, что ты разумеешь под человечностью и долгом? – спросил Лао-цзы.

– Находить удовольствие в бескорыстной любви ко всем – вот сущность человечности и долга.

– О, какие опасные слова! – воскликнул Лао-цзы. – Любить всех одинаково! Да возможно ли это? А в желании быть бескорыстным всегда есть своя корысть. Если уж ты хочешь, чтобы мир не утратил своей простоты, так посмотри вокруг: Небу и Земле свойственно постоянство, солнцу и луне свойственно излучать свет, звездам свойственно составлять созвездия, зверям и птицам свойственно собираться в стаи, деревьям свойственно тянуться вверх. Если бы ты дал свободу жизненным свойствам, то уже давно достиг бы истины. К чему эта суета вокруг человечности и долга? Ты вносишь смуту в души людей – и только!

Конфуций вернулся домой и три дня ни с кем не разговаривал. Ученики стали спрашивать его, чему он научил Лао-цзы.
Тогда Конфуций сказал:
– Лао-цзы – настоящий мудрец! Я повстречался с истинным драконом. Дракон летит на облаках, его питают Инь и Ян. Я стоял с открытым ртом после того, как поговорил с этим человеком, и не мог прийти в себя. Как мог я чему-то научить Лао-цзы?

О ТОМ, КАК ЛАО-ЦЗЫ ЛЕТАЛ БЕЗ КРЫЛЬЕВ
Конфуций отправился к Лао-цзы и застал его как раз после омовения. Учитель сушил свои длинные волосы, сидя совершенно неподвижно, – казалось, ничто в мире для него не существует. Конфуций почтительно подождал некоторое время, а затем спросил:
– Не обманывают ли меня мои глаза? Ты ли это, учитель? Еще минуту назад ты сидел неподвижно, как высохшее дерево. Казалось, ты ни о чем не думаешь и вовсе покинул мир.

Лао-цзы открыл глаза и ответил: – Что это значит?
– Разумом этого не понять, словами не рассказать. Однако я все же попытаюсь немного рассказать тебе об этом.

Сила Инь, достигнув предела, навлекает великий холод. Сила Ян, достигнув предела, создает великий жар. Холод исходит от Неба, жар вырывается из Земли. Воздействуя друг на друга, они создают всеобщее согласие, и в нем рождаются все вещи. Нечто связывает все нити мироздания, но никто не видел его формы. Уменьшаясь и увеличиваясь, переполняясь и опустошаясь, то угасая, то разгораясь, обновляясь с каждым днем и преображаясь с каждым месяцем, оно трудится каждый день, но никто не видит плодов его труда. Все живое откуда-то рождается, все умершее куда-то уходит, начала и концы извечно сплетены в мировом круговороте, и никто не знает, где его предел.
– Но что же означает твое странствие? – спросил Конфуций.

– Это высшая красота и высшее счастье, – ответил Лао-цзы. – Тот, кто дошел до высшей красоты и пребывает в высшем счастье, тот и есть высший человек.

– А можешь ли ты научить меня этому? – спросил Конфуций.

– Животные, питающиеся травой, не страдают от перемены пастбища. Водяные твари не страдают от перемены воды. При небольших переменах и те и другие сохраняют великое постоянство своей природы.

Да не войдут в тебя ни радость, ни гнев, ни печаль, ни веселье. "Поднебесный мир" – это то, в чем все вещи едины. Постигни это единство, и сам ему уподобишься. Тогда твое бренное тело станет для тебя как пыль и грязь, а жизнь и смерть, начало и конец станут как день и ночь. Тогда ничто на свете не нарушит твой покой, и всего менее – мысли о приобретениях и потерях, о счастье и несчастье. Ты отбросишь свой чин, словно стряхнешь с себя грязь, ибо поймешь, что все ценное – в нас самих, и оно не теряется от перемен нашей жизни.
К тому же, если мы никогда не достигаем предела в бесчисленных превращениях мира, с какой стати какое-то одно из них должно волновать нас? Муж, претворяющий Дао, свободен от этого.
– Поистине ты равен свойствами Земле и Небу, учитель! – воскликнул Конфуций. – Но ты все же прибегаешь к возвышенным словам, дабы побудить других совершенствовать свое сердце. Да и кто из благородных мужей древности мог обойтись без этого?

– Это не так, – возразил Лао-цзы. – Когда вода течет вниз, она сама ничего не делает, ибо стекать вниз – ее природное свойство. Высший человек не совершенствует свои свойства, но люди не отворачиваются от него. Вот и небо само по себе высоко, земля сама по себе тверда, солнце и луна сами по себе светлы. Что же им надлежит совершенствовать?

Конфуций ушел от Лао-цзы и рассказал об этом разговоре Янь Хою:
– Я пытался познать Дао, но был подобен червяку в горшке с уксусом. Если бы учитель не снял крышку, никогда бы не догадался я о единстве Неба и Земли.

УЧЕНИК ДЕЛАЕТ УСПЕХИ
Однажды Конфуций беседовал со своим учеником Янь Хоем, и тот сказал:
– Учитель, мне кажется, я кое-чего достиг.

– Чего именно? – спросил Конфуций.

– Я забыл о ритуалах и музыке.

– Это хорошо, но ты еще далек от совершенства. На другой день Янь Хой снова пришел к Конфуцию.

– Я еще кое-чего достиг, – сказал Янь Хой.

– Чего же? – спросил Конфуций.

– Я забыл о человечности и справедливости.

– Это хорошо, но все еще недостаточно.

На другой день Янь Хой и Конфуций снова встретились.
– Я опять кое-чего достиг, – сказал Янь Хой.

– Чего же на этот раз?

– Я просто сижу в забытьи. Конфуций изумился и спросил:

– Что ты хочешь этим сказать – "сижу в забытьи"?

– Мое тело будто отпало от меня, а разум будто угас. Я словно вышел из своей бренной оболочки, отринул знание и уподобился единому и неизмеримому Дао. Вот что такое "сидеть в забытьи".

Конфуций сказал:
– Если ты един со всем сущим, значит, у тебя нет пристрастий. Если ты живешь превращениями, ты не стесняешь себя правилами. Видно, ты и вправду мудрее меня! Я, Конфуций, прошу дозволения следовать за тобой!

ДАО ИЗБАВЛЯЕТ ОТ СМЕРТИ
Однажды случилось так, что Конфуций попал в осажденную крепость на рубеже царств Чэнь и Дай. В крепости начался голод, учитель не ел горячей пищи уже целую неделю и очень ослабел. Тогда вельможа по имени Тай-гун Жэнь пришел к нему выразить сочувствие и сказал:
– Учитель, ты можешь скоро умереть.

– Да, – согласился Конфуций.

– Но разве ты не боишься смерти?

– Конечно, боюсь, – сказал Конфуций.

– Тогда разреши мне поведать тебе о Дао, избавляющем от смерти, – сказал Тай-гун Жэнь. – В Восточном океане живет птица, зовут ее Ин. Птица эта летает низко и небыстро, словно у нее нет сил: летит вперед, словно кто-то тянет ее за собой, взмывает вверх, словно кто-то подбрасывает ее в воздух. Летя вперед, не смеет быть впереди других. Отступая, не смеет быть позади других. Питаясь, не решается брать пищу первой, кормится остатками еды. Вот почему она не выпадает из стаи, и никто из посторонних не может причинить ей вред.

Прямое дерево срубают первым.
Колодец со сладкой водой осушают первым.
Ты же стараешься приукрасить свои знания, чтобы поразить невежд, самому стяжать совершенство, чтобы выявить низость других, сверкаешь, словно солнце и луна на небосводе. Оттого-то тебе и не избежать беды. Я слышал, как в старину некий муж, достигший великого совершенства, сказал:
Кто хвалится, не достигнет признания.
Совершенное признание быстро увянет.
Громкая слава вскоре умрет.
Но разве пожелает человек добровольно отречься от заслуг и славы и вернуться к обыкновенным людям?
Тот, кто следует Дао, всего достигает, но присутствие его незримо. Он все свершает, но ему нет имени. Лишенный свойств, совсем обыкновенный, он похож на лишенного рассудка, не оставляет следов, не ищет заслуг и славы. Поэтому он никогда не винит людей и люди ни в чем не винят его. О совершенном человеке ничего не слышат. Чему же ты радуешься?
– Прекрасно! – вскричал Конфуций. – Надо разорвать все связи, отречься от учеников, бежать на болота, одеваться в шкуры и холстину, питаться желудями и каштанами. Тогда, войдя к диким зверям, не потревожишь их стада, придя к птицам, не вспугнешь стаи. Если же меня не испугаются звери и птицы, то что говорить о людях?

ПРЕСНЫЙ, КАК ВОДА
Конфуций пришел за советом к учителю Цзы-сан Ху, который многие годы жил отшельником.
– Дважды уже меня изгоняли из Лу, – сказал Конфуций, – в Сун меня чуть не задавили деревом, в Вэй я чудом избежал смерти, в Шан и Чжоу я бедствовал, а на рубеже Чэнь и Цай был осажден. Но это еще не все беды, что случились со мной. Из-за этих несчастий родичи все больше отдалялись от меня, друзья и последователи все дальше уходили от меня.

Учитель Цзы-сан Ху посмотрел на Конфуция и ответил ему так:
– Не слыхал ли ты о человеке по имени Линь Хой, который бежал из Цзя? Он бросил там свою яшмовую печать ценой в тысячу золотых и бежал, забрав с собой малолетнего сына. Кто-то спросил его: "Почему ты взял с собой сына? Он что, дорого стоит?" "Нет, недорого", – ответил Линь Хой. "Может быть, с ним мало хлопот?" "Нет, хлопот с младенцем много", – ответил Линь Хой. "Так почему же ты бросил драгоценную яшмовую печать и захватил с собой младенца-сына?" "Первое имеет отношение к выгоде, а второе – к небесному в нас", – ответил Линь Хой.

Те, кого связывает выгода, бросают друг друга в бедности и в несчастии. Те, кого связывает Небо, в бедности и в несчастии сближаются. И различие между теми, кто сближается, и теми, кто отдаляется, неимоверно велико. К тому же благородный муж в общении пресен, как вода, низкий же человек в общении сладок, как молодое вино. Благородный муж и в близости пресен, низкий человек и в разлуке сладок. А тот, кто бездумно сходится, бездумно же и расстается.
– Благодарю за наставление, учитель! – воскликнул Конфуций и пошел к себе, кружась на ходу от радости. Он прекратил обучать учеников и выбросил книги. Он не подпускал к себе учеников, но их любовь к нему только окрепла.

КАК КОНФУЦИЙ НАШЕЛ ДАО
Конфуций сказал Лао-цзы:
– Я долгое время изучал шесть канонов и досконально постиг их смысл. Но вот что меня поражает, учитель: я рассказывал об этих канонах семидесяти двум нерадивым и жестоким правителям, но ни один не захотел последовать им. Как же трудно заставить людей принять путь Дао!

– Что ж, друг мой, – ответил Лао-цзы, – по-моему, тебе повезло, что ты не встретился с мудрыми царями былых времен. Ведь шесть канонов – это только внешние следы деяний древних мудрецов. Но разве в них заключен смысл этих деяний? Ты же ведешь речь только о следах. Следы появляются там, где ступила нога, но сами-то они отнюдь не нога!

Посмотри на белых цапель: они зачинают, глядя друг на друга немигающим взором. У насекомых это происходит, когда самец зовет самку сверху, а самка откликается снизу. Или вот существо, именуемое Лэй: оно зачинает само от себя.
Природу живых существ нельзя изменить,
их судьбу невозможно поправить,
время нельзя остановить,
а действию Дао нельзя поставить преграду.
Если следовать Дао, нет ничего невозможного, если же идти наперекор Дао, ничего не сможешь совершить.
После этого разговора Конфуций не выходил из дома три месяца. Затем он вернулся к Лао-цзы и сказал:
– Учитель, я понял! Вороны и сороки откладывают яйца, рыбы мечут икру, все в мире свершается через мельчайшие метаморфозы. Когда рождается младший брат, старший брат плачет, ибо знает, что теперь ему достанется меньше материнского молока. Слишком долго я не понимал, что значит быть другом перемен в мире. И если человек не умеет быть другом перемен, разве может он изменить других людей?

Лао-цзы посмотрел на него, улыбнулся и сказал:
– Неплохо! Кажется, ты нашел Дао, Конфуций.

Глава 11
ТИРАНЫ
ПОСТ СЕРДЦА
Янь Хой, любимый ученик Конфуция, пришел к учителю и попросил разрешения уехать.
– Куда же ты направляешься? – спросил Конфуций.

– Я еду в царство Вэй, – ответил Янь Хой.

– А что ты будешь там делать?

– Я слышал, что правитель Вэй молод летами и безрассуден в поступках. Он не заботится о благе государства и не замечает своих промахов. Столь низко ценит он человеческую жизнь, что в его владениях громоздятся горы трупов, а люди доведены до отчаяния. Ты и сам как-то говорил: "Не беспокойтесь о тех царствах, где есть порядок. Идите туда, где порядка нет. У ворот дома, где живет доктор, много больных". Я хочу как-нибудь применить на деле то, чему ты меня учил, и навести порядок в том несчастном царстве.

– Ах, вот как! – отозвался Конфуций. – Боюсь, ты спешишь навстречу собственной гибели. Дао не терпит смятения:

Когда ум наш охвачен смятением,
истина дробится,
а когда истина раздроблена,
люди охвачены тревогой,
если же ты не можешь одолеть тревогу,
ты никогда не станешь свободным.
Совершенные люди древности учили других лишь тому, в чем сами находили прочную опору. И пока ты сам не нашел такую опору в себе, как можешь ты браться за воспитание надменного владыки?
Да и понимаешь ли ты, что источник нашей власти над людьми есть также подлинный исток нашего знания? Власть над людьми находит выражение в славе, знание же рождается из соперничества. "Приобрести имя" – значит победить в борьбе, и знание есть орудие этой борьбы. И то и другое – вредоносные орудия, никак не способствующие нашему совершенствованию.
Еще нужно сказать тебе, что обладать выдающимися способностями, безупречной честностью, но не видеть, что таится в душе другого, не стремиться к славе, не понимать человеческого сердца и проповедовать добро, справедливость и благородные деяния перед жестокосердным государем – значит показать свою красоту, обнажая уродство другого. Поистине такого человека следовало бы назвать "ходячим несчастьем".
А тому, кто доставляет неудовольствие другим, люди, конечно же, тоже будут стараться навредить. Боюсь, не избежать тебе гонений света! Нет уж, лучше тебе не вступать в спор с державным владыкой. Ведь государь наверняка станет придираться к твоим недостаткам и расписывать собственные достоинства.
Твой взор он помутит.
Твою гордость он смирит.
Твои уста он замкнет.
Твою гордость убьет.
И даст тебе другое сердце.
И если ты уступишь ему с самого начала, будешь угождать ему потом до конца своих дней. А тогда он едва ли будет прислушиваться к твоим восторженным речам, и, значит, рано или поздно не миновать тебе плахи.
Даже мудрейший может соблазниться славой, что же говорить о таких, как ты? Однако же, думаю, тебе есть что сказать в ответ – так говори же!
Янь Хой сказал:
– Хорошо ли быть внимательным и всеобъятным в устремлениях, прилежным и целеустремленным?

Конфуций отвечал:
– О нет, это никуда не годится! Правитель Вэй не умеет сдерживать свои страсти, и в душе у него нет равновесия. Он будет стоять на своем и не захочет меняться. По видимости он может соглашаться с тобой, но в душе он с тобой не будет считаться. Что же тут хорошего?

– Коли так, – сказал Янь Хой, – я буду прям внутри и податлив снаружи. Я буду верен своим убеждениям, но уступать царской воле.

Как человек "прямой внутри", я буду послушником Неба. Тот, кто становится послушником Неба, знает, что и Сын Неба, и он сам – дети Неба и что он один умеет говорить от себя как бы без умысла – так, что иной раз людям его речи нравятся, а иной раз не нравятся. В мире к таким людям относятся как к детям. Вот что я называю "быть послушником Неба".
Тот же, кто "податлив снаружи", будет послушником человека. Держать в руках ритуальную табличку, падать на колени и простираться ниц – так ведет себя подданный. Все люди так поступают, отчего и мне не поступать так же? Делая то, что и другие делают, я никому не дам повода быть недружелюбным ко мне. Вот что я называю "быть послушником человека".
Будучи верным своим убеждениям и послушным царской воле, я буду послушником древних. Правдивые слова, будь то распоряжения или назидания, восходят к древним, и сам я за них не в ответе. В таком случае я могу быть прям, не рискуя собой. Вот что я называю "быть послушником древних". Годится ли такое поведение?
– Никуда не годится! – отвечал Конфуций. – Планы хитроумные, да осуществить их трудно. Будь проще, и тогда, даже не выделяясь большим умом, ты избежишь беды. Однако же на этом следует остановиться. Своего повелителя тебе все равно не переделать. Ты со своими планами слишком полагаешься на свой ум.

– Мне больше нечего сказать, – промолвил Янь Хой. – Прошу тебя, учитель, дай мне совет!

– Постись, и я скажу тебе, – отвечал Конфуций. – Действовать по собственному разумению – не слишком ли это легко? А тот, кто предпочитает легкие пути, не узрит Небесного сияния.

– Я из бедной семьи и вот уже несколько месяцев не пил вина и не ел мяса. Можно ли считать, что я постился?

– Так постятся перед торжественным жертвоприношением, я же говорю о посте сердца.

– Осмелюсь спросить, что такое пост сердца?

– Сделай единой свою волю: не слушай ушами, а слушай сердцем, не слушай сердцем, а слушай посредством Ци – внимай внутреннему в себе. В слухе остановись на том, что слышишь, в сознании остановись на том, о чем думается. Пусть жизненный дух в тебе пребудет пуст и будет непроизвольно откликаться внешним вещам. Дао сходится в пустоте. Пустота и есть пост сердца.

– Пока я не услышал твоих слов, учитель, я был живым человеком, Янь Хоем, – сказал Янь Хой. – Теперь же, когда я хочу последовать твоим словам, прежний Янь Хой совершенно растворился.

Вот это и значит "сделать себя пустым"?
– Именно так! – отвечал Конфуций. – Вот что я тебе скажу: теперь можешь идти к этому правителю безбоязненно, но не забивай себе голову мыслями о славе. Когда тебя слушают, пой свою песню, когда тебя не слушают, умолкни. Остановись на неизбежном и в этом обрети свой единый дом. Тогда ты будешь близок к правде.

Легко ходить, не оставляя следов.
Трудно ходить, не касаясь земли.
Деяниям людей легко подражать,
свершениям Неба подражать трудно.
Ты знаешь, что такое летать с помощью крыльев.
Ты еще не знаешь, что такое летать без крыльев.
Ты знаешь, что такое знанием добывать знание,
но еще не знаешь, что значит благодаря незнанию
обретать знание.
Вглядись же в тот сокровенный чертог: из пустой залы исходит ослепительный свет. Удачу приносит прекращение прекращения. Пока же ты не придешь к этому концу, ты будешь мчаться галопом, даже восседая неподвижно. Если твои уши и глаза будут внимать внутреннему и ты отрешишься от умствования, то к тебе стекутся божества и духи, не говоря уже о людях! Вот что такое превращение всей тьмы вещей. Древние мудрецы здесь обретали тот узел, в котором сходятся все нити. На этом они прекратили свои странствия, ну а простым людям и подавно нужно остановиться!
КАЖДОМУ СВОЕ
Когда Янь Хой уехал в восточное царство Ци, Конфуций опечалился. Другой его ученик, Цзы-Гун, спросил:
– Почему ты так печалишься с тех пор, как Хой уехал в Ци?

– Ты задал хороший вопрос! – ответил Конфуций. – Когда-то я слышал такие слова: "В маленький мешочек не вложишь большую вещь. Короткой веревкой ничего не достанешь с глубины". Это значит, что каждому из нас уготовано свершить в мире столько, сколько мы можем, – и не более того. Боюсь, что Хой станет беседовать с государем Ци о пути Дао и ссылаться на слова мудрых правителей древности.

Государь начнет искать в себе то, чего в нем нет. Не найдя того, что он ищет, он впадет в растерянность. А если человек, у которого вы служите советником, пребывает в растерянности, вам грозит неминуемая смерть.
Не приходилось ли тебе слышать историю о том, как в окрестности столичного города Лу залетела
морская птица? Правитель Лу по этому случаю устроил пир у алтарей предков, исполнил
священные мелодии,
преподнес птице лучшее мясо от жертвоприношения.
А птица сидела, вытаращив глаза, и не съела ни куска
мяса, не выпила ни глотка воды. Через три дня она
умерла.
Так получилось оттого, что правитель Лу на самом деле заботился о себе, а не о птице. Тот, кто действительно хотел сделать птице добро, пустил бы ее на волю в густые леса, позволил бы ей плавать на озерах и реках, кормил бы ее водяной живностью, дал бы ей жить так, как ей хочется. Для той птицы не было ничего ненавистнее, чем слышать человеческие голоса – ведь они кажутся ей бессмысленным гомоном! Попробуй сыграть священные мелодии на просторах лесного озера, и птицы, заслышав эту музыку, взметнутся в небеса, звери убегут в лес, рыбы уйдут в глубину. Люди же, наоборот, соберутся послушать.
Рыба, находясь в воде, живет в свое удовольствие, а человек, попав под воду, погибает. Они так отличаются друг от друга потому, что у них совсем разные потребности. Вот почему древние мудрецы не думали, что у людей одинаковые способности, и не давали людям одинаковых заданий. В те времена имена зависели от обстоятельств, должное определялось возможным.
ДАО ПОСЛАННИКА
Правитель удела Шэ Цзыгао, собираясь отправиться в царство Ци, обратился к Конфуцию за советом:
– Мой правитель дал мне очень ответственное поручение, а в царстве Ци послов принимают с почетом, но только очень уж медлят с ответом. Даже простолюдина поторапливать – труд неблагодарный, что же говорить о владыке удела! Я очень этим обеспокоен.

Припоминаю твои слова, учитель: "Мало сыщется в этой жизни дел, больших и малых, которые не побуждали бы нас добиваться успеха. Если мы не добьемся успеха, нас накажут люди, а если добьемся, нас накажут стихии. Только человек, исполненный силы, способен избежать неблагоприятных последствий и в том случае, когда он добивается успеха, и в том случае, когда не добивается".
Что касается меня, то я питаюсь простой пищей, и на кухне в моем доме нет недовольных. Но нынче я, получив приказания утром, пью ледяную воду вечером, и вот у меня уже поднялся жар. Еще не приступив к делам, я уже страдаю от "наказания стихий", а если мое предприятие завершится неудачей, мне не избежать "наказания людей", и это еще хуже. Я, кажется, не в состоянии выполнять свои обязанности подданного. Умоляю, дай мне совет!
Конфуций ответил:
– В мире для каждого из нас есть два великих правила: одно из них – судьба, другое – долг.

Любовь детей к родителям – это судьба, ее невозможно вырвать из сердца. Служение подданного правителю – это долг, и, что бы ни случилось с подданным, он не может без государя. Правила, которые невозможно обойти в этом мире, я называю великими. Вот почему в служении родителям извечная вершина сыновней любви – покойно жить с отцом-матерью.
В служении государю вершина преданности – хладнокровно выполнять поручения.
А в служении собственному сердцу вершина добродетели – покойно принимать судьбу, не давая воли огорчениям и радостям и зная, что иного пути нет.
В нашем служении как сына или подданного есть нечто такое, чего нельзя избежать. Если делать лишь то, что требуют обстоятельства, забывая о себе, то разве станете вы себя убеждать, что вам лучше сохранить свою жизнь, нежели умереть?
Вот как тебе следует поступать.
Но позволь мне напомнить тебе еще кое-что. В общении с ближними мы должны доверять им и сами внушать доверие. В общении же с дальними мы должны убеждать в своей преданности при помощи слов, и кто-то должен эти слова передавать. А на свете нет ничего труднее, чем передавать речи сторон, которые друг другом довольны или, наоборот, недовольны. В первом случае непременно будет слишком много восторгов, а во втором – слишком много упреков. Но всякое преувеличение есть пустословие, а пустословие не породит доверия. Если же нет доверия, то и человек, доносящий эти речи до государя, вовек не добьется успеха.
А потому существует правило, гласящее: "Если ты сообщаешь только то, что есть в действительности, и не говоришь ничего лишнего, тогда ты едва ли подвергнешь себя опасности".
И заметь еще: те, кто состязается в каком-нибудь искусстве, сначала стараются как можно лучше показать себя, потом становятся скрытными, в самый разгар состязания пускаются на разные хитрости. Участники торжественного пира поначалу держатся очень церемонно, потом забывают о приличиях, а в разгар пиршества веселятся без удержу. То же самое случается во всех делах: начинают сдержанно, а заканчивают развязно. И то, что поначалу кажется нам делом простым, под конец уже неподвластно нам.
Речи наши – как ветер и волны. Дела наши их подтверждают или опровергают. Ветру и волнам легко прийти в движение. И так же легко поступки наши могут навлечь на нас беду. Следовательно, гнев, угрожающий нам, порождается не иначе как лукавыми речами и пристрастными суждениями. Когда зверь чует свою смерть, он исступленно кричит, напрягая все свои силы, так что крик его проникает прямо в сердце охотника и наполняет его неистовой страстью. Если чересчур настаивать на своей правоте, собеседник обязательно будет спорить с вами и даже сам не будет знать почему. Если он не понимает даже того, что побудило его поступить так, то как он может знать, чем закончится беседа?
Вот почему существует правило, гласящее: "Не пренебрегай указаниями, не домогайся успеха, во всем блюди меру". Пренебрегать указаниями и домогаться успеха – значит подвергать себя опасности. Блестящий успех требует времени, а дело, закончившееся плачевно, уже невозможно поправить. Так можешь ли ты позволить себе быть неосмотрительным?
И последнее: привольно странствовать сердцем, пользуясь вещами как колесницей, и взращивать в себе Срединное, доверяясь неизбежному, – вот предел нашего совершенства. Как же можно ожидать вознаграждения за совершенное нами? В жизни нет ничего важнее, чем исполнить то, что предначертано тебе. И ничего более трудного.
КАК УЧИТЬ ТИРАНА
Янь Хэ хотели назначить воспитателем наследника престола, и он обратился за советом к министру Цюй Боюю:
– Мне известно, – сказал он, – что Небо наделило царевича страстью к убийству. Если я в его присутствии буду вести себя несдержанно, я подвергну опасности мое царство, а если я буду сдержан, то подвергну опасности самого себя. Ума у него хватает лишь на то, чтобы замечать промахи других, но он не догадывается о настоящих причинах этих промахов. Как мне быть?

Цюй Боюй ответил:
– Как хорошо ты спросил! Будь всегда осторожен, будь внимателен! Будь безупречен в своем поведении. В поступках наших главное – быть своевременным, в чувствах наших главное – пребывать в согласии.

Правда, и то и другое создает свои трудности. Когда ты действуешь своевременно, ты все же не хочешь оказаться втянутым в мирские дела, а когда ты пребываешь в согласии, ты не хочешь, чтобы мир в твоем сердце выскользнул наружу. Если ты окажешься втянутым в мирские дела, тебя захлестнут раздоры и гибельные страсти. Если ты позволишь душевной гармонии выскользнуть наружу, она обернется пошлой славой и лукавством.
Если царевич захочет поиграть, играй вместе с ним. Если он захочет скакать по полям, скачи вместе с ним. Если он захочет плавать по глади вод, плыви вместе с ним. Постигай досконально его нрав и следуй в нем тому, что не несет в себе порчи.
Приходилось ли тебе видеть богомола? Он яростно стучит лапками перед приближающейся повозкой, не ведая о том, что не выдержать ему тяжести колес. А все потому, что у него слишком благородный характер. Будь же осторожен, будь внимателен! Если ты обнажишь перед наследником те свои качества, которыми любой мог бы гордиться, ты не продержишься долго.
Знаешь ли ты, как поступают люди, укрощающие тигров? Они не дают тиграм живых животных, ибо тигры рассвирепеют, убивая их. Не дают тиграм и целые туши животных, ибо тигры рассвирепеют, раздирая эти туши на части. Зная, когда тигры голодны, а когда сыты, они умеют укрощать их ярость. Тигры – существа другого рода, нежели люди, но если они ласкаются к тому, кто кормит их, так получается потому, что человек следует их природным наклонностям. Если же они свирепы, то потому, что человек идет против их природы.
Так можно ли не быть осторожным в этой жизни?
Глава 12
ИСТИННЫЕ ЛЮДИ И ИСТИННОЕ ЗНАНИЕ
ИСПРАВЛЯТЬ ЛИ СВОЮ ПРИРОДУ?
Любители поправлять природу, гордясь своими пустыми познаниями, хотят восстановить изначальные свойства вещей. Соблазненные пошлыми желаниями, гордясь своими пустыми понятиями, они стараются достичь просветления духа. Таких людей следовало бы назвать слепцами.
Древние, претворявшие Дао, взращивали знание безмятежностью. Знание росло, а к делу его не прикладывали – вот это и называется "взращивать знание безмятежностью". Знание и безмятежность друг друга укрепляли, а природа всех вещей поддерживала гармонию и истину.
Полнота жизненных свойств – это гармония.
Дао – это всеобщая истина.
Свойства пронизывают все живое в мире – такова их человечность.
Дао содержит в себе всякую истину – такова его праведность.
Когда праведное явлено миру и все живое по-родственному соседствует, торжествует верность. Когда форма наполнена внутри и не теряет своего естества, тогда звучит подлинная музыка. Когда доверие выражается в облике и запечатлевается в правилах поведения, тогда осуществляется ритуал. Если же ритуал и музыка не претворяются сполна, в Поднебесной царит смута. Пусть каждый будет прям и хранит в себе свои жизненные свойства. Если же свойства проступят наружу, природа понесет урон.
НАСТОЯЩЕЕ ЗНАНИЕ
Знать действие Небесного и действие человеческого – вот вершина знания.
Тот, кому ведомо действие Небесного, берет жизнь от Неба. Тот, кому ведомо действие человеческого, употребляет знание познанного для того, чтобы пестовать непознанное в известном.
Прожить до конца срок, уготованный Небом, и не погибнуть на полпути – вот торжество знания.
Однако тут есть сложность: знание, чтобы быть надежным, должно на что-то опираться, но то, на что оно опирается, крайне неопределенно. Как знать, что именуемое нами небесным не является человеческим? А именуемое человеческим не является небесным?
Следовательно, должен быть настоящий человек, и тогда появится настоящее знание.
НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Что же такое настоящий человек? Настоящие люди древности не противились своему уделу одиноких, не красовались перед людьми и не загадывали на будущее. Такие люди не сожалели о своих промахах и не гордились своими удачами. Они поднимались на высоты, не ведая страха, входили в воду, не замочив себя, входили в огонь и не обжигались. Таково знание, которое рождается из наших устремлений к Дао.
Настоящие люди древности спали без сновидений, просыпались без тревог, всякую пищу находили одинаково вкусной, и дыхание в них исходило из их сокровеннейших глубин. Ибо настоящий человек дышит всем телом, а обыкновенный человек дышит горлом.
Скромные и уступчивые, они говорили сбивчиво и с трудом, словно заикались. А у тех, в кого желания проникли глубоко, внутренняя сущность лежит на поверхности.
Настоящие люди древности не знали, что такое радоваться жизни и страшиться смерти; не торопились прийти в этот мир и не противились уходу из него. Не предавая забвению исток всех вещей, не устремляясь мыслью к концу всего сущего, они радовались дарованному им, но забывали о нем, когда лишались этого. Они не вредили Дао умствованием, не подменяли небесного человеческим. Таковы были настоящие люди.
ЛЮДИ ДРЕВНОСТИ
Сердце забывчивое,
лик спокойный,
чело возвышенное.
Прохладные, как осень, теплые, как весна, люди древности следовали в своих чувствах четырем временам года. Они жили, сообразуясь со всем сущим, и никто не знал, где им положен предел.
Даже вступив в войну и погубив государство, мудрый все же может не лишиться любви людей. Она распространяет свои милости на тысячи поколений, но не потому, что любит людей.
Стало быть, человек, который хочет все узнать, не мудр. Благоволить же кому-либо – значит не быть добрым.
Того, кто старается выгадать время, не назовешь достойным человеком. Того, кто не смотрит дальше выгоды и вреда, не назовешь благородным мужем. Того, кто добивается славы, не заботясь о себе, не назовешь благоразумным. Тот, кто лишается жизни, не думая о подлинном в себе, не может быть господином среди людей.
Настоящие люди древности жили праведно и не старались никому угодить.
СКРЫТАЯ СИЛА
Каковы же были настоящие люди древности?
Спокойны и уверены в себе,
но не упрямы.
Открыты миру и всеобъятны,
но красоваться не любили.
Безмятежны: жили как бы в свое удовольствие,
делали лишь то, чего нельзя было не делать.
Решительны и отважны: всегда поступали по-своему.
Осторожны: делали только то, что было в их силах.
Учтивы: казались истинно светскими людьми.
Горды: никому не позволяли повелевать собой.
Скрытны: как будто рта раскрыть не желали.
Рассеянны: вмиг забывали собственные слова,
То, что настоящие люди любили, было едино. И то, что они не любили, тоже было едино. В едином они были едины, но и в не-едином они тоже были едины. В едином они были послушниками Неба. В не-едином они были послушниками человека. Тот, в ком ни небесное, ни человеческое не ущемляют друг друга, достоин зваться настоящим человеком.
ПРЕБЫВАТЬ В ДАО
Смерть и жизнь – это судьба. А то, что они постоянно сменяются, как день и ночь, – это Небесный удел. Там, где люди не в силах изменить что-либо, – там и пребывает естество вещей.
Есть люди, для которых собственный отец равен Небу, и они любят его всей душой. Что же говорить о том, кто возвышается над ним? Есть люди, готовые умереть за своего господина. Что же говорить о самом подлинном из владык в этом мире?
Когда река пересыхает, рыба беспомощно копошится в грязи. Сколь же лучше им забыть друг о друге в просторах многоводных рек и озер! Так и людям лучше всего забыть обо всем на свете и пребывать в Дао!
СПОКОЙСТВИЕ В ПРЕВРАЩЕНИЯХ
Цзыкуй из Наньбо спросил одну старуху: – Скажи мне, как так получается: тебе уже много лет, но выглядишь ты совсем юной. Почему?
– Я долго познавала Дао, – ответила она.

– А можно ли и мне научиться Дао?

– Нет, – сказала старуха. – Ты для этого не годишься. Я знала одного человека по имени Булян И. Он обладал способностями истинного мудреца, но не мог следовать Дао. А я знаю, как следовать Дао, хоть и не обладаю способностями мудреца. Я попыталась обучить его Дао – ведь он и в самом деле мог стать настоящим мудрецом. В конце концов, подумала я, не так уж трудно разъяснить путь мудрого тому, кто обладает способностями мудреца!

Я обучала его три дня, и через три дня он уже мог забывать о мире, в котором жил. Еще через семь дней он научился забывать о вещах, а еще через девять дней – забывать о жизни. А когда он смог забыть о жизни, сердце его стало чистым, как ясная заря, и он сумел прозреть Единое.
Когда же это произошло, он смог отбросить все мысли о прошлом и будущем. И тогда он перенесся туда, где нет различия между жизнью и смертью. Ведь то, что убивает жизнь, само не умирает, а то, что рождает жизнь, само не живет. Что же это такое? Следует за всем, что уходит, и привечает все, что приходит; все может разрушить и все может создать. Поэтому называют его "спокойным в превращениях", ибо все достигает завершенности через превращения.
– Откуда же ты все это узнала? – удивился Цзыкуй. – Ведь у тебя не было учителя!

Старуха ответила:
Я узнала это из книги,
Тот, кто писал эту книгу, усвоил, мудрость
от того, кто сказал-
Тот, кто сказал, узрел мудрость в бесконечной ясности.
Бесконечная ясность узнала это от тайных правил.
Тайные правила узнали это от обыденной жизни.
Она узнала это от великой радости,
а великой радости это рассказала великая тьма.
Великая тьма узрела это в бездонной пропасти,
а та узнала это от начала всех начал.
БОЖЕСТВЕННЫЕ ЛЮДИ
Цзяньу сказал Лян Шу:
– Мне доводилось слышать Цзе Юя. Его речи завораживают, но кажутся неразумными. Они увлекают в неведомые дали и заставляют забыть о знакомом и привычном. С изумлением внимал я этим речам, словно перед взором моим открывалась бесконечно убегающая вдаль река. Речи эти исполнены неизъяснимого величия. О, как далеки они от людских путей!

– Что же это за речи? – спросил Лян Шу.

– Далеко-далеко на горе Гуишань, – ответил Цзяньу, – живут божественные люди. Кожа их бела и чиста, как заледенелый снег, телом они нежны, как юные девушки. Они не едят зерна, вдыхают ветер и пьют росу.

Они ездят в облачных колесницах, запряженных драконами, и в странствиях своих уносятся за пределы четырех морей. Их дух покоен и холоден, как лед, так что ничто живое не терпит урона и земля родит в изобилии.
Я счел эти речи безумными и не поверил им.
– Ну конечно! – воскликнул Лян Шу. – Со слепым не будешь любоваться красками картин. С глухим не станешь наслаждаться звуками колоколов и барабанов. Но разве слепым и глухим бывает одно лишь тело?

Сознание тоже может быть слепым и глухим. Это как раз относится к тебе.
В мире все едино, люди же любят вносить в мир путаницу и раздор – как же не погрязнуть им в суете? А тем божественным людям ничто не может причинить вред. Даже если случится мировой потоп, они не утонут. И если нагрянет такая жара, что расплавятся железо и камни и высохнут леса на горных вершинах. Для них сами великие императоры Яо и Шунь все равно что пыль или мякина. Неужели они станут заниматься ничтожными делишками этого мира?
ЗНАНИЕ СОВЕРШЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
Беззубый спросил своего учителя Ван Ни:
– Знаешь ли ты, в чем вещи подобны друг другу?

– Как я могу это знать? – ответил Ван Ни.

– А знаешь ли ты то, чего не знаешь? – спросил тогда Беззубый.

– Как я могу это знать? – повторил Ван Ни.

– Стало быть, никто ничего не знает? –

– Как я могу это знать? – снова повторил Ван Ни, но добавил на сей раз: – Попробую объяснить. Откуда ты знаешь, что то, что я называю знанием, не является незнанием? И откуда ты знаешь, что то, что я называю незнанием, не является на самом деле знанием?

А теперь смотри сам: если человек переночует на сырой земле, у него заболит поясница и отнимется полтела. А вот случится ли такое с лосем? Если человек поселится на дереве, он будет дрожать от страха, а вот так ли будет чувствовать себя обезьяна? Кто же из этих троих знает, где лучше жить?
Люди едят мясо домашних животных, олени едят траву, сороконожки лакомятся червячками, а совы охотятся за мышами. Кому из этих четырех ведом истинный вкус пищи?
Обезьяны брачуются с обезьянами, олени дружат с лосями, угри играют с рыбками. Маоцзян и Сиши слыли первыми красавицами среди людей, но рыбы, завидев их, тотчас уплыли бы в глубину, а птицы, завидев их, взметнулись бы в небеса. И если бы их увидели олени, они бы с испугу убежали в лес. Кто же среди них знает, что такое истинная красота?
По моему разумению, правила доброго поведения, суждения об истине и лжи запутанны и невнятны. Мне в них не разобраться.
– Если ты не можешь отличить пользу от вреда, – спросил тогда Беззубый, – то уж совершенный человек, несомненно, знает это различие, правда?

Ван Ни ответил:
– Совершенный человек живет духовным! Даже если загорятся великие болота, он не почувствует жары. Даже если замерзнут великие реки, ему не будет холодно. Даже если молнии расколют великие горы, а ураганы поднимут на море волны до самого неба, он не поддастся страху.

Такой человек странствует с облаками и туманами, ездит верхом на солнце и луне и уносится в своих скитаниях за пределы четырех морей. Ни жизнь, ни смерть ничего в нем не меняют, тем паче мысли о пользе и вреде!
СОВЕТ БЕЗЫМЯННОГО
Укорененный в Небе скитался к югу от горы Инь и пришел на берег Реки Чистоты. Там ему встретился Безымянный человек, и он спросил его:
– Ответь мне, как нужно управлять Поднебесным миром?

– Поди прочь, низкий ты человек! Зачем ты спрашиваешь меня о таком скучном деле? – ответил Безымянный. – Я как раз собираюсь стать другом Творца всего сущего, а когда мне и это наскучит, я сяду верхом на Птицу Пустоты и умчусь за шесть пределов вселенной и буду гулять по Деревне, которой нигде нет, поселюсь в Пустыне Безбрежных просторов. Зачем смущать мою душу вопросами о таком ничтожном деле, как управление Поднебесной?

Все же Укорененный в Небе повторил свой вопрос. Тогда Безымянный ответил:
– Пусть сердце твое погрузится в пресно-безвкусное. Пусть дух твой сольется с бесформенным. Следуй естеству всех вещей и не имей в себе ничего личного. Вот тогда в Поднебесной будет порядок.

Глава 13
СГЛАЖИВАЯ ПРОТИВОРЕЧИЯ
ФЛЕЙТА НЕБА
Цзы-Ци из Наньго сидел, облокотившись на столик, и дышал, внимая небесам, словно и не помнил себя. Прислуживавший ему Яньчэн Янь почтительно стоял рядом.
– Что я вижу? – воскликнул Яньчэн. – Как же такое может быть?

Тело – как высохшее дерево,
сердце – как остывший пепел.
Тот, кто сидит ныне передо мной, –
не тот, кто сидел здесь прежде!
– Ты хорошо сказал, Янь! – похвалил Цзы-Ци. – Ныне я похоронил себя. Понимаешь ли ты, что это такое? Ты, верно, слышал флейту человека, но не слыхал еще флейты земли. И даже если ты внимал флейте земли, ты не слыхал еще флейты Неба.

– Объясни, что это значит, учитель! – попросил Яньчэн.

– Великое Единое выдыхает воздух, зовущийся ветром, – отвечал Цзы-Ци. – Он пребывает в покое, но иной раз приходит в движение, и тогда вся тьма отверстий откликается ему. Разве не слышал ты его громоподобного пения? Вздымающиеся гребни гор, дупла исполинских деревьев в сотню обхватов – как нос, рот и уши, как горлышко сосуда, как винная чаша, как ступка, как омут, как лужа. Наполнит их ветер – и они завоют, закричат, заплачут, застонут, залают. Могучие деревья завывают грозно: у-у-у! А молодые деревца стонут им вслед: а-а-а! При слабом ветре – гармония малая, при сильном ветре – гармония великая. Но стихнет вихрь, и все отверстия замолкают. Не так ли раскачиваются и шумят под ветром деревья?

– Значит, флейта земли – вся тьма земных отверстий, – сказал ученик. – Флейта человека – полая бамбуковая трубка с дырочками. Но что же такое флейта Неба?

– Десять тысяч разных голосов! – воскликнул Цзы-Ци. – Кто же это такой, кто позволяет им быть такими, как они есть, и петь так, как им поется?

ПРЕДЕЛ ЗНАНИЯ
Люди древности в своих знаниях достигли предела. Чего же они достигли? Они знали, что изначально вещи не существуют, – вот предел, вот вся бездна смысла, и добавить к этому нечего.
Те, кто шел за ними, считали, что вещи существуют, но нет границ между вещами.
Те, кто шел потом, считали, что границы между вещами существуют, но никакая вещь не может быть "этим" или "тем".
Противопоставление "этого" и "того" – вот причина затемнения Дао. А когда Дао нанесен ущерб, возникает любовная привязанность.
Действительно ли в мире Дао понесло ущерб и возникла любовная привязанность, или ничего этого не было?
СПОКОЙСТВИЕ РАЗУМА
Если вы следуете за своими сложившимися взглядами, как за наставником, то кто среди людей не будет иметь наставника? Почему таким наставником может быть только тот, кто умеет делать выбор в соответствии со своими убеждениями? Ведь и невежда способен поступать так же.
Рассуждать об истине и лжи, прежде чем появится ясное понимание их природы, все равно что говорить: "Я сегодня отправился в город, а пришел туда вчера"! Это значит объявлять существующим то, чего нет. А как несуществующее сделать существующим, не знал даже великий Юй, мудрейший из императоров. Я же и подавно знать о том не могу.
Речь – это не просто выдыхание воздуха. Говорящему есть что сказать, однако то, что говорит он, крайне неопределенно. Говорим ли мы что-нибудь? Или мы на самом деле ничего не говорим? Считают, что человеческая речь отлична от щебета птенца. Есть ли тут отличие? Или отличия нет?
Отчего так затемнено Дао, что существуют истинное и ложное? Почему так невнятна речь, что существуют правда и обман? Как можем мы утверждать существование чего-то такого, чего не может быть? Дао затемняется человеческими пристрастиями, речь становится невнятной из-за цветистости. И вот уже возникают "правильное" и "неправильное", и то, что одни объявляют правдой, другие начисто отрицают. Но вместо того, чтобы принимать то, что другие отрицают, и отрицать то что они провозглашают, лучше прийти к прозрению.
Каждая вещь в мире есть "то", и каждая вещь в мире есть "это". Каждый знает то, что доступно ему, и не видит того, что доступно другому. Вот почему говорится: "То рождается из этого, а это сообразуется с тем". Оттого ли утверждают, что "то" и "это" возникают одновременно. Следовательно, в рождении мы умираем; возможное невозможно, а невозможное возможно; говоря "да", мы говорим "нет", а говоря "нет", говорим "да". Посему мудрец не делает этих различий, но смотрит на все в свете Небес и лишь следует этому.
Всякое "это" есть также "то", а всякое "то" есть также "это". Там говорят "так" и "не так", имея свою точку зрения, и здесь говорят "так" и "не так", тоже имея свою точку зрения. Но существует ли в действительности "это" и "то" или такого различия вовсе не существует? Там, где "это" и "то" еще не противостоят друг другу, находится Ось Пути. Постигнув эту ось в центре мирового круговорота, мы обретаем способность бесконечных превращений: и наши "да", и наши "нет" неисчерпаемы. Вот почему сказано: нет ничего лучше, чем прийти к прозрению.
НЕБЕСНАЯ КЛАДОВАЯ
Великий Путь неназываем.
Великое доказательство бессловесно.
Великая человечность нечеловечна.
Великая честность не блюдет приличий.
Великая храбрость не горит отвагой.
Путь, проявивший себя, перестает быть Путем.
Речь, ставшая словом, не выражает правды.
Человечность, которая всегда добра, не свершит добро.
Показная честность не внушает доверия.
Храбрость, не знающая удержу, не приносит победы.
Все эти пять вещей закруглены и обтекаемы, как шар, но могут вдруг обрести острые углы.
Знать, как остановиться на незнаемом, – это и есть совершенство. Кто же знает бессловесное доказательство и неизъяснимый Путь? Вот что такое, если кто-нибудь способен это знать, Небесная Кладовая. Добавляй в нее – и она не переполнится. Черпай из нее – и она не оскудеет, и неведомо, почему это так. Сие зовется потаенным светом.
ЕДИНСТВО ВСЕГО СУЩЕГО
Возможным называют то, что кажется возможным,
а невозможным – то, что кажется невозможным.
Дорога появляется, когда ее протопчут люди.
Вещи становятся такими, какие они есть, когда
им дают названия.
Каковы же они? Они такие, какие есть.
Почему они не таковы? Они не таковы потому,
что такими не являются.
Каждой вещи изначально свойственно особое качество, и каждая вещь изначально имеет свои возможности. Нет вещи, которая была бы лишена присущих ей качеств и возможностей. Посему, если кто-то произвольно противопоставляет прокаженного красавице Сиши, былинку – столбу, а благородство – подлости, то пусть собирает все это воедино.
Их разделение – это их созидание,
их созидание – это их разрушение.
Но все вещи – рождающиеся и погибающие – друг друга проницают и сходятся воедино.
Только человек, постигший правду до конца, знает, что все приходит к одному. Он не прибегает к частным суждениям, но оставляет все сущее на обычном месте. Обычное определяется полезным, полезное – проникновением в суть вещей, а проникновение – доступным. Как только мы приходим к доступному, нам уже нет нужды идти далеко. Тут наши утверждения исчерпывают себя. Остановиться на этом и не знать, почему так происходит, – вот это и значит пребывать в Дао.
"ТРИ МЕРЫ ЖЕЛУДЕЙ ПОУТРУ"
Пытаться уразуметь Единое и не знать, что все едино, называется "три меры желудей поутру".
Что это значит?
Жил-был один человек, содержавший в доме обезьян, и вот этот человек как-то сказал своим обезьянам:
– Утром дам вам три меры желудей, а вечером – четыре.

Обезьяны рассердились. Тогда он сказал:
– Ладно, я дам вам утром четыре меры, а вечером – три.

И все обезьяны обрадовались.
Вот так этот человек по поведению обезьян узнал, как нужно действовать, не поступаясь ни формой, ни существом дела. Он следовал тому, что есть.
Посему мудрый приводит к согласию утверждение и отрицание и пребывает в центре Небесного Круга. Это называется "идти двумя путями сразу".
СПОРЩИК
Хуэй Ши день за днем упражнялся в спорах, но прослыл выдающимся человеком только среди любителей спорить. Однако же сам он считал свои рассуждения непревзойденными в целом мире и говорил: "Что может быть возвышеннее между Небом и Землей? Я утверждаю начало Ян и не следую старинным заветам". Он принимал за истину все, что противоречило людским мнениям, и хотел приобрести славу непобедимого спорщика. Вот почему в мире не любили его.
Слабый духом и сильный лишь с виду, он шел кружными путями. Если посмотреть на достижения Хуэй Ши, исходя из Пути Неба и Земли, то они окажутся сродни потугам комара или мошки. Чем он мог быть полезен другим?
Те, кто добились совершенства в одном ремесле, все же заслуживают уважения. О таких говорят: "Если бы он ценил Дао больше, он бы почти постиг правду". Но Хуэй Ши не мог этим удовлетвориться, он рассуждал обо всем подряд, а в итоге приобрел лишь известность умелого спорщика.
Как жаль, что Хуэй Ши впустую растратил талант и гнался за соблазнами света, не умея сдержать себя. Он презрел свой голос ради пустого эха и свою тень ценил больше собственного тела! Как это прискорбно!
СЛЕДОВАТЬ ДАННОМУ
Истинно мудрый презирает блеск изощренных речей. Он не придумывает истины, а оставляет все вещи на их обычном месте. Вот это и называется "осветить вещи светочем разума".
Предположим, я высказываю суждение о чем-то и не знаю, следует ли его определять как "истинное" или как "неистинное". Если мы объединим "истинное" и "неистинное" в одну категорию, то исчезнет всякое отличие от иного суждения.
Воспользуюсь одним примером. Положим, есть "начало" и есть "то, что еще не начало быть началом". Положим, есть "бытие" и есть "небытие". Тогда есть "то, что еще не есть бытие" и есть "то, что еще не есть то, что еще не есть бытие". Внезапно мы приходим к "небытию" и не знаем, что же на самом деле существует: "бытие" или "небытие"?
А что до меня, то я, несомненно, что-то сказал, но так и не знаю, сказал ли я в конце концов что-нибудь, или же я на самом деле ничего не сказал?
В целом мире нет ничего больше кончика осенней паутинки, а великая гора Тайшань мала. Никто не прожил больше умершего младенца. Небо и Земля живут вместе со мной, вся тьма вещей составляет со мной одно.
Коль скоро мы составляем одно – что еще тут можно сказать? Но уж коли мы заговорили об одном, то можно ли обойтись без слов? Единое и слова о нем составляют два, а два и одно составляют три. Начиная отсюда, даже искуснейший математик не доберется до конца чисел, что уж говорить об обыкновенном человеке! Даже идя от несуществующего к существующему, мы должны считать до трех. Что уж говорить, когда мы пойдем от существующего к существующему! Но не будем делать этого. Будем следовать данному, и не более того.
БЫТИЕ НЕБЫТИЯ
Свет спросил Небытие: .
– Ты есть или тебя нет? Небытие не ответило.

Свет вгляделся пристально в его облик – такой темный, такой пустой! Целый день смотри на него – и не увидишь, слушай его – и не услышишь, хватай его – и не поймаешь.
– Вот совершенство! – воскликнул Свет. – Кто из нас может достичь этого? Я могу не быть, но не могу не быть даже в своем отсутствии. А вот оно дошло до этого. Как же ему такое удалось?

ПРОСТОЕ И ЧИСТОЕ
Если тело не отдыхает от напряжения, оно изнашивается. Если дух вечно в заботах, он увядает.
Вода по природе своей такова, что, если ее не мутить, она сама по себе станет чистой; если ее не взбалтывать, она сама по себе станет ровной. Но если создать преграду ее течению, она никогда не будет чиста. В этом вода являет образ Небесного Совершенства. Посему говорится:
Быть чистым и ни с чем не смешиваться,
быть спокойным и не изменять своему покою,
быть безмятежным и несуетным,
действовать, как Небо действует, –
вот путь питания духа.
Тот, кто обладает мечом из страны Гань или Юэ, хранит его в ларце и пользуется им с крайней осмотрительностью, ибо такой меч высоко ценится в мире. А духовная сила наполняет вселенную, нигде не встречая преград. Вверху она достигает неба, внизу охватывает землю, вскармливает все сущее и не имеет образа.
Ее следует назвать "единой с верховным предком".
Идя путем Чистоты,
вечно пребываешь в духе. :
Будь в нем, не теряй его вовек,
храни Великое Единство в себе.
Когда духовная сила едина, она проницает все сущее,
сообразуясь с Небесным порядком. В народе говорят: "Обыкновенный человек ценит выгоду, честный человек ценит славу, достойный муж ценит возвышенные помыслы, но истинный мудрец ценит духовную силу". Когда говорят, что духовная сила "проста", это означает, что она ни с чем не смешивается. А когда говорят, что духовное начало есть "чистота", это означает, что оно не имеет изъяна. Тот, кто стяжал простое и чистое, тот достоин называться Настоящим человеком.
Глава 14
ДАОССКИЙ УЧИТЕЛЬ
МУДРЫЙ ГОСУДАРЬ
Цзянлюй Мянь пришел к своему учителю Цзи Чэ и сказал:
– Учитель, вышло так, что правитель Лу попросил меня о наставлении. Я отказывался, но безуспешно, так что пришлось мне дать ему совет. Не знаю, попал ли я в цель, но сказал я вот что: "Нужно следовать за почтительными и бережливыми, выдвигать справедливых и преданных, отвергать корыстолюбивых и льстивых. Тогда в народе никто не посмеет нарушить порядок".

Цзи Чэ рассмеялся и воскликнул:
– Ты все равно что богомол, преграждающий путь повозке! Твои советы только навлекут на государя беду: ведь башни его дворца заполнены сокровищами, и, куда бы он ни направился, за ним всюду следует толпа.

Цзянлюй Мянь задрожал от страха и сказал:
– Прошу тебя, учитель, объясни, что ты имеешь в виду?

– Когда великий мудрец правит Поднебесной, – ответил Цзи Чэ, – он воодушевляет сердца людей, желая, чтобы они обратились к просвещению и исправили свои обычаи, подавили свои разбойничьи помыслы и прониклись возвышенными устремлениями, словно такова их природа и они сами не знали бы, почему они таковы. Такого человека следовало бы считать старшим братом великих императоров – Яо и Шуня. Сколь велик, сколь беспределен он! Он хочет соединиться с полнотой жизни в себе и вовек пребывать в ней сердцем!

ОТСТАЮЩИЕ ОВЦЫ
Тянь Кайчжи однажды беседовал с правителем Чжоу, Вэй-гунем, и царь спросил его:
– Я слышал, ты учился у Чжу Шэня. Что ты узнал от него?

– Что я мог узнать от учителя? Я просто стоял с метлой у его ворот!

– Не уходи от ответа, – сказал правитель. – Я хочу знать, чему ты научился.

– Ну что ж, – отвечал Тянь Кайчжи, – учитель сказал однажды так: "Умеющий взращивать жизнь подобен пастуху: присматривает за отстающими овцами и подгоняет их".

– Что это значит? – спросил царь.

– В царстве Лу жил человек по имени Дань Бао. Он обитал в глухом лесу, пил ключевую воду и ни с кем не делился своей добычей. Прожил он на свете семь десятков лет, а обликом был как младенец. На его беду ему однажды повстречался голодный тигр, который убил его и сожрал.

Жил там и Чжан И, который обитал в доме с высокими воротами и тонкими занавесями и принимал у себя всякого. Прожил он на свете сорок лет, напала на него лихорадка – и он умер.
Дань Бао пестовал в себе внутреннее, а тигр сожрал его внешнее. Чжан И заботился о внешнем, а болезнь сгубила его внутреннее. Они оба не восполняли то, что у них отставало.
Конфуций сказал так:
Не уходить, а быть неприметным,
не выступать вперед, а быть на виду,
неколебимо стоять в середине.
Кто усвоит эти три доблести, стяжает высшую славу.
Но перед опасной дорогой, на которой из десяти убивают одного, отцы и сыновья, старшие и младшие братья друг друга предостерегают и осмеливаются выступать лишь в сопровождении воинов и слуг. Не есть ли это знание об опасностях, подстерегающих человека? А не знать, что в предостережениях нуждаются и те, кто возлежит на циновках и предается чревоугодию, – это тоже большое заблуждение!
СОН
Беззубый спросил о Дао у Наставника в Тростниковой накидке, и тот ответил:
Выправь тело свое,
взор обрати к Единому,
и Небесное согласие придет к тебе.
Умерь свои знания,
стремись к Единому,
и духовность поселится в тебе
Тогда полнота свойств станет твоей доблестью,
а Дао – твоей обителью.
Смотри на мир простодушно, как только что
народившийся бычок,
и не доискивайся до причин…
Не успел наставник договорить, как Беззубый крепко уснул. Наставник в Тростниковой накидке очень тому обрадовался и пошел своей дорогой, напевая:
Телом как иссохшая кость,
сердцем как остывший пепел.
Подлинный – знание верное в нем, – он
и не ищет причины вознестись над людьми.
Такой темный, такой помраченный!
Помыслов нет в нем, совета не спросишь.
Что за человек он?
УЧЕНЫЙ
Чжуан-цзы встретился как-то с правителем Лу, Ай-гуном, и тот сказал ему:
– В Лу много конфуцианцев, а твоих последователей мало.

– В Лу немного и конфуцианцев, – возразил Чжуан-цзы.

– Ничего подобного! – возмутился царь. – У нас повсюду можно встретить людей в одежде конфуцианских ученых!

– Да, я слышал, что конфуцианцы носят круглые шапки в знак того, что они познали время Небес, ходят в квадратных сандалиях в знак того, что они познали форму Земли, и подвешивают к поясу нефритовое украшение в знак того, что быстро разрешают дела. Но благородные мужи, постигшие Дао, едва ли носят такую одежду, а те, кто носит, едва ли постигли Дао.

Ты, государь, верно, полагаешь, что это не так? Ну так отчего бы тебе не объявить по всему царству: "Те, кто носит такую одежду, не постигнув Дао, будут преданы казни!"
И тогда Ай-гун велел пять дней подряд оглашать такой указ, и в Лу никто больше не смел носить одежду конфуцианцев. Лишь один муж в одежде конфуцианского ученого остановился перед царскими воротами. Царь приказал пустить его во дворец, стал спрашивать его о государственных делах, и тот оказался неистощим в ответах государю.
– В целом царстве нашелся один конфуцианец, – сказал тогда Чжуан-цзы Ай-гуну. – Вот это можно назвать много!

КОЛДУН И ДАОС
В царстве Чжэн жил могущественный колдун по имени Ли Сянь. Он умел угадывать судьбы людей – будет ли человек жить или умрет, спасется он или погибнет, встретит или не встретит удачу, умрет ли в молодости или доживет до глубокой старости. Еще он умел предсказывать события, называя и год, и месяц, и даже день. Так велико было его искусство, что жители Чжэн, завидев его, обращались в бегство.
Встретившись с ним однажды, Ле-цзы, ученик даоса Ху-цзы, был так потрясен" что пришел к учителю и сказал:
– Раньше я думал, учитель, что твой Путь выше прочих, но теперь я знаю, что есть и еще более высокий!

– Ты изучил писания о Пути, но не вникнул в существо Пути, – сказал в ответ Ху-цзы. – Постиг ли ты Путь воистину? Даже если кур много, а петуха на них нет, откуда же возьмутся яйца? Ты чрезмерно стараешься осуществить Путь в мире, завоевать доверие людей, а потому облик твой слишком выдает твои намерения. Попробуй привести этого колдуна сюда, пусть посмотрит на меня.

На следующий день Ле-цзы привел колдуна к Ху-цзы. Выйдя от учителя, колдун сказал Ле-цзы:
– Твой учитель – мертвец, ему не прожить и десятка дней. Я увидел нечто странное, увидел сырой пепел!

Ле-цзы вошел в комнату учителя, обливаясь слезами, и передал ему слова колдуна. Ху-цзы сказал:
– Я только что показался ему в образе Земли, притаился в незыблемом, но вовеки подвижном. Ему же, верно, привиделось, что жизненной силе во мне прегражден путь. Приведи его ко мне еще раз!

На следующий день колдун вновь пришел к Ху-цзы, а уходя, сказал Ле-цзы:
– Счастье, что твой учитель встретился со мной. Ему сегодня намного лучше! Он совсем ожил! Я вижу, что жизненные силы в нем свободны.

Ле-цзы передал слова колдуна учителю, и тот сказал:
– На сей раз я предстал ему зиянием Небес, в коем нет ни имени, ни сущности, и сделал так, что от меня веяло жизненной силой. Он, верно, увидел во мне это истечение силы. Приведи-ка его еще раз.

На следующий день колдун снова пришел к Ху-цзы, а выйдя от него, сказал:
– Учитель твой так переменчив! Я не могу разгадать его облик. Подождем, пока он успокоится, и я снова осмотрю его.

Ле-цзы передал слова колдуна учителю, и тот сказал:
– Я предстал ему Великой Пустотой, которую ничто не одолеет. И вот он узрел во мне глубочайший исток жизненных сил. Ибо и в стоячей, и в текучей воде есть темные глубины, и насчитывается их всего девять, а я показал только три. Пусть он придет еще раз.

На следующий день колдун снова пришел к Ху-цзы, но не успел он усесться на своем сиденье, как в смятении вскочил и выбежал вон.
– Догони его! – крикнул Ху-цзы ученику. Ле-цзы побежал за колдуном, да так и не догнал его.

А Ху-цзы сказал:
– На сей раз я показал ему свой изначальный образ – каким я был до того, как вышел из своего предка. Я предстал перед ним пустым, неосязаемо-податливым. Невдомек ему было, кто я и что я такое, вот и показалось ему, что он скользит в бездну и плывет свободно по лону вод. Поэтому он убежал от меня.

Тут Ле-цзы понял, что еще и не начинал учиться. Он вернулся домой и три года не показывался на людях.
Сам готовил еду для жены, Свиней кормил, как гостей. Дела мира знать не хотел. Роскошь презрел, возлюбил простоту.
Возвышался один, словно ком земли.
Не держался правил, смотрел в глубь себя. Таким он прожил до последнего дня.
НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ
Иэр-цзы пришел к Сюй Ю, желая стать его учеником. Тот спросил его:
– Чему научил тебя прежний твой учитель?

– Учитель говорил так: "Ты должен со всем тщанием претворять человечность и справедливость и выявлять истинное и ложное".

– Тогда зачем ты пришел сюда? – сказал в ответ Сюй Ю. – Если прежний твой учитель уже выжег на тебе клеймо человечности и справедливости и искалечил тебя разговорами об истинном и ложном, как можешь ты странствовать на дорогах, где гуляют беспечно и ходят как попало?

– И все-таки я хотел бы отправиться в те края, – сказал Иэр-цзы.

– Нет, у тебя ничего не выйдет, – ответил Сюй Ю. – Слепцу не объяснишь очарование ресниц и щечек красавицы, люди с бельмом на глазу не оценят достоинства парадных одежд из желтого и зеленого шелка.

– Многие люди лишились своей красоты, силы и мудрости. Все сущее претерпевает изменения. Откуда нам знать, что клеймо не сойдет с меня и увечье мое не исцелится, что я никогда не стану снова целым и невредимым и не смогу последовать за тобой?

– Что ж, почему бы и нет? Скажу тебе вкратце так:

О, мой учитель! Мой учитель!
Он губит все вещи, а не жесток;
одаривает милостью тысячи поколений, а не добр;
он старше самой седой древности, а не стар;
обнимает собой Небо и Землю;
высекает все формы, а не искусен.
Вот в чем мы должны пребывать!
Глава 15
ВЕЛИКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
ПРОБУЖДЕНИЕ
Хуэй-цзы услыхал, что у Чжуан-цзы умерла жена, и тотчас отправился к учителю, чтобы утешить его. Каково же было его удивление, когда, подойдя к дому учителя, он увидел, что Чжуан-цзы сидит на корточках и распевает песню, ударяя в таз! Хуэй-цзы воскликнул:
– Не оплакивать покойную, которая прожила с тобой до старости и вырастила твоих детей, – это и так чересчур! Но еще и распевать песни, ударяя в таз, – это уже совсем никуда не годится!

– Ты не прав, – возразил Чжуан-цзы. – Когда она умерла, мог ли я поначалу не опечалиться?

Скорбя, я стал думать о том, чем она была вначале, когда еще не родилась. И не только не родилась, но еще не была телом. И не только не была телом, но не была даже дыханием.
И я понял, что она была рассеяна в пустоте безбрежного Хаоса. Хаос превратился – и она стала Дыханием. Дыхание превратилось – и стало Телом. Тело превратилось – и она родилась. Теперь настало новое превращение – и она умерла.
Все это сменяло друг друга, как чередуются четыре времени года. Человек же схоронен в бездне превращений, словно в покоях огромного дома. Плакать и причитать над ним – значит не понимать судьбы. Вот почему я перестал плакать.
ПЛАВИЛЬНЫЙ КОТЕЛ
Четверо мудрецов – Цзы-Сы, Цзы-Юй, Цзы-Ли и Цзы-Лай – однажды вели между собой такую беседу:
– Кто может представить небытие головой, жизнь – хребтом, а смерть – задом и кто понимает, что жизнь и смерть, существование и гибель – это одно тело, тот будет нам другом.

Все четверо посмотрели друг на друга, и рассмеялись, и почувствовали друг к другу приязнь, и стали друзьями.
Вскоре Цзы-Юй заболел, и Цзы-Сы пришел проведать его.
– Гляди, как меня скрутило! – сказал Цзы-Юй.

И впрямь, спина его вздыбилась так, что внутренности оказались наверху, лицо ушло в живот, плечи поднялись выше темени. Силы Инь и Ян спутались в нем, но сердце оставалось невозмутимо спокойным. Кое-как доковыляв до колодца, он взглянул на свое отражение.
– Ого! – снова воскликнул он. – Ну и скрутило меня – да так, что дальше некуда!

– Страшно тебе? – спросил Цзы-Сы.

– Чего же тут страшиться? – ответил Цзы-Юй. – Положим, моя левая рука станет петухом, – тогда я буду оповещать о ночных часах. Положим, моя правая рука превратится в самострел, – тогда я буду добывать ею дичь на жаркое. Положим, мои ягодицы станут колесами колесницы, мой дух – лошадью. Тогда я обзаведусь собственной колесницей для выезда!

А кроме того, мы получаем жизнь, когда приходит время, и лишаемся ее, когда срок истекает. Так покорись времени, не противься уходу, и тогда ни радости, ни печали не заденут тебя. Вот что древние называли "освобождением от пут". А того, кто сам себя не может освободить, вещи свяжут еще крепче. Однако ж вещам против Неба не устоять, так чего ради мне отвергать мои превращения?
Вскоре заболел и Цзы-Лай, и смерть подступила к нему. Его жена и дети стояли вокруг него и громко рыдали. Цзы-Ли отправился проститься с ним и, войдя в его дом, крикнул тем, кто оплакивал умирающего:
– Эй вы, прочь с дороги! Не мешайте свершаться переменам!

Потом он прислонился к двери и заговорил с Цзы-Лаем:
– Как грандиозен путь превращения вещей! Чего только не сотворят из тебя нынче! Куда только не заведут тебя перемены! Быть может, ты превратишься в печень крысы? Или в лапку насекомого?

Цзы-Лай ответил:
– Ребенок, имеющий отца и мать, может пойти на восток и запад, на север и юг, повинуясь родительской воле. А силы Инь и Ян для человека – больше, чем отец и мать. Если они подвели меня к смерти, а я не захочу слушаться их, то лишь выкажу свое упрямство. На них-то вины не будет.

Великое Изначальное
вверило мне тело
и ниспослало мне бремя этой жизни,
сделало легкой мою старость
и упокоит меня в смерти.
Ты только представь: Великий Плавильщик плавит металл, и вдруг капелька этого металла подпрыгивает и кричит ему: "Хочу быть волшебным мечом – и ничем другим!" Великий Плавильщик, конечно, счел бы такой металл ни на что не годным. И если бы я, обладающий человеческим обликом, стал бы кричать сейчас: "Хочу быть только человеком! Только человеком!" – творец вещей наверняка сочтет меня никудышным человеком.
Если считать Небо и Землю одним плавильным котлом, а превращение вещей – плавкой металла, то могу ли я что-то не принимать в моей судьбе, что бы ни случалось со мной? Свершив свой земной путь, я усну глубоким сном; вернувшись к началу – вновь пробужусь.
СКОРБЬ
Однажды ученик Конфуция Янь Хой задал учителю вопрос:
– Когда у Мэнсунь-тая умерла мать, он громко причитал, но не проливал слез, не горевал в душе, а на похоронах не выражал скорби. Но несмотря на эти три оплошности, он прослыл лучшим знатоком погребального ритуала в своем царстве Лу. Значит, и в самом деле на свете есть люди, которые умеют добиваться славы, не подкрепленной истинными заслугами?

– Ты не прав, – ответил Конфуций. – Мэнсунь-тай и впрямь достиг совершенства, ибо он пошел дальше обыкновенного знания. Упростить дело еще не значит чего-то добиться, а вот покончить с ним вообще – это значит кое-что упростить.

Мэнсунь не знает, отчего он родился и почему умрет. Он не знает, что идет впереди, а что следом, и позволяет свершаться превращениям, полагаясь на Неизменное, которое ему не дано знать. Ибо, пребывая в превращениях, как может он знать то, что не превращается? А будучи захваченным превращениями, как может он знать, что такое перемены?
Не похожи ли мы в этом на тех, кто спит и еще не начал пробуждаться? К тому же, хоть тело его меняется, сердце не терпит ущерба. Он меняет свое пристанище с каждым днем, а дух его не рассеивается.
Мэнсуню, конечно же, ведомо, что такое пробуждение. Когда другой человек плачет, он плачет тоже, потому что следует всему, что происходит.
Ведь даже когда мы говорим себе: "Вот я", можем ли мы быть уверены, что именуемое нами самое "я" в действительности таковым является? Во сне мы видим себя птицей и взмываем в поднебесье, а то вдруг видим себя рыбой и погружаемся в пучину вод. И никто не знает, спит или бодрствует тот, кто сейчас говорит эти слова.
Чем строить расчеты, лучше смеяться, а отчего мы смеемся – умом не понять. Вверяя себя порядку вещей, действуй заодно с извечным превращением – тогда войдешь в простор Небесного Единства.
ПОХОРОНЫ
Чжуан-цзы лежал на смертном одре, и ученики уже собирались устроить ему пышные похороны, достойные великого учителя.
Но учитель сказал:
– Пусть Небо и Земля станут мне гробом и саваном, луна и солнце пусть станут моими нефритовыми украшениями, пусть ночью созвездия в небе станут моими жемчужными ожерельями, а вся тьма вещей – посмертными подношениями. Разве чего-то не хватает для моих похорон? Что можно к этому добавить?

– Но мы боимся, – отвечали ученики, – что тебя, учитель, склюют вороны и коршуны.

Но Чжуан-цзы сказал с улыбкой:
– На земле я достанусь воронам и коршунам, под землей пойду на корм муравьям. У одних отнимут, а другим дадут. За что же муравьям такое предпочтение?

Если выравнивать с помощью неровного, то и ровное станет неровным. Если доказывать с помощью недоказанного, то и доказанное станет недоказанным.
Тот, кто полагается на внешнее восприятие, может лишь воздействовать на вещи. Тот, кто полагается на дух, имеет достоверное знание.
То, что духовное знание имеет преимущество над знанием вещей, признано уже давно. Однако же глупцы полагаются лишь на то, что могут видеть, и считают это общей истиной. Как это прискорбно!
СУДЬБА
Цзы-Юй и Цзы-Сан были близкими друзьями. Лето было ненастным. Дождь лил не переставая уже десять дней, и вдруг Цзы-Юй подумал: "Как бы Цзы-Сан не заболел!" Он собрал еду и отправился навестить друга.
Подойдя к дому Цзы-Сана, он услышал не то пение, не то плач. Это хозяин пел, подыгрывая себе на лютне:
О, отец! О, мать!
Небо ли? Человек ли?
Голос поющего срывался, а слова комкались.
– Почему ты так странно пел? – спросил Цзы-Юй, войдя в дом.

– Я искал того, кто довел меня до этой крайности, и не мог найти, – ответил Цзы-Сан. – Разве мои отец и мать могли пожелать мне такой бедности? Небо беспристрастно укрывает, а земля беспристрастно поддерживает все сущее. Неужели они могли пожелать мне одному такой бедности? Я искал того, кто сделал это, и не мог найти. Выходит, то, что довело меня до такой крайности, – это судьба!

ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ
Отрешенный и Забывчивый осматривали Курган Сокровенной Мудрости, где покоится прах Желтого Владыки. Вдруг на левом локте у Забывчивого вскочила опухоль, и Забывчивый изумленно уставился на нее.
– Страшно тебе? – спросил Отрешенный.

– Нет, чего мне страшиться? – ответил Забывчивый. – Ведь наша жизнь дана нам взаймы. Взяли ее в долг – и живем, а живущие – прах.

Жизнь и смерть – как день и ночь. Мы с тобой посетили того, кто уже прошел превращение, а теперь превращение коснулось меня. Чего же мне страшиться?
РАЗГОВОР С ЧЕРЕПОМ
Когда Чжуан-цзы шел в царство Чу, у дороги он наткнулся на человеческий череп, уже побелевший от времени, но еще крепкий. Хлестнув череп плеткой, Чжуан-цзы стал расспрашивать его:
– Довела ли тебя, учитель, до этого безрассудная привязанность к жизни? Или ты служил побежденному царству и сложил голову на плахе? Довели ли тебя до этого беспутная жизнь и поступки, опозорившие твоих родителей, жену и детей? Довел ли тебя до этого голод и холод? Или, может быть, тебя довела до этого тихая смерть, пришедшая после долгих лет жизни?

Так Чжуан-цзы поговорил с черепом, а потом положил его себе под голову и лег спать. В полночь череп явился ему во сне и сказал:
– Ты говорил, как любитель попусту рассуждать. В речах твоих отобразились заботы живых людей. Умершим они неведомы. Желаешь ли ты выслушать глас мертвого?

– Да, – сказал Чжуан-цзы.

– Ну так слушай. Для мертвого нет ни государя наверху, ни подданных внизу, ни времен года. Безмятежно следует он круговороту Неба и Земли, и даже утехи державного владыки не сравнятся с его счастьем.

Чжуан-цзы не поверил этим словам и спросил:
– А хочешь, я велю Владыке судеб вернуть тебя к жизни, снова дать тебе тело, воскресить твоих родителей, жену и детей, друзей и соседей?

Череп словно бы нахмурился грозно и сказал:
– Да разве сменю я свое царственное счастье на человеческие тяготы!

ДУХОВНЫЙ ОГОНЬ
Когда умер Лао-цзы, Цинь И пришел в его дом, чтобы выразить соболезнования, трижды громко возопил и вышел вон. Ученик спросил его:
– Разве покойный был вашим другом?

– Да, был, – ответил Цинь И.

– Тогда прилично ли вот так выражать свою скорбь о нем?

– Конечно! Поначалу я думал, что покойный был просто человеком, но теперь знаю, что ошибался. Я пришел выразить соболезнования, и что же? Вокруг старики, плачущие так, словно они скорбят о своих детях, и юноши, рыдающие, точно они потеряли матерей. Сойдясь вместе, они говорят, когда не нужно слов, и плачут, когда не нужно слез.

Поистине они отворачиваются от Небесного закона и забывают о том, чем их наделила природа от рождения. Древние называли это "бегством от кары Небес". Когда настал срок, учитель пришел. Срок истек – и учитель покорился. Когда живешь, повинуясь велениям времени, печаль и радость не завладевают тобой. Древние называли это "царственным освобождением".
Сколько бы хвороста ни принести руками человеческими, он все равно прогорит. Но огонь перекидывается дальше, и никто не знает, где ему конец.
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
Трое мужей – Цзы-Санху, Мэн Цзыфань и Цзы-Цинь-чжан – говорили друг другу:
– Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе, и способен действовать заодно, не действуя заодно? Кто из нас может взлететь в небеса и странствовать с туманами, погружаться в Беспредельное и вовеки жить, забыв обо всем?

Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ни у кого из них в сердце не возникло возражений, и они стали друзьями.
Они дружно прожили вместе некоторое время, а потом Цзы-Санху умер. Прежде чем тело Цзы-Санху было предано земле, Конфуций узнал о его смерти и послал своего ученика Цзы-Гуна участвовать в траурной церемонии. Но оказалось, что один из друзей покойного напевал мелодию, другой подыгрывал ему на лютне, и вдвоем они пели песню:
Эй, Санху!
Эй, Санху!
Ты возвратился к подлинному,
А мы все еще человеки.
Цзы-Гун поспешно вышел вперед и сказал:
– Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь над телом покойного?

Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись:
– Да что он знает об истинном ритуале! Цзы-Гун вернулся и сказал Конфуцию:

– Что они за люди? Правил поведения не блюдут даже от собственного тела отрешились и преспокойно распевают песни над телом мертвого друга. Уж не знаю, как все это назвать. Что они за люди?

– Эти люди странствуют душой за пределами света, – ответил Конфуций. – А такие, как я, живут в свете. Жизнь вне света и жизнь в свете друг с другом не соприкасаются, и я, конечно, сделал глупость, послав тебя принести соболезнования. Ведь эти люди дружны с Творцом всего сущего и пребывают в едином дыхании Неба и Земли. Для них жизнь все равно что гнойник или чирей, а смерть – как выдавливание гноя или разрезание чирея.

Разве могут такие люди отличить смерть от жизни, предшествующее от последующего? Они подделываются под любые образы мира, но находят опору в Едином Теле вселенной. Они забывают о себе до самых печенок, отбрасывают зрение и слух, возвращаются к ушедшему и заканчивают началом, не ведают ни предела, ни меры. Безмятежные, скитаются они за пределами мира пыли и грязи, весело странствуют в царстве недеяния. Ужели станут они печься о мирских ритуалах и угождать толпе?
– В таком случае, учитель, зачем соблюдать приличия самим? – спросил Цзы-Гун.

– Я один из тех, на ком лежит кара Небес, – ответил Конфуций.

– Осмелюсь спросить, что это значит?

– Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Дао. Для тех, кто устраивает

свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А для тех, кто устраивает свою жизнь в Дао, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: "Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Дао".
– Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? – спросил Цзы-Гун.

– Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, – ответил Конфуций. – Поэтому говорят: "Маленький человек перед Небом – благородный муж среди людей. Благородный муж перед Небом – маленький человек среди людей".

ВЕЛИКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Цюйцяо-цзы спросил у Чанъу-цзы:
– Я слышал от Конфуция, что мудрый не обременяет себя мирскими делами, не ищет выгоды, не старается избегнуть лишений, ни к чему не стремится и даже не держится за Дао. Порой он молчит – и все выскажет; порой говорит – и ничего не скажет. Так он странствует душой за пределами мира пыли и грязи. Конфуций считал, что это все сумасбродные речи, а я думаю, что так ведут себя те, кто постиг сокровенное Дао. А что ты думаешь?

Чанъу-цзы ответил:
– Эти речи смутили бы даже Желтого Владыку, разве мог уразуметь их Конфуций? К тому же ты слишком скор в суждениях. Видишь яйцо – и уже хочешь слышать петушиный крик, видишь лук – и хочешь, чтобы тебе подали жаркое из дичи. Я расскажу тебе как придется, а ты уж как придется послушай, хорошо?

Может ли кто-нибудь встать рядом с солнцем и луной, заключить в свои объятия вселенную, жить заодно со всем сущим, принимать все, что случается в мире, и не видеть различия между людьми низкими и возвышенными? Обыкновенные люди трудятся не покладая рук. Мудрый действует не умствуя, и для него десять тысяч лет – как одно мгновение. Для него все вещи в мире существуют сами по себе и друг друга в себя вмещают. Откуда мне знать, что привязанность к жизни не есть обман? Могу ли я быть уверенным в том, что человек, страшащийся смерти, не похож на того, кто покинул свой дом и боится вернуться?
Послушай одну историю. Красавица Ли была дочерью пограничного стражника во владении Аи. Когда правитель Цзинь забрал ее к себе, она рыдала так, что рукава ее платья стали мокрыми от слез. Но когда она поселилась во дворце правителя, разделила с ним ложе и вкусила дорогие яства, она пожалела о том, что плакала.
Так откуда мне знать, не раскаивается ли мертвый в том, что прежде молил о продлении жизни? Кто во сне пьет вино, проснувшись, льет слезы. Кто во сне льет слезы, проснувшись, отправляется на охоту. Когда нам что-нибудь снится, мы не знаем, что видим сон. Во сне мы можем даже гадать по своему сну и, лишь проснувшись, знаем, что то был сон.
Но есть еще великое пробуждение, после которого узнаешь, что есть великий сон. А глупцы думают, что они бодрствуют, и доподлинно знают, кто в мире царь, а кто пастух. До чего же они тупы! И ты, и Конфуций – это только сон, и то, что я называю вас сном, тоже сон. Речи эти кажутся загадочными, но, если после многих тысяч поколений в мире появится великий мудрец, понимающий их смысл, вся вечность времен покажется одним быстротечным днем!
СОН ЧЖУАН-ЦЗЫ
Полутень спросила у Тени:
– Раньше ты двигалась, теперь ты стоишь на месте, раньше ты сидела, теперь стоишь. Почему ты так непостоянна в своих поступках?

Тень ответила:
– А не потому ли я такая, что я от чего-то завишу? А может, то, от чего я завишу, тоже от чего-то зависит? Может быть, я завишу от чешуйки на хребте змеи или от крылышек цикады? Откуда я могу знать, почему я такая или другая?

Однажды я, Чжуан-цзы, увидел себя во сне бабочкой – счастливой бабочкой, которая порхала среди цветков в свое удовольствие и вовсе не знала, что она – Чжуан-цзы. Внезапно я проснулся и увидел, что я – Чжуан-цзы. И я не знал, то ли я Чжуан-цзы, которому приснилось, что он – бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она – Чжуан-цзы. А ведь между Чжуан-цзы и бабочкой, несомненно, есть различие. Вот что такое превращение вещей!
Глава 16
ИЩУЩИЙ
СКОРБЯЩИЙ МУДРЕЦ
Среди учеников Лао-цзы был человек по имени Гэнсан Чу, который лучше других постиг его учение. Он поселился у северного склона холма Вэйлэй, прогнал прочь слуг, которые выделялись познаниями, и отослал от себя наложниц, славившихся добротой. Он приближал к себе только грубых и уродливых и брал на службу только дерзких и жестоких. Так прожил он три года, и в Вэйлэй собрали богатый урожай. Люди в округе говорили друг другу:
– Когда господин Гэнсан пришел сюда, он встревожил нас, и мы сочли его странным. На первых порах мы полагали, что от него нельзя ждать ничего хорошего. Теперь же, прожив с ним годы, мы благоденствуем. Как не назвать его великим мудрецом? . Почему бы нам всем вместе не воздать ему почести, как усопшему предку, и не воздвигнуть для него алтарь духов всех злаков?

Услышав об этих разговорах, Гэнсан Чу повернулся лицом к югу и долго не мог прийти в себя. Ученики очень удивились этому, а Гэнсан Чу сказал:
– Чему же вы удивляетесь? С приходом весны все травы расцветают, а в осеннюю пору созревают плоды. Неужели весна и осень оказывают такое воздействие без причины? Сие свершается благодаря действию Великого Дао.

Я слышал, что Настоящий человек живет беспечно в стенах своего дома, а народ в округе сходит с ума от желания встретиться с ним. Теперь маленькие люди Вэйлэй хотят отдать мне великие почести и поставить меня в один ряд с самыми талантливыми и добродетельными мужами. Неужели я и в самом деле такой человек? Видно, я что-то не понял в словах Лао-цзы.
– Это не так! – отвечали ученики. – Высокочтимые и умные мужи принимали к себе на службу умелых, ценя первым делом добро, а уже потом выгоду. Если так поступали великие императоры Яо и Шунь, то мы тем более должны поступить так же. Послушайтесь нас, учитель!

– Подойдите, дети мои, – сказал Гэнсан Чу? – Если зверь, способный проглотить целый экипаж, покинет родной холм, то ему не избежать опасности, которую сулит ему раскинутая сеть. А если рыбу, которая может проглотить целую лодку, оставить без воды, то ей будут опасны даже муравьи. Поэтому птицы не боятся высоты, а рыбы и черепахи не боятся глубины. Тот же, кто печется о собственной безопасности, не может не скрываться в этом мире и не боится глубокого уединения.

Что же достойно восхваления в Яо и Шуне? Ведь их умственные ухищрения были подобны бездумному разрушению стен в доме или сажанию бурьяна в поле, расчесыванию лысины или варке риса по зернышку.
Разве можно таким способом помочь миру? И тут начали выдвигать "высоконравственных", а людей стали притеснять; возвысили "умных", а людей начали грабить. Тот, кто ведет счет вещам, не способен облагодетельствовать народ. Люди же стали добиваться выгоды, сыновья поднялись на отцов, слуги– на своих господ, начались грабежи среди бела дня, при свете солнца роют подкопы. Говорю вам: корень великой смуты – это царствование Яо и Шуня. Верхушки же ее протянутся на тысячи лет, так что через сотню веков люди будут пожирать друг друга
БЕЗНАДЕЖНЫЙ УЧЕНИК
Наньжун Гу спросил у Гэнсан Чу:
– Учитель, что должен делать такой старый человек, как я, чтобы достичь описанного тобой совершенства?

Учитель ответил:
Сохраняй в целости свое тело,
береги свою жизнь,
не допускай в мыслях суеты.
И через три года ты сможешь стать таким.
– Все глаза выглядят одинаково, – сказал Наньжун Гу, – и я не знаю, каково различие между ними, а слепой себя не видит. Все уши выглядят одинаково, и я не знаю, каково различие между ними, а глухой себя не слышит. Сознание у всех одинаковое, я не знаю, чем оно отличается у разных людей, но безумец себя не сознает. Тела людей подобны друг другу, но есть что-то, что нас разделяет.

Я хочу быть подобным тебе, но не могу достичь этого. Только что ты сказал мне: "Храни в целости свое тело, береги свою жизнь, не допускай суеты в мыслях". Я жажду понять эти слова, но не могу.
– Мне больше нечего сказать тебе, – ответил Гэн-сан Чу. – Недаром говорят, что роящиеся мошки не превратятся в куколку, курица не высидит гусиное яйцо. Дело не в том, что жизненные свойства этих птиц различны. Их способности или неспособность обусловлены величиной их таланта. Оказалось, что моих талантов не хватает для того, чтобы просветить тебя. Почему бы тебе не поехать на юг и не встретиться с Лао-цзы?

ТРИ ЗАТРУДНЕНИЯ
Наньжун Гу взвалил на спину дорожный мешок с провизией и, проведя в пути семь дней и семь ночей, пришел к дому Лао-цзы.
– Не от Чу ли ты пришел? – спросил его Лао-цзы.

– Да, – ответил Наньжун Гу.

– А почему ты привел с собой так много людей? Наньжун Гу в недоумении оглянулся.

– Ты не понял, о чем я спросил? – задал ему вопрос Лао-цзы.

Наньжун Гу потупился от стыда, потом поднял голову и сказал со вздохом:
– Сейчас я забыл свой ответ вам и поэтому забыл вопрос, с которым хотел обратиться к вам.

– О чем ты?

– Если у меня не будет ума, люди назовут меня глупцом, а если у меня будет ум, он принесет мне несчастье. Если я буду добрым, то принесу вред себе, а если буду недобрым, то принесу вред другим. Если я буду справедливым, то навлеку беду на себя, а если буду несправедливым, то навлеку беду на других. Как же мне избежать этих трех затруднений?

– Я понял тебя, еще только взглянув на тебя, а теперь и слова твои говорят о том же. Ты испуган и растерян, словно дитя, оставшееся без отца и матери, и пытаешься шестом достать до морского дна. Ты сам навлекаешь на себя погибель, идешь против собственной природы и не знаешь, где выход. Как ты жалок!

ПЕРВЫЙ УРОК: ПОСТАВЬ ПРЕГРАДУ
Наньжун Гу попросил у Лао-цзы разрешения остаться в его доме, старался усвоить все доброе и отринуть все худое, десять дней предавался размышлениям, а потом снова пришел к Лао-цзы. Тот сказал:
– Ты очистился! В душе твоей стало больше жизни! Однако в тебе еще осталось немало дурного. Не позволяй увлеченности внешним связывать себя: поставь ей преграду внутри себя. Однако ж когда чувства внутри стеснены, их тоже трудно обуздать: следует выпускать их наружу. Даже тот, кто управляется и с внешним, и с внутренним в себе, не способен поддержать в себе полноту жизненных свойств, что же говорить о том, кто живет, пренебрегая Дао?

ВТОРОЙ УРОК: РАСТОПИ ЛЕД
Наньжун Гу сказал:
– Когда в деревне заболевает один человек, его сосед расспрашивает его, и больной может рассказать о своей болезни. Но его рассказ о болезни – это еще не сама болезнь. Когда я спрашиваю вас о Великом Пути, я словно пью снадобье, от которого мой недуг только усиливается. Хотелось бы услышать о том, что есть главное для сбережения жизни?

– Ты –хочешь знать о том, как сберегать свою жизнь? – ответил Лао-цзы.

Способен ли ты охватить единое и не терять его?
Можешь ли ты,
не прибегая к гаданию на панцирях черепах и стеблях трав,
узнавать о будущем счастье или несчастье?
Умеешь ли ты останавливаться?
Способен ли все отринуть?
Можешь ли оставить людей и искать самого себя?
Можешь ли уйти от всего?
Можешь ли быть совершенно непосредственным?
Можешь ли стать младенцем?
Ведь младенец кричит целыми днями и не хрипнет – таков предел гармонии. Он целыми днями сжимает кулачки – и ничего не хватает – такова всеобщая полнота жизненных свойств. Он целый день смотрит и не мигает – такова его несвязанность внешним. Он идет, сам не зная куда; останавливается, сам не зная почему. Он ускользает от всех вещей и плывет вместе с переменами. Таков путь сбережения жизни.
– Значит, таковы свойства совершенного человека? – спросил Наньжун Гу.

– Нет, это еще не все, – ответил Лао-цзы. – Таковы лишь способности к тому, что мы называем "растопить снег, сколоть лед". Совершенный человек кормится от Земли и радуется Небу, он не будет беспокоиться вместе с другими о выгоде или убытках, не будет вместе с другими удивляться, не будет вместе с другими строить планы, не будет вместе с другими вершить дела. Он уходит, не прилагая усилий, он приходит, не теряя безмятежности. Вот что такое путь сбережения жизни.

– Так это и есть высшая истина?

– Еще нет. Но я поведаю ее тебе. Я спросил тебя: можешь ли ты стать младенцем? Ведь младенец ползет, не зная зачем, тянется, не зная куда. Телом подобен засохшему дереву, сердцем подобен мертвому пеплу. К такому не придет ни счастье, ни несчастье. Тому, кто не ведает ни счастья, ни горя, все людские беды нипочем!

Из великой упокоенности Всеобъятного исходит Небесный Свет. В Небесном Свете люди опознаются как люди, вещи опознаются как вещи. Только упорный человек обладает постоянством. Кто обладает постоянством, того поддержат люди, тому поможет Небо. Тот, кого поддержат люди, зовется человеком Неба. Тот, кому поможет Небо, зовется Сыном Неба.
Учащийся учится тому, чего не может выучить. Делающий делает то, чего не может сделать. Доказывающий доказывает то, чего не может доказать. Тот, кто в знании останавливается на незнаемом, достигает совершенства. А кто не желает этого делать, у того небесное равновесие отнимет все лишнее.
ТРЕТИЙ УРОК: БЕССТРАСТИЕ
Лао-цзы продолжал свою речь:
– Когда вещи устроены так, чтобы угодить телу, когда готовятся к неожиданностям, чтобы уберечь сердце от гибели, когда внутреннюю почтительность пестуют для того, чтобы она проявилась вовне, а беды тем не менее избежать не удается, то это происходит от Неба, а не от человека. Тогда ничто не может поколебать установленное, ничто не может проникнуть внутрь Духовной Башни.

У Духовной Башни есть свой привратник, который действует без разумения и даже не может быть тем, кем он есть, если имеет понятие о себе. Если кто-то, не имея полной искренности в себе, попробует это выразить, всякая такая попытка породит обман. Помыслы человека войдут в него, и с каждым разом он будет ошибаться еще больше.
ЧЕТВЕРТЫЙ УРОК: ВНУТРЕННЯЯ СВОБОДА
– Того, кто содеял недоброе явно, покарают люди. Того, кто содеял недоброе тайно, покарают духи. Лишь тот, кто понимает и людей, и духов, может идти путем Одинокого.

Тот, кто заключает договор внутри, остается безымянным. Тот, кто заключает договор вовне, стремится к приобретению. Тот, кто живет без имени, даже в обыденном несет с собою свет. Тот, кто стремится к приобретениям, только торгуется с людьми. Люди видят, как он вытягивается на цыпочках, и считают это достижением.
Вещи входят в того, кто старается досконально их постичь. А в того, кто равнодушен к вещам, вещи не могут проникнуть. Тот, кто не впускает в себя других, не имеет родных. А тот, кто не имеет родных, достигает предела человеческого.
Нет оружия более разящего, чем воля. Ей уступит даже волшебный меч. Нет разбойников более опасных, чем силы Инь и Ян, – от них никуда не скроешься в целом мире. Но Инь и Ян не сами лишают нас дарованного нам – наше сердце побуждает их к этому.
ПЯТЫЙ УРОК: НЕБЕСНЫЕ ВРАТА
Дао все пронизывает и все объемлет. В нем разделение – это собирание, а собирание – разрушение.
В разделении неприемлемо то, что оно придает разделенному завершенность. В завершении неприемлемо то, что оно всему придает законченность. Поэтому устремляться вовне не зная удержу – значит вести жизнь призрака. Устремляться вовне и упорствовать на своем – значит себя погубить.
То, что погибло, но продолжает существовать, – это Единое мира призраков. Посредством формы оно являет бесформенное и так обретает устойчивость. Выходит из того, что не имеет корня, и входит в то, что не имеет отверстия. Обладает вещественностью, но ни в чем не пребывает; обладает протяженностью, но не имеет начала и конца.
То, что выходит откуда-то, но не имеет отверстий, – это вещественность. Обладающее вещественностью, но ни в чем не пребывающее – таково пространство. Обладающее протяженностью, но не имеющее начала и конца – таково время.
Есть нечто, из чего мы выходим при рождении и куда входим в смерти, откуда выходят и куда входят, и не видно его формы. Это зовется Небесными Вратами.
Небесные Врата – это отсутствие чего бы то ни было, и оттуда появляется вся тьма вещей. Нечто наличествующее не может стать таковым благодаря тому, что наличествует, но оно должно происходить из отсутствия наличествующего. А это отсутствие остается таковым на все времена. И мудрый хоронит себя в этом.
ШЕСТОЙ УРОК: ПРЕДЕЛ ЗНАНИЯ
Лао-цзы продолжал свою речь такими словами:
– Древние достигли предела знания. Где же этот предел?

Одни считали, что изначально не существует вещей – вот исчерпывающий предел, и к нему нельзя ничего добавить.
Следом шли те, которые считали, что вещи есть, а рождение – это утрата, смерть же – возвращение. Этим различия исчерпывались.
Следом шли те, которые считали, что вначале ничего не было, внезапно возникла жизнь, а жизнь внезапно переходит в смерть. Они считали отсутствие вещей головой, жизнь – туловищем, а смерть – хвостом. И они считали себя друзьями того, кто хранил в себе единство бытия и небытия, жизни и смерти.
Эти древние мужи говорили по-разному, но принадлежали к одному роду.
СЕДЬМОЙ УРОК: ВСЯ ЖИЗНЬ – ОДНО
Лао-цзы продолжал так:
– Сказать, что наша жизнь продлевается в других существах, – значит сказать нечто нелепое. Хотя познать это нельзя, но вот в церемонии жертвоприношения желудок и копыта жертвы кладут порознь, но они считаются частями одного существа.

Жизнь считают основой, знание – руководителем, а потому разделяют истинное и ложное и устанавливают имена и сущности. Поэтому себя считают сущностью и заставляют других подражать ей. Чтобы отстоять свои взгляды, иные люди готовы даже умереть. Такие люди считают знающими тех, кто может служить, и невеждами – тех, кто бесполезен. Они считают высокое положение славой, а униженность – позором.
Если кому-то на рынке наступят на ногу, то попросят прощения за неловкость. Если старший брат поступит так по отношению к младшему, то он его пожалеет, и не более того. Недаром говорят:
Кто вежлив воистину, тот не церемонится.
Кто справедлив воистину, тот не разбирает,
где свои, а где чужие.
Тот, кто знает воистину, не строит расчетов.
Тот, кто человечен воистину, не знает жалости.
Тот, кто доверяет воистину, не требует в залог золота.
ВОСЬМОЙ УРОК: ПРОСВЕТЛЕННЫЙ РАЗУМ
Лао-цзы так продолжал свою речь:
Отстрани то, что расстраивает волю.
Освободись от того, что смущает сердце.
Прогони то, что обременяет жизненную силу.
Устрани все препятствия для осуществления Дао.
Знатность и богатство,
почет и чин,
слава и выгода –
эти шестеро расстраивают волю.
Прелести и суетность,
похоть и рассудок,
кипение в крови и воображение –
эти шестеро обременяют жизненную силу.
Отрицание и утверждение,
присвоение и отречение,
знание и умение –
эти шестеро создают преграды для Дао.
Когда эти три шестерки не тревожат нас,
мы спокойны.
Когда мы спокойны, наш разум просветлен.
Когда мы просветлены, мы обретаем пустоту.
Когда мы пусты, мы следуем недеянию.
И тогда все свершается само собой.
"Путь" – это порядок устроения жизненной силы.
"Жизнь" – это излучение жизненной силы.
"Природа" – это ее жизненные свойства.
Действие, проистекающее из природы,
зовется свершением.
Свершение, ставшее нарочитым, зовется упущением.
"Знать" – значит воспринимать что-то,
"знание" есть выражение этого.
А то, что знание не знает, дается через узрение.
То, что вынуждает нас действовать
единственно правильным способом, есть "Сила".
Когда наши действия обусловлены не кем-нибудь
другим, а нами самими, это зовется "порядком".
Эти названия, казалось бы, друг другу противоречат,
а в действительности друг друга обусловливают.
И это были последние слова учителя.
Обрел ли Наньжун Гу Дао?
Последовал ли он советам учителя?
Этого мы никогда не узнаем.

Форстейтер Марк | Даосские притчи |