Ансельм Грюн Раздирание. От раздвоения к целостности

Ансельм Грюн – писатель-психолог, "духоаналитик". Занимаясь духовной терапией, он в своих книгах удачно соединяет обе эти сферы – душевного и духовного.
_______________________

Ансельм Грюн

РАЗДИРАНИЕ
ОТ PAЗДВОЕНИЯ К ЦЕЛОСТНОСТИ

Перевод Евгении Рерих
М.: Фазенда – "Дом надежды", 2003

Вступление
ФИЛОСОФИЯ "ЕДИНОГО"
ДЕМОНИЧЕСКОЕ РАЗДИРАНИЕ
Я НЕ ТО ДЕЛАЮ, ЧТО ХОЧУ...
РАЗДИРАНИЕ В МОНАШЕСТВЕ
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПОЛЯРНОСТЬ ПО К.Г.ЮНГУ
ИНТЕГРАЦИЯ ТЕНИ
БЫТЬ ЕДИНЫМ КАК ИИСУС С ОТЦОМ ЕДИНЫ
ОТВЕТ МИСТИКИ ЕДИНСТВА
ЕДИНСТВО В ОБЩИНЕ
Заключение

Скачать книгу

___________________________

Вступление

Как мне кажется, одно из основных чувств нашего времени это раздирание. Множество людей находятся во внутреннем разладе с самими собой из-за всевозможных требований, которые предъявляют им на работе, в семье, в приходе, в общественной жизни – везде от них чего-то ждут. Зачастую им неведомо, какую они играют роль. Роли их меняются так часто, что они не понимают, кто же они на самом деле.

Внутренний покой становится им недоступен. Вечером они возвращаются с работы, но отключиться не могут. Беспокойство преследует их до сна. Они так растеряны, что не могут "прийти в себя", найти свое "я". Одно обязательство гонит их к другому, и душа их, можно сказать, не поспевает за телом.

Есть одна древняя монашеская история, и она имеет в виду именно эту раздираемость. Старец Пимен спрашивает старца Иосифа: "Скажи мне, как мне стать монахом?" Тот ему отвечает: "Если хочешь обрести спокойствие, то что бы ты ни делал, говори: я – это я! И не осуждай никого!" Греческое слово "monachos" (отшельник) производится, в частности, от "monas" – "единица, простое неделимое вещество". Некий молодой человек чувствует себя раздираемым. Он хочет найти себя, найти спокойствие, обрести целостность. И в любых обстоятельствах он хочет оставаться собой. Иосиф советует ему, чем бы он ни занимался, всегда спрашивать себя: "Я – кто я такой?" Если я тружусь, тружусь я или только одна часть меня? А где же моя другая часть? Где же я весь? Вопрос Пимена, собственно, означает: "Как мне стать единым целым?" Как мне оставаться полностью собой, что бы я ни делал? Как добиться того, чтобы жить целостным человеком, который всегда и всюду в ладу с самим собой? Как пробиться мне сквозь все, что я делаю, что раздирает меня, к своему единству? Помимо этих вопросов, помимо множества ролей, которые я играю, и помимо масок, которые я ношу и которые нацелены менять мое "я", Иосиф еще требует, чтобы молодой человек никого не осуждал. Если я осуждаю, я не в себе, а в том другом. Осуждая других, я отворачиваюсь от самого себя. Иосиф настаивает, чтобы ставящий вопросы оставался при себе. Только так можно выяснить, кто же ты в сущности. Только так прийти к внутреннему единству, к своей целостности. Только так можно стать монахом.

Многие чувствуют себя раздираемыми, обнаруживая в себе стороны, никак не соответствующие их самообразу. Они ужасаются своим садистским фантазиям, своим мазохистским желаниям и их деструктивным тенденциям. И они не знают, как им реагировать на эти теневые стороны: подавить ли их, вытеснить ли в подсознание или просто сбежать от них. Об этом и сказка братьев Гримм:

"Жил-был на свете маленький ребенок; мать давала ему каждый день после обеда мисочку молока и кусочек хлебца, и ребенок садился с мисочкой во дворе. Только начинал он есть, как выползала из стенной щели огненная жерлянка, опускала голову в молоко и ела вместе с ребенком. И ребенок этому радовался; сядет, бывало, со своею мисочкой, а жерлянки все не приходит, и зовет он ее:

Жерлянка-малютка,
Выйди на минутку,
Свежим хлебцем накормлю,
Молочком я напою!
(Пер. с нем. Петникова Г.Н.)

Прибегала жерлянка и пила молоко с удовольствием. Она умела ребенка за это отблагодарить – приносила ему из своих подземных сокровищ разные красивые вещи, блестящие камушки, жемчуга и золотые игрушки. Но пила жерлянка только молоко, а хлебец оставляла.

Взял однажды ребенок свою ложечку, ударил тихонько жерлянку по голове и сказал:

– Послушай, надо и хлебец есть.

А мать в это время была на кухне, услыхала она, что ребенок с кем-то разговаривает, и увидела, что замахнулся он ложечкой на жерлянку, выбежала с поленом на двор и убила добрую жерлянку.

И с той поры ребенка будто кто подменил. Пока он ел вместе с жерлянкой, был он сильным и крепким, а теперь пропал у него на щеках румянец, и он стал худеть. А вскоре потом начала по ночам кричать сова, а малиновка собирала веточки и листья для погребального венка, и в скором времени случилось так, что ребенок лежал уже в гробу."

Каждый из нас носит в себе такую жерлянку, которая обитает в щелях нашей души. Она символ нашей Тени, нашей темной стороны, с которой нам трудно соприкоснуться, которая нам неприятна и которая пугает нас. Пока мы оставляем пространство для теневой стороны и даем жерлянке пить нашего молока, мы чувствуем, что с нами все благополучно. Мы процветаем и получаем всякого рода дары. Но в тот момент, когда "мать" убивает в нас усвоенную часть родительского "я", убивает в нас жерлянку, мы становимся ущербны. Продолжает жить только часть нас, но теряет свою жизнерадостность и румянец, и постепенно умирает. Из боязни перед собственной тенью, перед внутренней трясиной, перед лягушкой, которая обитает в нас, многие убивают в себе свою жерлянку, которая всюду составляла им компанию. Они не хотят, чтобы их видели с таким уродливым существом. Но этим они отрезают себя от собственных корней. Иссушая в себе трясину, они иссушают свою душу и пропадают. Мы можем преодолеть собственное раздирание только если примиримся с теневой стороной в себе, с нереализованной стороной, с трещинами, которые возникают из-за животных сторон, если мы будем обращаться дружелюбно с нашей внутренней жерлянкой.

Другая область, где человек сегодня чувствует себя раздираемым, это человеческие отношения. Молодой человек разрывается между отцом и матерью. Каждый хочет привлечь его на свою сторону и использовать в собственных интересах. Но он любит обоих. Мать же хочет, чтобы он отца ненавидел. Он полностью сбит с толку в своих чувствах. Любовь раздирает его. Девочка любит своего отца, а тот постоянно чернит ее мать, выставляя ее поведение в высшей степени аморальным. Девочка совсем дезориентирована и не знает, как ей поступать со своими чувствами и со своей любовью. Она раздираема между любовью к отцу и желанием быть понятой и принятой матерью. Другие чувствуют себя раздираемыми в дружбе или в браке. Молодой человек влюблен в женщину, но чувствует, что в этой любви нет гармонии. И у него ощущение, что он должен эту связь разорвать, но это ему никак не удается. Женщина любит одновременно двух мужчин и не может сделать выбор. Она чувствует себя все более и более раздираемой. Она хочет сделать все правильно и оказывается между двумя стульями, разодранной и раздвоенной.

Ситуации, приведенные здесь, не содержат ничего нового. С давних времен мудрецы всех народов задумывались над этим. Греки по поводу Единого (to hen) развили свою собственную философию, чтобы найти ответ на страдание от раздирания. В Библия мы видим человека, раздираемого между добром и злом, между грехом и волей Божьей. Монахам был знаком феномен раздирания. И психология изучала это явление, со своей стороны предлагая путь его разрешения. Она указывает на то, что в нас каждый полюс имеет противополюс, как всякая светлая сторона имеет свою теневую. Множество людей отказываются заглянуть на "изнанку" себя. И, не зная ее, дают ей себя увлечь. Они живут в постоянной раздвоенности. В этой маленькой книжке я хочу перевести традиционные ответы на сегодняшнюю ситуацию в надежде, что некоторые читатели найдут пути преодоления – от разлада к единству, от раздвоенности к целостности, от рассеянности к собранности, от беспокойства к умиротворению.

______________________

ФИЛОСОФИЯ "ЕДИНОГО"

Очевидно, греки очень страдали под бременем раздирания. Они чувствовали себя раздираемыми между духом и плотью (инстинктом, влечением), между небом и землей, между противоположностями, укоренившимися в человеческом сердце. Уже ранние греческие философы Парменид из Элеи (род. ок. 515 до н.э.) и Гераклит Эфесский (пр. 540-480 до н.э.) отметили опасность раздирания и развили философию Единого. Гераклит понимал под Единым единство противоположностей. Ему принадлежит знаменитое изречение: "Раздор – отец всему и царь". Закономерность, которую воспринимает Гераклит в людях и в мире, возникла из тоски по единству. А объединяющим началом воли и противоречия является логос. По Вернеру Байервалтесу (Werner Beierwaltes), он согласовывает имманентно сущее, противоречащее невидимой гармонии. Логос – это единство противоречий. От Гераклита перенимает и Платон основополагающую проблему совмещения единицы с множеством. Для него задача философии и состоит в том, чтобы найти связи между бесконечно разными, кажущимися несовместимыми явлениями, распознавая идеи, лежащие в основе.

Един в себе в конечном итоге только Бог. А человек всю жизнь стремится в своем разладе и раздвоенности достичь единства, стать подобным Богу. И так как Бог сотворил нас по образу и подобию Своему, мы можем обратиться к Единому Богу и воссоединиться с Ним. Это наивысшая честь для человека – стать единым с Богом и в этом слиянии с Мим освободиться от своей противоречивости и раздирания.

Еврейский философ Филон Александрийский попытался связать греческую философию с Библией. Он сравнил основную мысль еврейского символа веры с понятиями греческой философии "to hen": "Слушай Израиль: Господь, Бог ваш, Господь един есть" (Втор. 4:6). Иудейская вера в единого и единственного Бога это для него подтверждение того, что Бог один (heis), единственный (monos), что Бог выявляет единство (monos) и в Себе очень прост, без примесей (haplous). Это последнее понятие "haplous" развивает философию "to hen" в новое постижение человека. "Haplotes" – означает простой. Простой человек отражает Божественное единство тут, на земле в этом мире. Сегодня нам трудно осознать это понятие "простой". Для нас сегодня это скорее означает ограниченный, простодушный, посредственный. Платон же связывает понятие простой с правдивостью, искренностью. Немецкие классики, как, например, Гёльдерлин (Hölderlin), тоже выказывают предпочтение слову "простой". Для них оно еще означает непритворность, естественность. В нем заложено отвращение ко всему искусственному, не подлинному. На латынь греческое слово "haplotes" переводят как "simplicitas". Простой человек – это в то же время искренний, открытый, справедливый, хороший и надежный человек. Для философа на троне, для Марка Аврелия простота – это большая добродетель. Он стремится жить простой жизнью. Он говорит сам себе: "Не давай себя раздражать, будь прост!" (Haplos on seauton).
Будь цельным

"Септуагинта" переводит еврейское слово "tham" как "простое", "несложное". "Tham" означает, собственно говоря, "цельный, совершенный". Человек должен перед Богом преображаться и становиться цельным. "Будь цельным" – это для библейского человека важное задание. Цельным станет человек, если его не будут больше раскалывать противоречия, а все, что в нем есть, он приведет перед Богом в согласие, опрощаясь. Следовательно, простой человек – это человек цельный, который все, что в нем, ориентирует на Бога. В Нагорной проповеди Иисус говорит, что око – это светильник ("haplous"): "Если око твое будет чисто ("haplous"), то все тело твое будет светло" (Мтф. 6:22). Противоположно простому оку – око злое, которое руководимо интригами. Иисус требует от Своих учеников полной отдачи воле Господней. Этим они должны отличаться от двойственности и гордости фарисеев. В простоте человеческой находят свое соответствующее отражение гармония и единство Бога.

Простота – это отражение человеческой правдивости. Человек полностью проницаем для Бога. Все что ни есть в нем – его заблуждения, его слабости – Бог видит. Эта проницаемость снимает раздирание. От Божественного света ничего не утаить человеку. Все становится призмой, через которую проникает Божественный свет и освещает этот мир. Новый Завет описывает человеческую простоту еще и другими понятиями. Простой человек – это чистый, ясный, правдивый, как дитя. Так, к примеру, ап. Павел предлагает филипийцам: "Все делайте без ропота и сомнения, чтобы вам быть неукоризненными и чистыми, чадами Божьими непорочными среди строптивого и развращенного рода, в котором вы сияете как светила в мире" (Флп. 2:14-15). Тот, кто стал един с самим собой, кто причастен Божественному единству и стал простым, простодушным, тот светит ясным светом в этом мире.
Кто я такой?

Греческую философию волновало изначально противоречие между множеством и единым. Тут идет речь не только об опыте раздирания и внутренних противоречиях, но и о множестве, кажущемся бессвязным. В нас пребывает так много всякого, при первом взгляде совершенно разрозненного. Мы воспринимаем себя постоянно по-другому. То мы чувствуем себя хорошо, то грустим. И часто даже не знаем, от чего бы это. Мы чувствуем себя преисполненными благодарностью, а в следующий миг нас охватывает раздражение и ярость, как бы без причины.

Оба чувства, благодарность и раздражение, словно пребывают параллельно и не имеют друг с другом ничего общего. Мы воображали себе, что благодарность так велика, что будет сопровождать нас весь день. Однако незаметно нами вдруг овладело раздражение. Или кажется, что вот наконец удалось обрести уверенность, уверенность в жизни, уверенность в себе, уверенность в Боге. И тут же, в следующее мгновение мы опять полны страха – бездонного страха перед болезнью и смертью. Мы страшимся, что не переживем даже этот день. Вся наша уверенность улетучилась, и нам кажется, что мы просто обманули себя и ее вообразили. И весь этот опыт: благодарность – и вдруг раздражение, уверенность и тут же страх, – мы не связываем, переживаем как бы отдельно, и это нас ужасает. Эта наша противоречивость вызывает вопрос: а кто же мы, собственно, такие? Или мы можем доверять себе, или мы всего боимся, или мы и то и другое? Где разгадка, которая связывает все это? Способность быть единым (to hen) заключалась для греков в пути от разнообразного к единому, из опыта не связанных параллельностей к звену, которое все объединяет.

Этот вопрос Дитрих Бонхоффер развил в своем знаменитом стихотворении "Кто я такой". Надзиратели считают его сильным и свободным человеком, который ничего не боится. Он сам же воспринимает себя боязливым и неуверенным. В конечном итоге он предоставляет решение Богу. Только одному Богу ведомо, кто он на самом деле. Бог, Который единственно Един, является гарантом и для греков, и нашего глубинного единства при всей внешней противоречивости. Наша причастность Божьему Единству помогает найти путь в нашем внутреннем хаосе к единству с самим собой. В греческой философии в конечном итоге речь идет о том, рассыпаемся ли мы на множество бессвязных частей, или же пребываем как части какого-то механизма, или существует какое-то внутреннее единство. Философия подразумевает душу как связующее звено. Душа сдерживает плоть. Она пронизывает плоть, одушевляя ее. И наоборот, все, что в теле происходит, это проявление нашей души, и эти проявления влияют обратно на душу. Однако и в нашей душе мы чувствуем себя не всегда едиными. Единство, должно быть, пребывает глубже. В конечном итоге мы находим его только в Боге.

В наше время Романо Гвардини развил греческую философию единого (to hen) в своей философии о противоречиях. Для Гвардини все живое является противоречием. Так, например, существует противоречие между динамикой и статикой, между формой и содержанием, между общим и частным, между изначальным и законом, между имманентным (вечным) и трансцендентным (преходящим), между причиной и следствием. Гвардини понимает противоречие так, что два момента, стоящие самостоятельно, ни в коей мере и ни с какой стороны не связаны и, тем не менее, неразрывно связаны между собой, даже и мыслятся лишь друг через друга. А живое – конкретное и выявляется лишь в противоречии. Жизнь всегда двустороння, однако, в то же время она и едина, но возможна только через противоречие. Решение состоит не в том, чтобы устранить противоречия, но чтобы выдержать внутреннее напряжение. И только в этом случае мы познаем себя как противоречие в единстве. Гвардини со своей философией о противоречиях заложил основу своей спиритуальности, которая справедлива по отношению к человеку и приводит его к той мере, которую отмерил ему Бог. Спиритуальность, отрицающая противоречие и признающая только один полюс, раздирает и раскалывает человека и таким образом не ведет человека к Богу, а делает его больным.

_______________________________________

ДЕМОНИЧЕСКОЕ РАЗДИРАНИЕ

В Евангелии от Марка человеческое раздирание описывается как демоническое изматывание. Демоны – это образы внутренних и внешних сил, раздирающих человека. Демоны могут символизировать страсти, которые принуждают нас творить то, что мы совсем не желаем. Демонами могут быть духи помутнения, эмоции, которые помрачают наш ум и восстанавливают наше мышление против наших чувств. Демоном может стать дух времени, общественные клише, держащие нас в плену. У евангелиста Марка часто появляются демоны, пожирающие человека. Когда Иисус исцеляет одержимого, Он избавляет его от демонической силы, возвращает к его подлинному "я", помогая стать единым с самим собой. Я хотел бы с помощью глубокой психологии проанализировать три исцеления из Евангелия от Марка, в которых мы можем обнаружить и себя, и в то же время почерпнуть надежду, что Иисус Христос и сегодня может исцелить наше раздирание.
Разрывание

В первом исцелении (Мк. 1:23-28) Иисус приказывает нечистому духу (демону) выйти из человека. "Тогда дух нечистый сотряши его и вскричав громким голосом, вышел из него". (26). Греческое слово "sparasso" означает "терзать, растерзывать, раздирать, мучить". Это нечистая сила нас раздирает, растерзывает, изводит, омрачает наш ум. Для Марка эти нечистые силы не такие уж безвредные. Они овладевают нами, лишают нас воли. Они не дают нам свободно решать, как нам действовать. Они изводят нас и не дают нам найти свою сердцевину. Человек явно даже не подозревал, что он одержим нечистой силой. И лишь когда властные слова Иисуса сделали ощутимой Божественную реальность, нечистая сила была извлечена на свет Божий. Она уже не была способна прятаться за фасадом человека. Мы часто переживаем подобный опыт. Вот, мы укрылись, мы приспособились; нам кажется, что мы правильно мыслим, пока вдруг какое-то слово не попадает в точку, и нам уже не увернуться, и мы должны посмотреть правде в глаза.

Нечистая сила пытается бороться с Иисусом за власть. Она кричит ему: "Оставь, что тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас! Знаю Тебя, кто Ты, святый Божий!" (24). Есть люди, покалеченные теорией. Они очень разумно могут объяснить, что с ними происходит. Они ходят от одного терапевта к другому, описывая каждому свой крестный путь. Они в состоянии назвать все свои комплексы. Однако при всех своих огромных познаниях они держат на расстоянии каждого, кто попытается им возразить. Они ничего не хотят изменить, а только мудрствовать о своих болячках, думая, что, называя свою болезнь, они могут обрести власть над нею. Внушая и точно предписывая терапевту, как он должен вести себя, они хотят приобрести над ним силу и навязать ему такую роль, чтобы он не мешал их образу мышления. В случае, если терапевт поддастся, терапия его обречена на провал. Иисус не поддается этому, Он знает все демонические уловки. Он властно приказывает нечистой силе: "Замолчи и выйди из него" (25). Он не рассуждает с ней, это бессмысленно. Он приказывает ей замолчать. Молчание отбирает у нее силу. А если больной не может больше укрываться за своими умными словами, ему ничего не остается, как предстать перед истиной. Иисус же делает различие между человеком и его болезнью, между человеком и его помутненным духом, который мешает ему ясно думать и свободно решать за себя. Он приказывает "выйти из него". Демон должен удалиться, чтобы человеку стать вновь самим собой. Одержимость – это больная форма единства. В таком случае Иисусу необходимо снять единство, Он должен отделить человека от демона, его околдовавшего. Именно так Иисус одолевает нечистую силу, и она признает себя побежденной. Но напоследок она еще раз разрывает человека, с громким воплем покидая его. То, что глубоко ранило и мешает нам думать и действовать, иногда необходимо громким криком исторгнуть из себя. Необходимо подавленную ярость выкрикнуть, чтобы ей больше не пребывать в нас и не тормозить нас. Мы должны выкрикнуть весь страх, который преследует нас с малолетства. Мы должны в конце концов осмелиться на вопль боли, который мы так долго себе запрещали. Только так можем мы освободиться, только так в присутствии Христа можем мы вздохнуть свободно и выпрямиться.
Смертоносная роль

Евангелие от Марка описывает, как один отец приводит своего сына, одержимого бесами, чтобы Иисус его исцелил (Мк. 9:14-27). В этом случае одержимость явно связана с отношениями между отцом и сыном. Поскольку нам знакомы бесчисленные конфликты, раздирающие нас самих, мы можем проанализировать эту историю. При этом нам не позволительно списывать на других раздирание, которое мы переживаем, будто бы виновны только отец или мать, или супруг (супруга). Это нечистая сила, которая нас постоянно раздирает. Эта смутная сила подсознательно делает нас зависимыми от других. Наверное, можно было бы это назвать силой проекции. Мы проецируем наши проблемы на другого и поэтому не можем высвободиться из-под власти раздирания. Отец, который держит своего сына привязанным к себе, тоже одержим такой нечистой силой. Он использует сына только для себя. У него нет ясных представлений об отношениях отца с сыном. Сила собственной неполноценности больше всего мешает ему установить тут правильные взаимоотношения.

Евангелист Марк описывает демоническое действие в этой истории опять же как раздирание. Сам отец сообщает Иисусу, что демон творит с сыном: "Где не схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет" (18). И даже когда приводят сына к Иисусу, демон его сотрясает. Тут опять употребляется это слово "sparasso". И когда Иисус изгоняет злого духа, опять употребляется это классическое слово для действия демона: "И вскрикнув, и сильно сотрясши его, вышел..."(26).

Если всмотреться внимательней в эту сцену, можно разглядеть, отчего происходит раздирание, и понять причины его. Евангелист Марк называет этот дух духом немым и глухим. Одержимость сына явно связана с отношением отца к сыну. Ибо в тот момент, когда отец умоляет Христа, чтобы Он сжалился над ним, так как он больше не может выдерживать своего сына, Иисус впервые сталкивает отца с его собственным поведением. Неверие отца – причина болезни сына. Потому что отец не верит в сына, вот почему сын одержим демоном немоты и глухоты. Если отец не верит в своего сына, если он ему не доверяет, а только постоянно принижает его, то сыну не остается ничего другого, как только онеметь. Для него нет места, где бы он мог говорить о своих чувствах, мог бы открыть свою тоску, так как над ним тут же издеваются. Вот он и спасается молчанием. Но это не благотворное молчание, а немота из-за ран и обид. Если чувствам не дают выхода, они становятся все более буйными. В них явно скоплено много агрессивности и в первую очередь против отца. Но словами он не может выразить эту агрессивность, и она сама себе дает выход, оборачиваясь против него самого. Она бросает его на землю, швыряя туда-сюда. Юноша внешне проявляет себя так, будто он хочет сказать отцу: "Ты терзаешь меня. Ты уничтожаешь меня. Ты бросаешь меня на пол. Ты умаляешь меня. Ты унижаешь меня. Ты парализуешь меня. Ты не даешь мне жить. То, что я не могу выразить словами, раздирает меня, сотрясает меня и держит меня мертвой хваткой". У юноши агрессивность становится видимой в пене у рта. Это можно расценить как приступ падучей. Но можно растолковать и психологично. Мы ведь говорим об агрессивном человеке, что "от ярости у него появилась пена на губах". Из-за того, что ярость не выражается словами, она истекает бессловесной пеной. У многих детей вытесненная ярость выражается в том, что они ломают игрушки других детей. Тем, что они бьют все, что им попадется под руку, они хотят сказать родителям: наши отношения разладились. Агрессивно обходиться с вещами – их единственный способ выразить свое несогласие с отцом или с матерью.

Демон, который держит юношу, в то же самое время и дух глухоты (25). Из-за того, что он слышал только оскорбительные слова, он "заткнул себе уши", сделался глухим. Глухота это не только неспособность слышать и неспособность или отказ слушать. Немецкое слово "taub" (глухой) изначально значило: ничего не чувствовать, ничего не думать, бессмысленно, мертво, сухо, закостенело.

Если обиды для ребенка становятся непереносимыми, ему ничего другого и не остается, как стать бесчувственным, отказаться от размышлений над обидами.

Бесчувственность эта – следствие очень большой боли и ведет к тому, что в человеке все умирает, все опустошается и выжигается. Он каменеет и больше ничего не хочет воспринимать. Все попытки войти с ним в контакт бесплодны. Понятие "глухой" тут связано с понятием "буйствовать". Буйствовать означает быть глухим и бессмысленным. Глухой и бесчувственный человек теряет контроль над своим поведением. Он даже не замечает, что свою агрессивность направляет против себя самого и против всего мира. Он буйствует, так как бесчувствен. Буйствовать, проявлять агрессивность так, как у этого юноши описано, это единственная возможность как-то себя еще ощутить. Бесчувственный способен хоть что-то почувствовать только если он с силой все крушит. Но в конечном итоге этот дух глухоты и бесчувствия – на самом деле крик о помощи, о нежности, зов к человеку, который обнял бы его и сказал бы ему: "Как хорошо, что ты есть, я – за тебя." Многим из тех, кто в детстве был загнан в бесчувственность, во взрослости очень трудно проявить свои чувства, или вообще их ощутить. И поэтому они часто провоцируют семейные кризисы. Опыт бесчувственного супружеского партнера делает и другого агрессивным. Мужчина, который ребенком был вынужден вытеснять свои чувства, внешне кроток и дружелюбен, но из него исходит пассивная агрессивность. Супруга перенимает вытесненную агрессивность, сама становясь агрессивной.

Юноша скрежещет зубами и деревенеет. Скрежет зубами – это знак беспомощной агрессивности. Кусать зубами – это нормально. Кусаться – это очень агрессивное действие, этим выражается умение хватать, ухватиться. Кто не умеет обходиться со своей агрессивностью, кто днем не может себе сознаться в своих желаниях, ночью скрипит зубами. А скрежет зубами ведет не к целенаправленной агрессивности, а к оцепенению, так это описывает св. Марк. Кто годами вытесняет свою агрессивность, тот костенеет, становится безжизненным. Одеревенение – это состояние, противоположное спокойствию. Это подавление силой. В окостенелом человеке, под его застывшей поверхностной оболочкой чувствуются очень сильные эмоции, которые могут взорваться каждый миг. Раздирание под покровом окостенения сдерживается с трудом, но может каждую секунду взять власть над человеком и его полностью разнести. Такой приступ бешенства носит все признаки раздирания. Человек больше не хозяин сам себе. Он раздираем своей яростью. Для К.Г.Юнга неумение сдерживать приступы гнева – это иногда признак шизофрении, при которой человек полностью раздирается на две части, которые больше не общаются друг с другом.

Раздирание сына выражается еще в других сценах: "И многократно дух бросал его и в огонь, и в воду, чтобы погубить его" (22). А огонь – выражение страсти в любви, но и вообще сексуальности. Вода выражает бессознательное. Если кто-то не дает выход своим чувствам, своим предчувствиям, своему бессознательному, это приобретает над ним такую власть, что его полностью раздирает сексуальность. Половое влечение, на которое я не могу трезво смотреть и о котором я не могу доверительно говорить, становится самостоятельной силой. Ведь установлено, что большинство насильников внешне приспособленные, хотя и закомплексованные люди, которым никак не припишешь садистских наклонностей. Они вытесняли и подавляли свои половые влечения, пока те не взяли власть над ни ми и, в прямом смысле слова, не увлекли их в пламя, в котором сгубили не только себя, но и многих других. И если мы отвергаем, вытесняя в бессознательное, всё, что отвергает наше окружение или мы сами из-за нашего воспитания, то когда-нибудь это бессознательное возьмет над ними власть и погубит нас. Во сне это выражается очень часто тем, что мы на природе и вдруг маленькая речушка становится все больше, затопляя все окрестности, не давая нам больше никакого выхода. Или же мы плывем в воде, и чувствуем, что тонем. Это указывает на то, что мы еще очень бессознательно живем, что мы еще со многим, что в нас есть, не приходили в соприкосновение. Подсознательное может стать огромным потоком, в котором мы тонем. Атмосфера недоверия, исходящая от отца, заставляет сына вытеснять все, с чем отец не согласен.

Прежде чем Иисус исцелит сына, Он исцеляет отца. Ведь отец сказал Иисусу: "Но если что можешь, сжалься над нами и помоги нам" (22). А Иисус отвечает ему: "Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему" (23). Он отказывается играть роль великого чудотворца, который исправляет то, что отец сделал неправильно. Он сталкивает отца с его собственным неверием: "Ты мог бы исцелить своего сына, если бы ты в него верил. Твой сын болен, потому что ты не верил в него, потому что ты его постоянно унижал и отталкивал. Сын нуждается в твоей вере, для того чтобы ему жить". Явно отец понял это требование, об этом свидетельствует его возглас со слезами на глазах: "Верую, Господи! Помоги моему неверию!" (24). Он признал свое неверие и свою беспомощность и понял, что исцеление сперва необходимо ему самому, для того чтобы его сын сумел жить. И только когда отец изменит свое отношение к сыну, когда станет в него верить, примет его как самоценность, примет всерьез его единственность, только тогда сможет исцелиться сын и стать полноценным. Однако это исцеление не происходит без сотрясения. Это болезненный процесс. Иисус угрожает и приказывает духу-немому: "Я повелеваю тебе, выйди из него вон и впредь не входи в него" (25). Иисус проводит границу между молодым человеком и демоном, раздирающим его, приводя его к такому поведению, которое ему никак не соответствует. И силой повелевает Он этому духу выйти вон, чтобы юноша мог стать самим собой. Но пока дух еще раз выказывает свою власть и сотрясает юношу очень сильно (polla), и только после этого с громким воплем покидает его. Без сомнения необходим сильный толчок, чтобы освободиться от демонической власти и вырваться из созданной отцом колеи. Похоже, что юноша настолько сросся с демоном, что ему необходимо самому бороться, чтобы освободиться. В этой истории нельзя всю вину списывать на отца, явно что и сын удовлетворился своей ролью, так как этим он поработил отца. Отец должен был признать свою беспомощность и заниматься сыном больше, чем ему хотелось прежде. Из этого демонического круга сын должен был сперва с громким криком вырваться.

Иногда нам необходимо нашу ярость и боль сперва выкрикнуть, а потом уже с ней расстаться. Если она уж очень срослась с нами, то она все еще властвует над нами даже в том случае, когда разумом мы давно поняли, в чем наша глубочайшая проблема. Необходим крик, чтобы нам внутренне вырваться из-под демонической деструктивной власти.

Сын после борьбы настолько истощен, что он лежит как мертвый. Люди говорят даже, что он умер. Они его больше не узнают. Это его прежняя личность умерла. Как он до этого жил, так он не может больше продолжать жить. Он еще не знает, кто он есть, настолько он был сросшимся со своей одержимостью. "Но Иисус, взяв его за руку, поднял его, и он встал" (27). Это как новое рождение, как Воскресение, когда человек сбрасывает свое раздирание и становится полностью самим собой, найдя свою подлинную личность, становясь на собственные ноги, дерзнув восстать против смертоносной роли, которую он до сих пор играл. Собственной силой нам не подняться, нам необходима десница Христа или протянутая рука любящего человека, который встряхнул бы нас, чтобы мы осмелились на новую жизнь.

То, как тут описывает св. Марк исцеление одержимого юноши, относится ко всем одержимым, ставшим таковыми из-за проблематичности отношений в семье. Нам необходим человек, который помог бы нам полностью вырваться из нездоровых сплетений с другими людьми и поставил бы нас на ноги. Много терапевтов ныне заняты тем, что когда-то совершал Христос. И они могли бы рассказать, как долго, как болезненно и непросто все происходит, пока какая-нибудь женщина не вырвется из внутренних пут, повязавших ее либо с матерью, либо с отцом; или для мужчины, который не в состоянии оторваться от матери или отца. Пока в нас присутствует даже малая агрессия по отношению к родителям, мы – не свободны по-настоящему. Это означает, что мы все еще зависим от них.

И только когда мы все подавленные чувства наконец выговорим или выкрикнем, без того чтобы сразу быть привлеченными к ответу, мы сможем постепенно приобрести свой собственный образ, воспрянуть и воскреснуть к новой жизни, к жизни нашей личности.
Глухой крик

В третьем демоническом описании представлен еще один образ одержимости. Некий человек, одержимый нечистым духом, живет в пещерных гробах (Мк. 5:1-20). Он обитает в мире смерти, он полностью изолировал себя от других людей. Он непрерывно занят смертью. Он некрофил, сказал бы Эрик Фромм. Его влечет смерть и разложение. Но в то же время в этом человеке неудержимая сила. Никто не может его связать. Окрестные жители, видимо – пастухи свиней, пытались связать ему ноги и руки. Они хотели себя обезопасить от этого агрессивного человека. Они хотели, чтобы он им не мешал, когда они зарабатывают деньги. Но, обладая колоссальной силой, он всякий раз разрывал путы и разбивал цепи. Никто не мог его одолеть. Все, что тут описано, случается во множестве семей. Чаще всего родители беспомощны, когда ребенок их странный, изолируется, реагирует на все агрессивно. Зачастую не остается ничего лучшего, как связать его жесткими нормами, ответить авторитарной реакцией на непонятное поведение. Однако чем больше сковывать такого ребенка, тем яростнее он будет разрывать цепи. Несомненно, в нем есть такая энергия, которую не так-то легко обуздать.

Одержимый обитает в гробах-пещерах. Он полностью изолировал себя от людей. Но тем не менее вопит и днем, и ночью. Кричит тот, кто нуждается во внимании. Следовательно, одержимый раздираем между самоизоляцией и тоской по привязанности. Эта амбивалентность встречается часто. Так, к примеру, после ссоры один из партнеров ретируется, не появляясь больше. Но в глубине души он только и ждет, чтобы тот, другой, обратился к нему. Он прячется в свою пещеру-гроб – пещеру самосожаления, но взывает оттуда громким воплем о человеческом внимании. Иногда его хватает лишь на глухой крик. Многие же ретируются в безмолвие, не разговаривая больше ни с кем. Но тайно только и мечтают, чтобы тот, другой, нарушил молчание и отыскал бы путь общения и возможность вместе жить. Своим безмолвием они сознательно хотят наказать других, а наказывают – себя. И как же они в это время тоскуют по тому, чтобы другие приняли их без всяких условий и чтобы они сами были бы опять способны любить.

Еще на одну черту одержимого указывает нам св. Марк. Этот человек избивает себя камнями. Он направляет свою агрессивность на самого себя и самого себя ранит. Мне знакомо много людей, у которых похожие тенденции. Одна женщина отрезает себе грудь, так как не может принять свою женственность. Мужчина, уничижаясь, наказывает себя тем, что без отдыха трудится. Раньше самопленялись в монастырях. Сегодня мы только качаем головой по этому поводу. Но тем не менее, такие мазохистские тенденции очень распространены. Некоторые испытывают наслаждение только когда сами себе причиняют боль. Швейцарский терапевт Адольф Гуггенбул-Краик (Adolf Guggenbuhl-Craik) объясняет этот феномен тем, что многие не выдерживают противоположность между страданием и радостью, между наслаждением и болью. Натяжение между полюсами страдания и радости, помогающее здоровой жизни, они хотят уничтожить и в своем мазохистском поведении почувствовать одновременно и боль, и наслаждение. Под бременем неосознанной собственной Тени они реагируют саморанением. Чаще всего мазохизм связан с садизмом. Радость разрушения других связана с саморазрушением.

Когда одержимый увидел издали Иисуса, он побежал ему навстречу. Но он просит о помощи, а выкрикивает Ему: "Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Заклинаю Тебя Богом, не мучь меня!" (7). Это амбивалентное поведение. Несомненно, фигура Иисуса Христа притягивает больного, он предчувствует, что у Него он может найти исцеление. И в то же время он сопротивляется Ему. Он хочет остаться таким, какой он есть. При встрече он чувствует свое внутреннее раздирание, но в то же самое время он знает, что весь его жизненный уклад рухнет, если Иисус исцелит его. В таком случае психология говорит о вторичной победе болезни. Мы страдаем под гнетом болезни, но у нас есть из-за этого и какие-то преимущества. Мы не должны нести никакой ответственности за нашу жизнь. Мы можем остаться навсегда нуждающимися в помощи, о ком другие должны заботиться. Или мы нравимся себе в роли опасных экзотов, которых все другие боятся, и никто не может их связать, как описано в этой истории. Таким образом, одновременно мы страдаем, но и смирились с этим. В сущности никакого исцеления мы и не желаем. Мы настолько вжились в свое раздирание, что уже не можем выйти из него. Мы даже сопротивляемся всем человеческим попыткам нас исцелить.

В этой двойственности выявляется важнейшая демоническая черта. Фридолин Штир (Fridolin Stier) толкует греческое слово "pneuma" как "анти-дух". Демоны являются духами, но духами отрицания, анти-духами. В моих духовных беседах мне часто приходится сталкиваться с такими "анти-духами". Если я с чуткостью пытаюсь кому-то помочь, предлагаю упражнения, которые могли бы облегчить ему страдания и что-то изменить, тут же раздражается анти-дух. Что бы я ни сказал, это умаляется и интеллектуальными доводами опровергается. Мой собеседник со своим состоянием, от которого он явно страдает, настолько сросся, что вовсе не хочет избавляться от него. Это анти-дух держит его у себя в плену. Единственная возможность его пересилить – это назвать вещи своими именами, так, как сделал это Иисус. Вместо аргументации мне необходимо обратиться прямо к анти-духу: "У меня создается впечатление, что ты вовсе не хочешь выйти из своей ситуации и не хочешь ничего изменить. Похоже, она дает тебе какие-то преимущества. Наверняка ты прячешься за ней, чтобы не столкнуться с правдой о самом себе". Иногда анти-дух отвечает возмущенно, искусно пытаясь оправдать себя, но иногда и сдается. Его доводы рушатся. Он становится беспомощным и молит по-настоящему Христа помочь ему – залечить раны, освободить его от навязчивых состояний и надоевших шаблонов.

Иисус спрашивает одержимого о его имени: "Как тебя зовут?" (9). Отвечает же не одержимый, а нечистый дух: "Легион имя мне, потому что нас много" (9). Не только один бес пленяет человека, целое сонмище демонов обитает в нем, вот отчего он полностью разодран и помешан. В легионе несколько тысяч. Так что в больном нашли приют тысячи демонов. От него самого не осталось ничего, что могло бы его характеризовать. Он управляем этим множеством демонов, они рвут его на части. Ответ одержимого звучал бы сегодня, наверное, так: "Я не знаю, кто я такой. Другие виноваты в том, что я так болен. Родители сделали меня больным, общество разрушило меня". Человек упрятан за злыми духами, которые снаружи взяли его приступом. Его "я" у них в полном подчинении. У него больше нет сердцевины, откуда "я", его самость, могла бы им управлять. Он полностью управляем снаружи. Он полностью подчинен внешним влияниям. Таким образом, в каждую секунду он одержим все новыми потребностями, гоним все новыми эмоциями, снедаем все новой агрессивностью. Его гложут множество демонов, которые раздирают его на тысячу клочьев. Но Иисус все же верит в идентичность этого человека, в его здоровый зародыш. И тем, что Он не дает легиону демонов Себя ослепить и видит в этом раздираемом человеке образ и подобие Божие, Он помогает ему освободиться от нечистых духов.

Исцеление, о котором повествует св. Марк, кажется нам чуждым. Нечистые духи ведут диалог с Иисусом. Они явно боятся, что их бросят в пещере, они предпочитают войти в свиней. Иисус им разрешает. Итак, они вошли в 2000 свиней и бросились всем стадом в море. Если мы это странное действие сопоставим с нашим раздиранием, то должно стать ясным, что силы, которые кого-то раздирают, не могут быть обессилены только внушением. Их нужно выплеснуть. Кто-то выплескивает их колкой дров, кто-то бегом по лесу, кто-то футболом или альпинизмом. Силы, которые порабощают нас, должны найти выход, чтобы они потеряли власть над нами. Недостаточно распознать их, зачастую они крепко укореняются в теле и поэтому их силой надо водворять туда, где им следует быть. В описываемом эпизоде это явно свиньи, кому принадлежат эти нечистые духи. Свиньи символизируют похоть, свинство сексуальных фантазий. Демоны похотливой фантазии должны быть обезврежены. И вот они входят в свиней и бросаются в море. В этой картине ясно, к чему, собственно, стремились нечистые духи. Они хотели, чтобы человек потонул в море своего бессознательного. Оттого, что он так остро это ощутил, он опомнился.

Это исцеление можно понять и по-другому. Кажется, и свинопасы тут не без вины – ведь для них стадо свиней оказалось важнее здоровья юноши. Мне приходится сталкиваться с раздираемыми людьми, которые заболели из-за того, что их родителям важнее была карьера, чем забота о своих детях. Но потом болезнь сына заставляла отца все богатство послать к собакам, и он начинал заниматься сыном, чтобы вернуть ему здоровье.

Я припоминаю одного молодого человека, заболевшего шизофренией. Отец должен был продать пивоварню, чтобы заплатить за терапию, которая постепенно стала возвращать сына к жизни. Отец понял, что ему необходимо, пусть запоздало, посвятить себя сыну. Часто этот конфликт и в нас самих. Мы раздираемы между желанием быть подлинными, жить как велит нам наше сокровенное – и стремлением овладеть как можно большим и иметь как можно больше успеха. Успех может стать подспудным бесом, внутренне раздирающим нас. Жадность иметь все больше и отмечать все большие успехи может нами овладеть так же, как и свинопасами. Ведь даже чудеса не тронули их: "Они начали просить Его, чтобы отошел от пределов их" (17). Они не хотят иметь с Ним дела, они предпочитают и впредь жить как жили до сих пор.

Поскольку вода выражает и бессознательное, это исцеление может значить, что некоторые силы должны вернуться обратно в бессознательное для снятия остроты и нейтрализации. Кое-что мы не в силах интегрировать. Существуют демонические силы, которые не могут быть приняты за Тень. Они должны кануть в бессознательное, чтобы им не властвовать над нами. Обряды и ритуалы могут помочь обуздать такие разрушительные силы и заковать их в подсознании, дабы им не выплывать в сознание. Не имеет значения, на какой из трех возможностей остановиться, главное, чтобы больной пришел в себя.

Св. Марк описывает исцеленного человека так: "Сидит и одет, и в здравом уме..." (15). Как сказал бы Юнг, у него хорошая Персона (Persona), хорошо сидящая маска, которая защищает сокровенное от внешнего, сдерживая внутренний хаос. Он стал своим собственным господином и не управляем больше извне. Он в здравом уме, он пришел в себя. Его мышление не омрачено больше духами помутнения, он опять может ясно мыслить. Он вновь приобрел свое единство. Разодранное "Я" стало вновь единым.

Мы не в силах исцелить свое собственное раздирание. Нам необходим Иисус как терапевт, чтобы изгнал из нас демонов и вернул бы нас к нашему единству. Нам необходим Божественный опыт, чтобы пересилить наше внутреннее раздвоение. Его благодать – это всегда чудо, которое выводит нас из нашей раздробленности к нашему единству. Но Иисус исцеляет этих трех людей не без их участия. Он провоцирует их, чтобы они сами боролись. Вскриком они освобождаются от своих внутренних уз и приходят в себя. Всегда легче осуждать других, родителей, общество, чтобы оправдаться, почему не можешь жить настоящей жизнью. Встреча с Иисусом придает нам мужества, чтобы суметь встретиться с самим собой и не направлять собственную силу против самого себя, а, напротив, из этой силы, которой Бог одарил, принять ответственность за свою жизнь, чтобы встать на собственные ноги. Мы не вправе больше упрекать других за свою жизнь, что нам так трудно. Когда-то мы должны суметь с полной ответственностью попытаться жить самостоятельно.

Я НЕ ТО ДЕЛАЮ, ЧТО ХОЧУ...
(Рим. 2:14-25)

С давних времен теологи и толкователи древних текстов – экзегеты – терялись в догадках, что имел в виду ап. Павел в 7 главе Послания к Римлянам. В этой главе ап. Павел рассказывает от первого лица, как он себя лично чувствует. То, что он говорит о себе, касается всех нас. "Ибо не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю... Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю" (15, 19). Очевидно ап. Павел этот личный опыт формулирует в свете эллинистической этики, описывая человеческую раздвоенность между телом и душой, между чувственностью и разумом, между страстью и добродетелью. Ап. Павел же переносит эту раздвоенность в другую плоскость. Речь у него идет об антагонизме между признанием закона и действием, которое противоречит закону. Он убежден, что в нас, помимо праведного закона Божьего, царит и закон греха. Грех подобен властной силе, которая толкает нас делать противоположное тому, что наш разум подсказывает. "Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех" (20).

Как видно, человек раздвоен в себе. В психологии Юнга "Я" как ядро личности бессильно определять свои действия. Во мне обитает другая сила – это грех побуждает меня промахнуться. Для Аристотеля промахнуться означает не попасть в цель по слабоволию, неудачи из-за нехватки знаний. Пребывающий во мне грех приводит меня к раздвоению и пробуждает во мне тягу совершить промах. Это как демоническая сила, раздваивающая человека и мешающая ему следовать Божественному призванию и жить по своему разумению. То, что ап. Павел тут описал, каждый из нас, несомненно, сам хоть раз испытал. Мы не понимаем порой, почему действуем по-другому, чем желали бы. И совершенно не хотим сами себе признаться, что в нас существует какая-то инерция, заставляющая промахнуться и жить, собственно говоря, не по нашему естеству.
Закон и милость

Этот текст ап. Павла главным образом интересовал св. Августина. В своих признаниях он, также от первого лица, повествует об опыте своих слабостей. Он считает, что ап. Павел хочет привлечь наше внимание к противоречию между законом и милостью. Не закон приводит нас к спасению, а только милость Господня, которую мы как дар получили благодаря любви Иисуса Христа, которая стала очевиднее всего через Его смерть на кресте. Мартин Лютер подхватывает толкование св. Августина в своем учении "Simul justus et peccator" и толкует его: человек одновременно и праведник, и грешник. Джон А.Сэнфорд (John А. Sanford) считает, что слова св. Павла выявляют его как глубокого психолога. Ап. Павел знал о своей Тени и верил, что только Бог может его от нее избавить. Ап. Павел знал и о том, что он не только хороший, но что в его душе есть и другие стороны, темные и злые. И он положился на то, что спасен он может быть только из милости, а не собственными усилиями. Это важное убеждение, которое и нам сегодня могло бы помочь. Не через свои поступки заработаешь ты любовь Господню; не изгнав из себя все темное, и став таким, кто только "свет есть", – а Бог принимает тебя таким, каков ты есть. Кто думает, что он мог бы всего достичь, чего бы ни захотел, тот вытесняет, волей-неволей, свои темные стороны. И его Тени будут приумножаться. И он уже не будет больше способен видеть, как его воспринимают окружающие. Ап. Павел побуждает нас смотреть на себя более реалистично, видя все свои светлые и темные стороны. Только в таком случае наши духовные усилия принесут плоды.

Если мы спросим себя об опыте, стоящем за седьмой главой Послания к Римлянам, то наткнемся на раздвоение в нашей жизни между желанием и деланием. Каждый в глубине своего сердца точно знает, что для него хорошо, но тем не менее он этого не делает. Он знает, что сладости ему не впрок, но он постоянно их ест. Он познал, что утренняя молитва помогает ему день начать по-другому, и тем не менее он ею пренебрегает. Другой человек точно знает, что своему недовольному сотруднику нельзя давать слишком много власти над своими мыслями и что не следует поддаваться его недовольству, но постоянно ловит себя на том, что только и думает о нем, мысленно его ругает и при этом дает себе испортить настроение. Другой же осознает, что не должен обижать другого, но ранящие слова неудержимо срываются у него с языка. Это как страсть – оскорбить того, кто не может себя защитить. Он знает, что этим он только себя портит и тем не менее делает это. Многие страдают этим раздвоением. Они давно уже разглядели его, но не в состоянии с ним расстаться. Они все время впадают в одну и ту же ошибку. Это как какой-то естественный закон природы, которому они не в состоянии сопротивляться. Для ап. Павла это обитающий в нас грех, который заставляет нас действовать по-другому, чем мы в глубине сердца желаем. Грех раскалывает нас изнутри, уничтожая единство мышления и действия, разъединяет волю и делание, соответственно разделяет волю на то, что она в одном хочет хорошего, а в другом сознательно хочет дурного. Иногда воля прямо толкает нас действовать наперекор заповедям, обижать людей и пытаться взять то, что нам не причитается. Некоторые после совершенной кражи говорят, что они не могли поступить по-иному. Это было как наваждение, охватившее их.

Чаще всего как раз люди, стремящиеся к слишком высоким идеалам, и чувствуют себя изнутри раздираемыми. Я знаю одну монахиню, которая чувствует в себе побуждение жить абсолютно праведно, свой обет исполнять в точности до буквы. И тем не менее изредка она решается поступиться правилами, позволяя себе то, что монахам не дозволено. В тот момент, когда она садится молиться, возникает в ней сильное беспокойство, и она уходит от молитвы. Она чувствует себя внутренне разорванной между слишком высокими предъявленными к себе требованиями и реальностью. То, что она делает, абсолютно безобидно. Но поскольку она слишком многого от себя требует, постольку она чувствует себя внутренне раздвоенной между своим идеалом и реальностью.
Дво-Я-кая личность

Психология переняла тему ап. Павла о внутреннем раздвоении в разных вариантах. Далее мы хотим заняться не только тематикой Тени, но и темой внутреннего раздвоения. В таком случае говорят о "мультипной" личности или дуальной личности. Под этим подразумевается, что человек делится на разные "я", которые сосуществуют в нем. Одно "я" в своем поведении стремится к моральным идеалам, другое же "я" совершает аморальное. Очень часто бывает так, что эти оба "я" полностью отделились друг от друга. Роберт Джей Лифтон (Robert Jay Lifton) на примере врачей в лагерях уничтожения описал феномен "раздвоения", деления "я" на две полностью автономные сферы действия. Лагерный врач развил в себе одно "я" – лагерное, которое позволяет ему соучаствовать в убийстве и уничтожении евреев. И в то же время ему необходимо и его предыдущее "я", чтобы выступать человеком, врачом, супругом и отцом. Расколотое единство на два самостоятельно действующих "я" позволяет врачу убивать без зазрения совести, ибо его гражданское "я" предоставляет лагерному "я" совершать "черный" труд. Это раздвоение личности встречается у многих террористов, членов мафии и "братвы". Мафиозный босс или шеф смертной команды, хладнокровно приказывающий убить своего соперника (или сам проводящий экзекуцию), остается при этом любящим супругом и отцом, а бывает что и активным прихожанином. В таких случаях Лифтон говорит о пакте с дьяволом, который такие люди заключают. Тема такого пакта всплывает во множестве сказок, да и в литературе и фольклоре тему двойников можно встретить довольно часто. Очевидно, в человеке существует тяга предаться греху для приобщения к власти тьмы и этой властью попользоваться. Но, как показывают все сказки, человек, заключивший пакт с дьяволом и ставший на службу злу, всегда кончает преисподней собственного раздирания. И двойник в конце концов убивает противоположное "я", как в знаменитом фильме "Пражский студент", который Отто Ранк, современник Зигмунда Фрейда, в своей книге "Двойник" психологично проанализировал.

Ал. Павел без сомнения имеет в виду не пакт с дьяволом. Однако он говорит и о власти греха, раскалывающей наше "я". Вопрос в том, как нам выйти из этой раздвоенности. Ап. Павел ставит [лакуна в оригинале – OCR] растерянно вопрошает: "Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?" (24). И сам отвечает: "Благодарю Бога (моего) Иисусом Христом, Господом нашим" (25). Но как понять то, что Христос хочет исцелить меня от внутреннего раздирания. Неужели Он даст мне силу вершить то, что я хочу, и освободит меня от власти греха? Для меня ап. Павел указывает на две разновидности путей. Первый путь состоит в том, чтобы свести воедино оба "я" (которые чаще всего были разделены и существовали сами по себе), чтобы они начали диалог между собой. Ап. Павел в своем тексте именно это и начал – он толкает оба "я" на диалог. Он уберегает нас от отчуждения доброго и морального "я" от "я" злого и аморального. Он соотносит наше положительное "я".
Обратив взор на Христа

Второй путь по ап. Павлу состоит в том, чтобы мы наше раздвоение явили Христу и таким образом расширили диалог между двумя "я" на трехличную беседу с Иисусом Христом. Перед ликом Иисуса Христа я могу признаться в своем раздирании без того чтобы терзать себя чувством виновности и не напирать на себя так, что, несмотря на все обстоятельства, убить в себе злое "я". Ап. Павел верит в то, что взгляд, обращенный на Иисуса Христа, может возвратить меня к моему собственному естеству. Если я буду оглядываться только на моего двойника, я никогда не избавлюсь от него, сколько бы я ни старался. Моей силы воли недостаточно, чтобы достичь того, что я считаю правильным. Я и Христа не имею права использовать как источник моей силы, чтобы побороть свою раздвоенность. Я могу только сквозь нее взирать на Иисуса Христа, я могу ее Ему открыть. И тогда я познаю посреди этой раздвоенности, что имею право быть таким, какой я есть вместе со своими теневыми сторонами и неспособностью творь доброе. Обращенность к Христу позволит мне увидеть мое подлинное лицо. И так я познаю единство. Ибо любовь Христа охватывает меня всего: и праведную мою сторону, и грешную, и ту, что признала закон, и ту, что постоянно впадает в грех и закон нарушает.

Чем больше я сопротивляюсь своей раздвоенности, тем меньше я достигаю. Более того, если я возьму быка за рога, я пробужу такое противодействие, которое меня просто сомнет. Я знаю это из собственного опыта. Мне часто приходила мысль, что однажды я смогу все свои недостатки превозмочь. И каждый раз расстраивался, когда впадал в старые ошибки. После каждого рецидива я давал себе слово быть еще последовательней, еще лучше обдумывать на будущее, в каких обстоятельствах появляется опасность повторения ошибок. Это, правда, что-то во мне сдвинуло к лучшему, но тем не менее я вновь и вновь попадал в ловушку. И каждый раз раздражение охватывало меня. Я винил сам себя, отворачивался сам от себя и этим еще больше углублял свою раздвоенность. И только когда я предъявил Богу свое бессилие превозмочь мою раздвоенность, я почувствовал глубокое внутреннее умиротворение. Я имею право являть себя Христу таким, каков я есть. Я Им весь и полностью любим, я Им весь и полностью принят. Это освобождает меня от внутреннего разлада. И одним махом я познаю ясность и гармонию с самим собой. Мне нужно просто броситься в милостивые руки Господни, и этим я познаю свое единство, свое спасение, и снимется раздирание.

Взор, обращенный на Христа, не должен мешать видеть собственную Тень, иначе это означает злоупотребить верой, чтобы уйти от собственной реальности. А ап. Павел напрямую побуждает нас посмотреть собственной правде в глаза. Только если мы решимся предъявить нашу правду Христу, мы постепенно примиримся со всеми теми чертами, которые неприятны нам: с нашей беспомощностью, с нашей неспособностью творить доброе нашими теневыми чертами. Не только в "ньюэйджевской" спиритуальности, но и в некоторых христианских кругах сегодня очень распространено отрицать теневые стороны или "перепрыгивать" через них. Будто бы когда мы просветлены и реализуем Божественный опыт, мы не должны отвечать за нашу Тень. Утверждается, что она раз и навсегда была у нас взята подвигом Христа. В возникшем в последнее время движении New-Age ищущему внушается, что при правильном учителе и правильной практике можно напрямую достичь высших сфер сознания без того чтобы конфронтировать со своими уродливыми маленькими слабостями и зависимостями. Однако нам дано сегодня очень ясно увидеть, как в этом движении поднимаются Тени. Слетают "гуру" со своих пьедесталов один за другим, поскольку их человеческие слабости стали уж слишком очевидны. Некоторые "совершенные" учителя стали знамениты своими припадками гнева или своими авторитарными замашками. Бесчисленные "непорочные" супер-гуру в последние годы запутались в тайных сексуальных сношениях со своими ученицами, так что это даже попало в прессу.

Ап. Павел остерегает нас слишком поспешно восторгаться озарениями в реализации Божественного опыта. Он знает, что несмотря на близость Христа, он часто творит не то, что он хочет. Тень и после обращения остается еще действенной. Люди, познавшие духовное обращение, иногда хотят слишком быстро преодолеть в себе болезненные жизненные переживания. Но эта спешка не ведет к подлинному перевоплощению. Человек, даже духовно обновившись, еще долго следует старым шаблонам. Мне известна одна женщина, к которой отец относился с презрением, так вот, она напоролась на священника, который относился к ней так же. Шаблон самоуничижения, который она ребенком использовала, чтобы уберечь себя от отцовского наказания, прокрадывается у нее в духовную жизнь. Она постоянно терзает себя чувством виновности. Недостаточность веры в себя определяет ее отношение и к ее духовному наставнику. Послушная только ему, она пренебрегает собственным чувством. Или, к примеру, детская нехватка уверенности в себе восполняется преувеличенным чувством призвания, и ты ставишь себя над всеми другими, так как ты, якобы, принадлежишь к немногочисленным убежденным христианам. Трезвые строки ап. Павла должны нас предохранить от слишком оптимистического взгляда на наше обращение и спасение, как будто бы мы больше ни в какой мере не связаны с нашей предыдущей биографией. Только когда мы нашу собственную жизнь со всеми ее ранами и обидами включим в наши отношения с Христом, Он сможет нас исцелить от раздвоенности и мы сможем продлить наш интенсивный Божественный опыт и потрясающие духовные переживания.

________________________________

РАЗДИРАНИЕ В МОНАШЕСТВЕ
Акедия

В раннем монашестве разбирали явление раздирания главным образом, когда описывали акедию. Акедию принято переводить как уныние, отсутствие какого-либо желания, инертность. Но на самом деле это неспособность быть в гармонии с самим собой, с настоящим мгновением, с жизненной ситуацией. Евагрий Понтийский описывает одного монаха, одержимого бесом акедии. Монаху казалось, что солнце очень медленно движется, если оно вообще движется, и что день длится, по крайней мере, пятьдесят часов. Он чувствовал постоянную необходимость выглядывать в окошко, выходить из кельи, чтобы внимательно следить за солнцем, чтобы убедиться, насколько оно еще далеко от девятого часа и смотреть сперва в одну сторону, потом в другую, авось кто-то из его собратьев тоже покинул свою келью. Постепенно демон акедии вселяет в сердце монаха ненависть к месту, где он находится, к его теперешней жизни и к его труду, которым он занимается. Он заставляет его поверить, что любовь между братьями вымерла, и нет никого, кто внушил бы тебе мужество. Если кто-то в это время случайно искал его близости, то демон использовал это, чтобы еще более углубить его ненависть. Демон доводил его до того, что он искал себе другое место, где ему легче добывать жизненно необходимое, где проще найти работу и где он мог надеяться на больший успех.

Акедия раздирает нас изнутри. Мы недовольны собой, местом, где мы живем, людьми, с которыми вместе живем, образом жизни – одним словом, всем. Однако при этом мы отвлекаемся от собственной персоны. Мы недовольны, но, собственно говоря, мы сами не знаем, чего хотим. Мы восстаем против всего, не имея никакой цели, разве какие-то расплывчатые мечты. Мы не в состоянии радоваться мгновению. Когда мы молимся, у нас ощущение, что мы должны работать, а когда трудимся, все дается нам с трудом... Мы чувствуем себя изможденными, у нас впечатление, что мы слишком много утруждаем себя и потому постоянно в стрессе. Однако если мы хотим отдохнуть, то не знаем, что с собой поделать. Нас одолевает скука и свободное время нам вроде бы и ни к чему. Мы всегда не там, где в настоящий момент находимся, а потому никогда не переживаем настоящего мгновения. Мы всегда где-то в другом месте и нигде.

Акедия, как кажется, самое радикальное описание внутреннего раздирания, под гнетом которого люди могут страдать. Это не только типичная болезнь монашества, это, несомненно, вообще болезнь нашего времени. Раздирание современного человека выявляет себя не только, как у ап. Павла, в разладе между волей и действием, между законом и грехом, а главным образом между желаемым и реальностью. По причине акедии мы часто натыкаемся на нереалистические желания, на детские мечтания по отношению к жизни, на преувеличенные претензии. Мы требуем всего от других и злимся, если они не предоставляют нам ту жизнь, о которой мы мечтали. И те другие могут стараться сколько угодно исполнить наши желания, у них это никогда не получится, так как наши желания безмерны, недосягаемы. В них мы перешагиваем реальность этого мира. Мы отказываемся быть человеком с его границами и ограниченностью. Нам кажется, что мы можем бесконечно требовать. Чего только не ожидаем мы от общества, от церкви, от семьи. И они виноваты в нашем недовольстве. И мы, конечно, не замечаем, как это отношение нас отбрасывает к роли неудовлетворенного ребенка, не знающего чего он хочет. Он знает только, что не хочет ничего из того, что ему предлагают.

Паскаль Брукнер (Pascal Bruckner) описывает это поведение как типичное для нашего общества. Это – отказ сблизиться с реальностью. Хочется всё большего. У людей впечатление, что наука и государство только для того и существуют, чтобы исполнять их желания: мы требуем, чтобы каждодневно во всех областях всё развивалось и развивалось. Техника прививает нам религию жадности. При ней возможное желание превращается в необходимость желания. Нам причитается все наилучшее. Промышленность и наука приучили нас к такой продуктивности, что мы впадаем в ярость, когда изобретения становятся реже, а удовлетворение запаздывает. "Это недопустимо!" – вопим мы в страшном возмущении прихотливого ребенка, топчущего игрушку ногами и орущего: "Я не этого хочу". На самом же деле этот избалованный ребенок уже не знает, чего он хочет. Он постоянно недоволен. Он не стал взрослым, не созрел и еще ни разу не обнаружил самого себя. А без опыта собственной сердцевины нас будут раздирать наши желания и терзать внешние впечатления.
Оставаться при самом себе

Как средство преодоления акедии Евагрий предлагает выдержать, оставаясь в своей келье. Надо остаться с собой наедине, чтобы вновь найти свою середину. Он также еще говорит, что во все часы испытания ты не должен сетовать на недостаточность веры в себя, или роптать и искать отговорки, чтобы покинуть свою келью. Ты должен безоговорочно оставаться в ней и быть терпеливым. Просто прими искушение. А главное, не гнушайся посмотреть искушению акедией в глаза, ибо она страшнее всего, но у нее и наибольшая очистительная сила души. Если избегать или пугаться таких конфликтов – это делает дух немощным, трусливым, боязливым. Что случается, если я только сижу праздно в своей келье, без того чтобы молиться, или медитировать, или что-то читать? Меня обуревают тысячи мыслей. Всплывают какие-то чувства, воспоминания, разочарования, предчувствия, тоска, ностальгия. Иногда то, что всплывает во мне, это хаос эмоций. Если я не убегу от этого, но выдержу, то постепенно эмоции придут в порядок. В таком случае вопрос Пимена может очень помочь: "Я – кто я такой?" Этот вопрос сортирует эмоции по тому, насколько они трогают мои мысли и чувства и насколько они касаются моего подлинного Я. Что-то я определю как незначительное. Другое будет меня и дальше занимать. И постепенно я наткнусь на мою центральную проблему. Какова коренная проблема моей жизни? По чему страдает больше всего моя душа? Какая глубочайшая моя тоска? В чем прохожу я мимо своей правды? Кто я на самом деле? В чем мой изначальный и неподдельный образ, задуманный Богом? Я не найду ответ но в какой-то момент утихнет вопрос о моем подлинном Я. Я просто существую. Я нашел свой центр. Я соприкоснулся с собой, с бытием, с тайной. Я у Бога и перед Богом, и в Боге. И я объят глубоким покоем. Божественное любящее и исцеляющее настоящее окружает меня. И этого мне достаточно. Раздирание снято. Все едино.

Если я ухожу от всякой проблемы, я никогда не приду ни к какому решению. Если я поддаюсь своему раздиранию, и бросаясь то туда, то сюда, то я буду все больше раздираем. Я должен выдержать самого себя, даже если это очень трудно. Я должен доискаться до глубин моего беспокойства. И тут я натолкнусь на иллюзии, которые я себе сотворил, на мои преувеличенные претензии, на мои инфантильные возвышенные фантазии. И если я их распознал и разоблачил, как то, например, что меня заставляет оставаться в инфантильности, это даст мне постепенное примирение с самим собой и с моей ситуацией. Если я терпеливо останусь сам с собой и вытерплю себя, то силы, стремящиеся в разные стороны, снова сойдутся, и я стану вновь един и вернусь к своей сердцевине.

Оставаться наедине с собой – это важный путь примирить противоречия в себе, и самого себя выдержать в своей раздвоенности. Евагрий описывает еще много возможностей преодоления власти страстей. Цель этих путей – так называемая "apatheia", т.е. освобождение из-под власти страстей. Apatheia – это такое состояние, в котором страсть больше не властна надо мной; напротив, она мне помогает прийти к спокойствию. В состоянии apatheia я могу свободно обходиться со своими страстями, я больше не цепляюсь за них, я больше не завишу от них. Теперь они в большей мере ведут меня к жизни и в конечном итоге к Богу. И только тогда, когда я этой внутренней свободы достиг и больше не даю себе быть внешне руководимым, я могу прийти к настоящему самому себе. Евагрий говорит о том, что в этом состоянии я могу увидеть свой собственный свет. Я могу осознать свое самое сокровенное. Это светлое сияние. Свет – это для меня отражение себя, самого сокровенного ядра человека, в котором одновременно пребывает Бог – подлинный Свет.

______________________________________

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПОЛЯРНОСТЬ ПО К.Г.ЮНГУ

По мнению Юнга, человеческий склад полярен. Каждому полюсу противостоит антиполюс. Такими противоположными полюсами могут быть разум и чувство, любовь и ненависть, дисциплина и беспорядок, боязнь и доверие, мужчина и женщина ("anima" и "animus"), дух и плоть. Если человек живет, осознавая только один полюс, то антиполюс становится Тенью. Если, к примеру, кто-то односторонне подчеркивает свою логику, то противоположный полюс – чувство – будет проявлять себя бессознательно, и именно в такой форме, на которую "Я" не сможет больше воздействовать. У односторонне логически ориентированных людей их бессознательное наводнено сентиментальной чувственностью. Они не приходят практически в соприкосновение со своими чувствами, но тем не менее те ими руководят, и поэтому они не в силах противостоять страстным чувствам. Они им беспомощно подставлены. Они больше не способны ясно думать. Разум, такой сильный в других обстоятельствах, вдруг теряет свою власть. И, собственно говоря, напряжение в человеке создается между сознанием и бессознательным. В связи с этим Юнг говорит о человеке как о двойной личности – одна личность владеет сознательной стороной, а другая – бессознательной, о которой первая ничего не знает, но которая не ускользает от окружающих. И человек живет так, как тот, у которого правая рука не знает, что делает левая.
Как человеку прийти к цельности

Человек не может уйти от гнета внутренних противоречий. Если кто-то односторонне подчеркивает какую-то свою черту, то можно быть уверенным, что бессознательно он ее не слишком-то проявляет. Юнг приводит один пример, как кто-то по всякому подходящему и особенно не подходящему поводу говорил окружающим о своих основных принципах – искренности и правдивости. Как потом обнаружилось, этот человек страдал слишком живым воображением, которое порой склоняло его к очень большим преувеличениям. Цель психологии Юнга – привести человека к цельности. Путь к этому лежит через осознание своей бессознательной части. Это приводит в начале терапевтического процесса к приумножению и росту напряжения, так как противоречия через осознание активизируются. ...Одна женщина раньше очень часто видела себя белоснежной голубкой, не подозревая, что за черт в ней сидит. Но без осознания этого она не может быть исцелена и не может прийти к своей цельности. Как только человек увидит в себе свои тайные противоречия и недостатки, он сразу становится менее требовательным и более смиренным. Он становится более терпимым и перестает осуждать других. А главное, он больше не смешивает свой труд для других с желанием выгоды, коренящимся в глубинах его бессознательного.

Психотерапия, так, как Юнг ее понимает, состоит в том, чтобы вновь объединить обе сферы человека – сознательное и бессознательное. Юнг говорит, что если обе эти сферы строго разделены, то возникает "диссоциация", т.е. раздвоение личности, что является основой всех неврозов; сознательное уходит вправо, а бессознательное – влево. Разрыв в личности можно снять при помощи архетипа, который может объединить сознательное с бессознательным. Так как плоскости противоположностей не могут соприкасаться, всегда необходим объединяющий третий – чтобы соединить партии. И так как архетип возникает в равной мере из сознательного и из подсознательного, он в состоянии сыграть роль объединяющего звена. Самый подходящий архетипический символ для объединения противоположностей – крест. Он выражает единство человека, которое и возникает как раз из натяжения противоречий и в своем центре, т.е. там, где крест пересекается, объединяет их. Если я в крестообразной форме растягиваю руки, то я ощущаю натяжение противоположностей. Противоречия могут разодрать меня, но могут меня и расширить. Я неожиданно почувствую простор и свободу. Я ощущаю себя единым со всей Вселенной. Ничто человеческое, ничто земное, ничто космическое мне больше не чуждо. Все вмещается в меня. И все это держится в центре, в котором Христос во мне пребывает. Архетипы могут объединять противоречия так, чтобы они больше не стремились в разные стороны, борясь друг с другом, а дополняли бы друг друга и делали бы жизнь осмысленной.

Юнг понимает божественное становление человека как творческое сопоставление противоположностей в нем и их синтеза, что и составляет его целостность. Юнг доходит до того, что утверждает: все есть Божественное противоречие и это означает воплощение (инкарнацию), т. е. что человек тронут противоречивостью Бога. Спасение через крест означает для Юнга, что человек через страдание, болезненно осознает свою противоречивость. Юнг еще говорит, что как раз в самом крайнем и угрожающем конфликте познает верующий Божественное освобождение, познает столько времени, сколько он под его бременем не ломается, а напротив берет на себя тяжесть быть заклейменным. Так и только единственно так можно реализовать в себе образ и подобие Бога, "imago Dei", т.е. становление обоженного человека.

В сопроводительных беседах мне приходится очень часто слышать, что многие чувствуют себя раздираемыми, потому что им кажется, что они могли бы жить без противоречий. Они думают, что они могли бы быть только хорошими. И сразу чувствуют себя подавленными, когда замечают в себе склонность к садизму или мазохизму. Они думают, что им было бы возможно полностью по воле Божьей обустроить свою жизнь. А потом они сокрушаются, что явно восстают против Господней воли. Они хотят быть набожными и удивляются, что в них есть и безбожные закоулки. У них возникает желание идти по духовной стезе, чтобы усилить личные отношения с Христом, но им дано пережить прямо противоположное. Когда они медитируют, они ощущают в себе только пустоту, а если молятся, у них возникает впечатление, что перед ними стена. Они считают, что этого не должно быть. И как раз те люди, которые слишком поспешно обращаются к небесам по поводу всяких банальных человеческих мелочей, чтобы уйти от всех земных забот, впадают в раздирание, которое высасывает из них всю энергию.
Принять в себе противоположный полюс

Путь, который я пытаюсь пройти с людьми как духовный спутник, это не путь усиления духовности, не углубление отношений с Богом или же углубление хороших сторон. Ибо если я буду их побуждать еще больше любить, еще больше молиться, то я приведу их в тупик. Они начнут стараться притуплять в себе отрицательное и отдавать себя полностью в Божественное распоряжение. Но из-за этого в какой-то момент они впадут в депрессию и тьму, у них пропадет всякая радость от общения с Богом и от духовной жизни. Им не уйти от силы их влечений, напротив, влечения эти в прямом смысле слова их раздерут. Мне необходимо их поощрять, чтобы они приняли в себе и противоположный полюс. Они должны примириться с тем, что в них есть и безбожные закоулки, и больше того, что некоторые сферы в них ничего о Боге и знать не хотят, что некоторые желания в них и вовсе не ориентированы на волю Господню, а просто аморальны. Вместо того чтобы торопиться с поспешными набожными решениями, эти люди должны сперва оглянуться на свои влечения и принять их. Опыт признания таких противоположностей требует того, что монахи называют смирением, т.е. смелости спуститься в подполье человеческих и жизненных нужд. Если человек примирится со своей Тенью, он сможет прийти к своему настоящему "я" и обнаружить Бога в себе. И только в таком случае он сможет продвинуться дальше на своем духовном пути. А тоска по усилению Божественных отношений может вполне исполниться, но по-другому, чем человек это себе представлял. У нас часто бывают определенные представления, какими должны быть наши отношения с Богом. Мы думаем, что мы у Бога должны всегда найти любовь и защищенность и что в каждой ситуации мы можем лично беседовать с Христом. Но только когда я найду мужество спуститься в свою темную реальность, в моих отношениях с Богом станет участвовать и мое подсознательное. Без болезненного самопознания, без принятия собственных темных закоулков отношения с Богом будут односторонними. И односторонность пытается перепрыгнуть через мою реальность. А это, самое большее, может привести к Божественному минутному переживанию, не более. Почему-то как раз когда кто-то слишком восторженно говорит о своем Божественном опыте, я испытываю скепсис.

Мне уж слишком часто приходилось переживать, что эйфория по отношению к спиритуальным опытам – это только тыльная сторона медали, т.е. вытесненная чувственность. Через эйфорию пытаются, как правило, уйти от сексуальности. Но она неизбежно настигает нас. Многие даже не замечают, как они в эйфории своей любви к Иисусу реализуют свои сексуальные потребности. Они думают, что хотят избавить кого-то от заторможенности, а при этом просто используют их для собственной тяги по чувственности и близости. Это болезненный и унизительный путь – взглянуть на собственную нищету и явить ее Богу. Однако только так может внутренняя противоречивость стать источником жизни. Кто пытается через нее перепрыгнуть, того она силой возвращает обратно на землю.

Юнг говорит о "диссоциации", или о "диссоциации психики", под этим он понимает, что психические процессы часто бывают бессвязными и что иногда бессознательные процессы зависят от значительных сознательных переживаний. Психиатр знает, что баланс сознательного, достигнутый с большим трудом, может очень легко нарушиться. Это выглядит так, как будто бы в человеке пребывают несколько душ одновременно. Человек не является больше единством и распадается на различные элементы. Юнгу знакомы оба феномена, с одной стороны, феномен независимых друг от друга существующих частей психики, которые оставляют впечатление, что в человеке обитают разные души. С другой стороны, феномен противоречия между разными полюсами, как дух и плоть, сознательное и бессознательное. Оба феномена знакомы сегодня множеству людей. Некоторые ощущают, что в них пребывают разные чувства без всякой связи, как будто бы не имея ничего общего. Такие люди играют разные роли без того, чтобы их связывать. Иногда кажется, что это два различных человека: один проявляет себя в обществе как добродетель человечества или как мудрый учитель, а дома он же эгоцентрично подавляет семью, и всё вращается только вокруг него. Очень часто мы не в состоянии объединить в нашей груди эти разные души, так как не видим их связи. Но ежели мы допустим, что эти, кажущиеся бессвязными, части действуют по отношению друг к другу как противоположности, то в нас может состояться единство. Ибо, как известно, существует тенденция притяжения противоположностей. Из напряжения противоречий рождается такая энергия, которая стремится объединить противоположности. Итак, если мы распознали, что в обществе мы слишком щедро расходуем себя, а дома проявляются наши эгоистические стороны, то нашим заданием было бы свести обе стороны к диалогу. Мы должны эти обе стороны не осуждать. Они нам обе нужны. Без эгоизма мы полностью израсходовались бы. И тем не менее, недопустимо, чтобы обе эти стороны существовали бессвязно. Это приводит к видимости жизни, к разладу, который раздваивает нас, и, раньше или позже, приведет к тому, что нам больше не будут верить. Я не имею права отдать себя во власть эгоизму, я должен просто принять во внимание его справедливое требование. В таком случае он будет мне помогать различать, когда от меня слишком много требуют, и будет следить, чтобы досталось и мне причитаемое. Если я отдам справедливость и своему эгоизму, то смогу уверенно и заинтересованно стараться для других и им помочь без боязни обессилить себя.
Интеграция противоположностей

Многие не в состоянии увидеть в своей психике связь между противоположными полюсами. Бывает так, что два друга чувствуют себя одной душой. Они хорошо ладят и помнят прекрасные мгновения, проведенные вместе. И вдруг, ни с того ни с сего, у одного из них всплывают агрессивные ощущения и желание обидеть другого, высказать ему, какой он непокладистый и что в конце концов он должен его оставить в покое. Многие ужасаются от таких перепадов настроения. Они не в состоянии их осмыслить. Они считают, что речь тут идет о двух душах в одной груди, между которыми нет ничего общего. Но и тут было бы важно привести противоположные полюса к диалогу. Агрессивные импульсы, мне кажется, и тут необходимы, дабы оба друга не растворились в океане единства и не стали бы притворяться. Близость и дистанция, любовь и агрессивность, понимание и непонимание, чувство единства и одиночество неразрывно связаны. Это два полюса, которые становятся невыносимыми только в сожительстве. Когда кто-то из двоих хочет реализовать только один полюс, он не познает жизни, а неизбежно впадет в заблуждение и иллюзию. Кто хочет испытать в дружбе только единство, вынуждает другого к дистанции. Он реализует в своем тяготении к постоянному единству как раз раздвоение. Только если я приму натяжение между "быть единым" и разлукой, между близостью и расстоянием, между любовью и агрессивностью – только тогда могут состояться на длительное время живые отношения, единство на более высоком уровне.

Для Юнга Христос – это "complexio oppositorum", т.е. нарушение всех противоречий. И для него Христос символ самости. Человек достигает самого себя только когда объединяет в себе противоречия, когда он интегрирует сознательную и бессознательную части души, свет и тьму, добро и зло. Это болезненный процесс, который для Юнга все еще означает крестный путь. Но становление самого себя невозможно без принятия противоположностей. То, что греческая философия начала, продолжает Юнг в психологической плоскости. Цель становления человека – это целостность и совершенство. Поэтому Юнг переводит библейское слово "совершенство" словом "законченность". Дело не в том чтобы мы исключили свои отрицательные стороны и остались без недостатков. Мы этого никогда не достигнем. Речь идет о том, что требуется принять все свои противоречия, для того чтобы стать цельным, законченным. Тогда наши противоречия, вытесненные в бессознательное, прекратят нас раздирать и отрицательно воздействовать на окружающий нас мир. Ибо всё, что мы вытеснили или раскололи, действует ужасающе на окружающих. Мы проецируем нашу вытесненную агрессивность на наших близких. Иметь хорошие намерения, по Юнгу, еще недостаточно. Намного важнее осознать и подсознательные причины. Никак еще не подтвердилось, что человек с добрыми намерениями обязательно хороший человек. А если он им не является, то и самые хорошие намерения приведут его к погибели так, как это доказывает повседневный опыт.

Для Юнга задача состоит в том, чтобы противоречия интегрировать. Это может удаться только если мы осознанно вытерпим эту противоречивость. Если человек не пройдет через ад своих страстей, он не сможет их преодолеть и интегрировать. Юнг говорит, что страсти как бы находятся в соседнем помещении, но если не замечать их пламя, оно может перекинуться и на твое помещение. Поэтому Юнг всегда скептически относится к тому, кто радикально покончил с чем-то. Если кому-то кажется, что он может следовать Христу только в том случае, если откажется от всех своих талантов и всех своих потребностей, ему грозит опасность, что все отстраненное ударит по нему рикошетом с удвоенной силой. Это же имеет в виду и Иисус, когда говорит о нечистой силе, которую мы изгнали из себя, чтобы служить только Богу, а она возвращается вновь. Если она при возвращении в наш дом "пришед находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого" (Мк. 11:25-26). Иногда мы поспешно считаем себя освобожденными от всех нечистых сил. Однако они возвратятся, если мы не будем обращаться внимательно и сознательно с нашей внутренней реальностью. Поэтому для нашей духовной жизни необходима скромность. Это всегда чудо, когда мы освобождаемся от зависимостей, когда мы можем себе отказать в своих нуждах, когда мы беззаветно можем отдать себя Богу и людям. Но тем не менее, кто слишком восторженно говорит о том, как он от всего избавился, тот легко впадает в опасность подменить свою отдачу хвастовством и тщеславием. В таком случае отверженное и в самом деле ударяет с удвоенной силой. Фатальное в том, что человек даже не замечает всего этого. Он искренне считает, что он впрямь поступился всем ради Христа. На самом же деле он хотел только пробудить к себе интерес и стать в центре внимания. Неспроста же у монахов смирение – это условие подлинной духовности. Юнг отдал бы им справедливость.

Только тот, кто готов спуститься в подполье своей души, может быть освящен Божественным светом и любовью и так изменен, что, отказываясь от себя, дает Богу на себя воздействовать.

ИНТЕГРАЦИЯ ТЕНИ

Юнг первый употребил понятие Тени. За это время его стало применять много психологов. Тень – это то, что мы исключили из жизни, так как это не соответствует нашему образу в обществе. Роберт Блай (Robert Bly) говорит о длинном мешке, который мы волочим за собой. В него мы свалили все, что нам мешает для нашего продвижения и что противоречит ожиданиям, которые возложили на нас наши родители или мы сами. Вопрос состоит в том, как мы можем интегрировать Тень? Я хочу наметить только некоторые пути, которые ученики Юнга описали по работе с Тенью. Джеремия Абрамс (Jeremia Abrams) и Конни Цвайг (Conni Zweig) собрали все статьи юнгианцев, которые трактуют тематику Тени во всех сферах и разрабатывают пути ее интеграции.
Любить свою теневую сторону

Для Джемса Хиллмана (Jemes Hillman) исцеляет от Тени искреннее признание вытесненного, с одной стороны, а с другой – любовь к притуплённым чувствам. Вопрос в том, в состоянии ли мы проявить столько любви, чтобы принять и самые низменные наши черты – фиксированную, от рождения укоренную слабость косности и слепоты, подлости и жестокости, притворства и самодовольства. Себя любить совсем не так просто, это означает, что всё в себе надо любить, в том числе и теневые стороны, т.е. и то, в чем чувствуешь себя таким неполноценным, таким неприемлемым. Эти мучительные, унижающие стороны смиренно принять, по Юнгу, означает исцеление. Но в то же время работа над Тенью – это и этическая проблема. Я не имею права дать Тени себя поработить и все реализовать, что во мне было вытеснено. Речь больше идет об интеграции Тени в до сих пор жизненное здание. Речь идет о том, чтобы отдать справедливость обоим полюсам – сознательному и подсознательному. Э.Т.А.Гоффман в своем романе "Эликсир дьявола" описывает, куда может тебя занести, если ты поддашься демоническому. Через Тень к нам может обращаться Бог, но и дьявол. Поэтому надо черта избегать, а не, как монах Медардус, пить из одной бутылки с ним. Тут речь больше идет о том, чтобы принять Тень, но не забывать то хорошее, к чему стремился и что реализовал. Некоторые считают, что если осмыслять Тень, злое выйдет на первый план. Но на самом деле, прямо наоборот. Юнг говорит: познание собственной Тени – это предпосылка к тому, чтобы снять моральное затмение в мире. Кто знает свою Тень, тот будет осторожнее обращаться с собой и более критично относиться к собственной мотивации. Он перестанет свою собственную Тень проецировать на другие народы или на соседа и будет милосердно обращаться с окружающими.
Усилить симптомы

Кен Уилбер (Ken Wilber) требует, чтобы мы для обработки Тени сперва сняли бы наши теневые проекции. Один из путей сделать это было бы поначалу развернуть все свои утверждения. Например, утверждение "Весь мир отворачивается от меня" должно стать (по крайней мере в этот данный момент) – "Я отворачиваюсь от этого проклятого мира"" "Мои родители хотят, чтобы я после окончания гимназии дальше училась" должно стать – "Я хочу дальше учиться"; "Моя бедная мать нуждается во мне" должно стать "Мне необходима ее близость". Другой путь состоит в том, чтобы усилить симптомы, которые порождают Тень. Если я свою депрессивность, свои страхи, или чувство виновности не буду пересиливать, а начну нагнетать, то я ясно распознаю свою Тень. Чем сознательнее я буду чувствовать свою Тень, тем меньше будет она иметь власти надо мной. И в какой-то момент она сама собой исчезнет. Но чем больше буду я бороться с ней, тем больше она будет мне противостоять. Вместо того чтобы исключать Тень, мне необходимо сдружиться и пригласить ее быть частью моей индивидуальности. В таком случае расширятся и мой горизонт, и моя индивидуальность.
Проглотить свою Тень

Роберт Блей называет отбирание проекций "съедать Тень". Для него язык является важнейшим средством взять обратно проекции и интегрировать свою собственную Тень. Юнг говорит, что выделенная энергия витает где-то вне психики, а язык может стать нитью, которая возвратит энергию в психику. Мы можем отметить то, что нашу психику глубоко трогает. Так приходим мы в соприкосновение с частями нашей души, которыми пренебрегли. Помимо языка нам может помочь соприкоснуться с нашей теневой сферой и искусство (живопись, скульптура, музыка). Во всяком случае, необходимо активно общаться с внутренними образами. Тот, кто относится пассивно к своим проекциям, говорит Юнг, тот содействует войнам, так как каждая капля энергии, которая не выражается языком или другими формами искусства, витает где-то над властными структурами и может быть подхвачена нашими руководителями из воздуха. Блей цитирует слова У. Блейка (U. Blake): "Кто не художник, тот не может быть христианином". Кто не выражает свою сокровенную жизнь в какой-либо форме, тот в крайнем случае может быть переодетой гнидой, но не человеком. Духовность имеет неразрывную связь с творчеством. Творческое обхождение с собственной Тенью делает ее плодотворной. Творчество связано с доверием и свободой. Кто боязливо держит свою Тень под запором, тот ею руководим. Кто творчески ею располагает, для того она будет источником вдохновения и источником духовности.
Вести диалог

Чтобы преодолеть внутреннее раздирание, необходимо вести диалог с отрицательной и ставшей демонической энергией инстинктов. Но на это необходимо время, чтобы не выбиться из сил. Только почувствовав себя достаточно окрепшим, можно начать этот диалог. Очень часто люди утверждают, что в них нет никакой демонической силы. Они вынуждены были ее вытеснить из-за страха быть полностью покинутыми и предоставленными одиночеству, или же быть застигнутыми страшным возмездием. Однако тот, кто такую энергию слишком долго сдерживал, чувствует себя измученным и истощенным. Истощение, говорит Юнг, и неснимаемая усталость чаще всего – признак того, что отрицаются сильные инстинкты. Демоническая энергия не должна обязательно быть по своей природе злой. Она только потому так агрессивна, что мы зверя (инстинкты) слишком долго держим взаперти. Так что понятно – когда эта энергия вырывается, она агрессивна. Нашей задачей было бы войти в диалог со зверем в нас. Но в то же время нам необходимо снять с себя и страх. Мы не должны себя перенапрягать, поскольку демоническое обладает невероятной разрушительной силой, и она тем больше, чем мы дольше его отрицали. Нам часто снятся звери. Было бы неплохим упражнением поговорить с ними и узнать, что они от нас хотят. Если мы заговорим со львом, который нас преследует и хочет разорвать, он вдруг становится ручным. Ведь не обязательно он хочет нас "съесть" (нашу индивидуальность потянуть на себя). Он хочет только, чтобы на него обратили внимание, приласкали, поговорили, большего он не хочет. И вот тогда станет реальностью то, что нам обещал Исайя: "Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и теленок и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их" (Ис. 11:6). Эти слова пророка Исайи открывают нам, что мы не всегда должны бороться с нашими инстинктами, что мы и впрямь можем жить с ними, что они могут быть невероятным источником энергии, если мы их учитываем. Однако это учитывание не само собой разумеется. Как раз наш духовный голос побуждает нас не соприкасаться с этой демонической силой. Холт Стон (Halt Stone) и Сидра Винкельман (Sidra Winkelman) рассказывают о некоем Джоне, адвокате, который всегда был мил и обходителен. Он вытеснил свое демоническое и этим принудил свою жену перенять его на себя. Он был всегда полон внимания, она же – злая и недовольная женщина. Когда они развелись, он пошел по духовной стезе. Теперь духовность помогла ему запереть в клетку свою демоническую энергию. Во время терапии голос ее дал сильно о себе знать. Он просигналил ему, что столько времени, сколько "ты ведешь себя как Иисус Христос, я буду тебе ставить все, какие только можно, подножки и препоны. Я хочу только, чтобы ты принял меня к сведению". Принять к сведению еще не означает, что эту демоническую энергию (которая у Джона была голосом власти) претворить в жизнь. Знание о ней делает нас более смиренными, а с другой стороны, предохраняет и оберегает нас от односторонности и слепоты. И она помогает нам на нашем духовном пути остаться стоять обеими ногами на земле, и в то же время к нам возвращается достаточно энергии, чтобы мы могли исполнить свое предназначение и одновременно страстно искали Бога.
Дать прозвучать своему внутреннему голосу

Джон Брэндшоу (John Brandshaw) называет голос всего вытесненного голосом стыда. Он также считает, что мы все ведем внутренний диалог, в котором себя постоянно критикуем и принижаем. Эрик Берн сравнивает этот внутренний голос с включенной магнитофонной лентой родительских поучений. И еще он считает, что у нормального человека 25000 часов таких записей в голове. Этот внутренний голос раздваивает душу. Чтобы превозмочь эту раздвоенность, Брэндшоу советует дать выразиться внутреннему голосу, попытавшись с ним громко говорить. Другой метод – вести дневник, в котором описывать некоторые наши припадки гнева. Вечером нужно бы еще раз вспомнить, где я слишком резко прореагировал на других. И тут можно бы спросить себя о голосе, который возникает из подполья. Когда Брэндшоу в разговоре с женой по поводу перестройки одной из комнат слишком резко прореагировал, он обнаружил подтекст этого голоса: "Хорош муж, нечего сказать! Две левых руки. Стыд и срам!.. Настоящих мужчин узнают по тому, как они делают ремонт или строят. Хорошие отцы заботятся о своем доме". Этот голос из подполья звучит подсознательно. В стыдливых людях почти беспрерывно происходит самокритичный диалог. В таких случаях говорят и об "игре-самопытке". Если мы не осознаем эту игру-самопытку, то она нас раздерет и постепенно разрушит. Один из способов "услышать" подсознательный критический голос – это вообразить себе свой подпольный образ и громко его раскритиковать. После чего поменяться ролями и сыграть свой антиобраз. Таким образом внутренний диалог, который обычно протекает подсознательно, осознается. Так сможем мы постепенно принять себя и преодолеть раздвоенность.
Идеализм и его теневые стороны

Мне кажется, что на сегодня главная тема – это осознание и принятие Тени. Всюду возникают идеологии – будь то политика или религия. И всем этим движениям грозит опасность возвеличить себя, а собственную Тень вытеснить. Это относится и к "Движению за мир", которое требует отказаться от насилия, а между тем использует откровенно насильственные методы против инакомыслящих. Американский психолог Эрик Эриксон в своей книге "Истина Ганди" указывает некоторые волчьи ямы на пути к миру. Он вполне признает исключительные заслуги Ганди. Но он видит в них и темную сторону. Ганди в своем чересчур усердном стремлении к моральному совершенству обходился с собой просто безжалостно. Как следствие жестокого обращения с самим собой вытекает и очень тираническое и эксплуататорское отношение к самым близким ему (и оттого особенно беззащитным) людям. Всякий идеализм имеет теневые стороны. Это не означает, что мы любой идеализм должны подозревать в чем-либо плохом и разносить его в пух и прах. Это хорошо, что люди стремятся к идеалам. Однако человеческое смирение включает в себя и необходимость принимать во внимание свою Тень. Доктор, который полностью отдается другим, обладает часто и эгоцентрической чертой. Чуткий музыкант нередко обладает и очень жестокой стороной. Люди, которые защищают природу, выказывают иногда пассивную агрессивность, которая подсознательно заражает собеседника и делает его агрессивным. Они часто не в состоянии слушать и реагировать на моральные обобщающие возражения.
"Религиозная Тень"

Столь же важной кажется мне и необходимость проанализировать новые церковные движения с их теневой стороны. Ибо иначе эти движения подвержены опасности пройти мимо того, к чему стремятся. Так, мне приходится наблюдать у некоторых представителей движения New-Age, которые написали на своих знаменах "любовь и единство", как неэтично они иногда обходятся с инакомыслящими и под покровом единства исключают всякую критику. Эта аллергия на критику уже признак вытесненной Тени. В некоторых движениях, которые полагаются на голос Святого Духа и только Ему хотят следовать, чувствую я, как они голосом Святого Духа хотят доказать собственную непогрешимость и возвысить себя над другими, или как за радушной улыбкой проглядывает прохлада и безнадежность. Никакое движение не застраховано от вытеснения Тени. Медитация стала для меня важным средством на моем духовном пути. Однако я знаю людей, которые считают, что медитацией они могут разрешить все проблемы, якобы это их всегда "осеняет" на их спиритуальном пути. Им нет необходимости о проблемах говорить, они лучше помолчат. Однако они даже не замечают, насколько не способны взглянуть на межчеловеческие конфликты и поладить друг с другом. Эти критические замечания не отрицают духовных движений, каждое из которых выявляет что-то важное в христианстве, и от них исходит много благословения. Но каждое движение подвержено и опасности быть ослепленным своим духовным подъемом, так как они перепрыгивают через демоническую сторону. И чем больше вытеснять демоническую сторону, тем агрессивнее она дает о себе знать. В таких случаях инакомыслящие или критики должны быть готовыми к жутким ругательствам. Черт, пребывающий в собственных сердцах, проецируется на других, обличая их как неправоверных и равнодушных христиан.

Каждая община имеет свою Тень. Как раз в общинах орденов было бы важно выявить, какую Тень несут они в себе. Община могла бы обнаружить это по тем темам, какие у них табу. О чем же не принято говорить? Какие темы обходятся стороной? Что ругает или чем недовольна община? Какие образы врага установились? Какую другую общину она презирает? Все, чем они были бы недовольны у других, это собственные недостатки. Другой способ увидеть собственные недостатки мог бы состоять в том, чтобы пристальней проанализировать идеологию собственного ордена. Если слишком односторонне возвышаются некоторые идеалы, это всегда признак вытесненной теневой стороны. Если в общине слишком высоко возносится жертвенность, это выражается в ее Тени как расплывчатая агрессивность, которая проявляется в обхождении друг с другом. Иногда жертвенная ментальность проявляется как грубый эгоизм, когда община вращается эгоцентрично только вокруг себя и собственных нужд. Когда какая-то община провозглашает, что она для всех людей хочет свидетельствовать о своей вере, то ее сомнения уходят в Тень и выражают себя иногда в высокомерном отвержении инакомыслящих. Конвент, который хочет следовать "бедному Иисусу", порой не замечает, насколько заносчиво он возвышает себя над теми, кто более смиренно говорит о своей духовности. Всякая община обходит молчанием нелюбимые темы, например, как каждый обходится со своей сексуальностью, или как каждый справляется со своими кризисами. Все, чего стремятся избежать, скапливается в теневой стороне в "длинный мешок", который община волочит за собой. И эта Тень парализует общину и отбирает у нее много энергии. Общине кажется, что она следует своим идеалам, не замечая, что ею руководит Тень.

Поэтому я считаю очень важным коллективно выявлять Тень и интегрировать ее в свою жизнь. Приемы внутреннего диалога, активной фантазии, записывания или рисования мыслей и чувств из нашего подполья могут нам очень помочь. Однако, как считает Юнг, Тень – это неминуемая этическая проблема. Речь идет о том, чтобы любить и врага в себе. Это вовсе не так легко. Юнг ставит каверзный вопрос: "То, что я обслуживаю нищего, что я прощаю обидчику, что я люблю даже врага во имя Христа, это несомненно большие добродетели. Но а если я обнаружу, что самый ничтожный из всех, самый бедный из всех просящих милостыню, самый наглый из всех обидчиков, просто враг сидит во мне самом, что я сам нуждаюсь в милостыне моей доброты, что я сам себе тот враг, которого я хочу любить, что тогда?" Тут необходимо этическое решение – полюбить врага в себе и принять себя такого, поскольку Бог нас создал со всеми этими чертами, которые не соответствуют созданному нами самими идеальному образу. При этом не забывать: принять Тень не означает претворить ее в жизнь. Познав ее, мы должны некоторые ее сигналы принимать во внимание. И в то же время мы не имеем права пренебрегать нашим величием. Мы должны постоянно осознавать, как мы живем и каким идеалам мы служим. И тогда мы можем решить, какие сферы нашей Тени мы должны интегрировать, а которым сопротивляться. Юнгу кажется, что интеграция Тени всегда возможна. Однако существует и коллективная Тень, в которой дремлют демонические энергии и от которой нужно держаться подальше. Необходимо чутье, чтобы распознать собственную Тень и распознать духи, чтобы знать, что необходимо интегрировать, а что нужно бросить за борт, так как это мешает мне жить. И только тогда моя жизнь станет полноценной и разнообразной.

________________________________

БЫТЬ ЕДИНЫМ, КАК ИИСУС С ОТЦОМ ЕДИНЫ
(Ин. 17)

В Евангелии от Иоанна Иисус молится: "Да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне; да будут совершенны воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня." (17:22-23). Обыкновенно эти слова относят к единству церкви, и это, несомненно, важнейший их аспект. Для Иисуса единство христианской общины отражает Его единство с Отцом. Но мы слишком поспешно ограничиваемся этим толкованием, а я усматриваю в этих словах путь разрешения внутреннего раздирания, чтобы достичь своего собственного единства. Я вижу эти слова Иисуса из Евангелия от Иоанна на фоне греческой философии единства ("to hen") и интерпретирую их на фоне Юнговского учения о Тени. Для меня эти слова Иисуса являются указанием конкретного пути для христиан, т.е. принять Тень и раздвоенность и преодолеть их в единстве так, как Христос нам это предлагает.
Спуститься в собственное подполье

Иисус предлагает Свое единство с Отцом как образец для нашего опыта единства. Мы должны быть так едины, как Он с Отцом един. Иисус покинул великолепие Небес и спустился, чтобы совершить Свой земной опыт и привнести его в Свои отношения с Отцом. Первое условие опыта единства для нас – это спуститься в собственное подполье, в свое земное, свою темноту, в царство Тени своей души, где все то, что мы вытеснили, не желая признать как свое. Иисус был для св. Августина лестницей, которая соединяет небо и землю. И мы могли бы по этой лестнице проникнуть в собственную реальность, в правду нашей плоти, нашего подсознания, наших будней, наших сновидений, наших связей, наших неуспехов, нашего раздирания. Иисус покинул Небо и спустился на землю. Тема нисхождения и вознесения пронизывает все Евангелие от Иоанна. Мы будем в силе вознестись к Богу, только если перед этим мы опустились в подполье собственной жизни. Мы можем только тогда познать свою цельность, когда мы явим Богу все бездны нашей души.
Христос в нас

Второе условие для нашего опыта единства – "Я в Нем и Он во Мне" (Ин. 14:20). Христос Сам пребывает в нас, как Он Сам говорит в прощальном обращении (Ин. 14:23). И так же, как Он пребывает в нас, можем и мы пребывать в себе. Если бы я всмотрелся в себя и исследовал, что во мне есть, и если бы при этом я натыкался только на мои собственные жизненные проблемы, я бы всего этого не вытерпел. Только если я знаю, что смотрю на свою реальность через призму Христа, обнаруживая свое настоящее нутро, я могу без страха взглянуть на все, что всплывает во мне. Если я буду в постоянной конфронтации со своими обидами, в какой-то момент это мне надоест. Другие закрывают глаза на свои обиды, вытесняя их, но это не решение. Иные же пытаются раз за разом заново перебарывать детские обиды. Иногда это длится годами. И тем не менее у них впечатление, что они не очень продвинулись. Они всё ковыряются и ковыряются в своем прошлом и не в состоянии сделать что-то путное со своей жизнью. Я должен увидеть все, что во мне есть, только тогда я смогу жить без боязни. Но мне необходимо помнить, что это только часть моей реальности. Другая часть – это тайна, которая превосходит меня, это Христос в глубине моей души. Христос – связующее звено, соединяющее во мне все противоречия и все, что кажется бессвязным.
Любовь ведет к единству

Третье условие к опыту единства выражает Иисус в Своей просьбе: "И да будут совершены во едино" (Ин. 17:23). Тут употребляет ап. Иоанн слово "teteleiomenoi", которое происходит от "telos", что означает цель, защищенность, целостность, полноту, совершенство власти, достоинство. "Telos" употребляется в мистерии культов как "священное рукоположение, посвящение в мистерии, в тайну Господню". Несомненно греки видели наивысшее совершенство человека в его посвящении в Божественные тайны. Иисус же видит цель человека в посвящении его в Божественную любовь. Только когда человек наполнится Божественной любовью, он сможет реализовать единство с собой и Богом. Мы не можем сами по себе завершиться, стать совершенными. Для ап. Иоанна это любовь, которой Иисус завершил Свою жизнь на кресте, и это она вводит нас в подлинное единство. И только потому, что Христос любил меня до конца, до завершения, могу я сказать "да" самому себе, я могу осмелиться в моем сомнительном существовании себя любить. Эта любовь, доведенная до совершенства, стала видимой как раз на кресте, символе единства всех противоречий. Когда я обращаю свой взор на распятого Христа, я чувствую, что означает Божественная совершенная любовь, которая объединяет в себе все противоречия – небо и землю, свет и тьму, женское и мужское начала (anima и animus), добро и зло во мне, – к которым прикоснулся и их объял Христос. Без Божественной любви распались бы противоречия во мне и я бы не смог воплотить все свое разнообразие. Божественная любовь – это узы, которые соединяют во мне противоположное и тем самым дают мне возможность стать единым с самим собой и превозмочь мое раздирание.

Евангелист Иоанн просьбой Иисуса к ученикам ответил на греческую тоску по единству. Иисус это Тот, Кто ведет нас к единству с Отцом и таким образом помогает быть единым и с самим собой. Человеку нет необходимости делать первый шаг, чтобы стать единым с собой и Богом. Бог Сам через Своего Сына сделал этот первый шаг. Он в Своем Сыне явил нам Свою совершенную любовь, чтобы открыть, до чего мы чужды сами себе и как через самоненависть раскололи себя, и через любовь привести нас самих к себе, а значит – вновь к единству. Совершенная любовь, "eis telos", приводит нас к законченности, цельности, к единству с самим собой и Богом. Евангелие от Иоанна благовествует нам, что Бог спустился в тленность нашего человеческого бытия и омывает нам ноги, наши раны, чтобы все и опыленное в нас, и грязное вознести в Божественное единство.

Но этот утешительный ответ не уберегает нас от трудных шагов интегрирования Тени. Мы должны, доверяя Христу, нисшедшему к нам, сами спуститься в собственную пучину, в свое земное, в свой материализм, жажду власти, в наши инстинкты и страсти, в нашу демоническую энергию, в царство теней нашей души. Как Христос спускается в ад, чтобы взять умерших за руку и вывести к свету, так и мы должны иметь мужество вместе с Христом спуститься в собственный ад умершего и вытесненного, запертого и выключенного, с любовью "взять за руку", прикоснуться и вывести на свет. Такая задача требует смирения. Я должен расстаться с иллюзией, что, осветляя свою темноту, я мог бы спастись, что идеализируя свою демоническую энергию, я нейтрализовал бы ее, и что я мог бы стать святым без того, чтобы прикоснуться к своей нечисти и полюбить ее. Святым в смысле Христа я смогу стать только тогда, когда все что во мне я буду в состоянии выставить на свет Христа. Только в Его свете нечисть во мне может очиститься, и я могу исцелиться и стать цельным.

__________________________________

ОТВЕТ МИСТИКИ ЕДИНСТВА

Просьбу Иисуса из Евангелия от Иоанна в первую очередь переняли мистики. Речь шла об опыте единства между Богом и человеком. Греческая мистика была большей частью мистикой единства. Наивысшее достоинство человека состоит в том, что человек может стать одно с Богом. Единство с Богом человек может познать разными способами. Это может быть единство между двумя любящими людьми – издавна очень важный образ отношения Бога к Человеку. Еще в Ветхом Завете Бог представлен как Жених, который ведет свой народ как невесту, который со своим народом венчан. Со времен Оригена множество отцов церкви, интерпретировали Песню песней, которая воспевает, собственно говоря, любовь между мужчиной и женщиной, как дар Господний, отношения души с Богом. Человек – невеста, Христос – жених. В объятиях любви они становятся одно.
Опыт единства с собой

По-другому можно познать единство с Богом, направленное не столько на партнерство, сколько на опыт быть единым так, как нам изредка дано. Каждому, несомненно, дан опыт, он вдруг почувствовал себя одним целым. Стоит человек на вершине и всматривается в окружающий его горный мир. Он весь в созерцании и все остальное забывает. В это мгновение он един с собой, с природой вокруг него, с Богом. В эти мгновения он испытывает и гармонию со своей жизнью. Опыт быть единым всегда означает еще быть согласным с самим собой. Противоречия во мне не играют больше никакой роли. Они уже не раздирают меня. Я могу их принять. Они больше не разрушают мое единство, они просто делают меня дальновидным. Я вздыхаю освобожденно. Я ощущаю в себе простор. Другой познает такое единство в медитации. Тут мысли вдруг расплываются. Он весь в своем дыхании. Он чувствует себя объятым Божественным Настоящим. Он ко всему может стремиться, хотеть что-то изменить, отпустить. Он согласен с собой. Одна женщина рассказывала мне, что она, ребенком, при рисовании полностью забывалась. Это забвение себя, отдача тому, что я в этот момент делаю, является важным опытом единства. Если я забываю о себе, если я свободен от всех соображений – хорошо ли я поступаю, плохо ли, что скажут на это люди, – то я реализую единство с собой и в то же время с Богом. В Боге рассеиваются все мои противоречия и мое раздирание преодолено.

Кто-то другой познает свое единство в городской суматохе. Он идет по пешеходной улице и наблюдает многоцветную суету и вдруг чувствует себя полностью собой, полностью одним целым со всеми этими окружающими людьми. Он, может быть, делает похожий опыт Сиддартхи у Германа Гессе (Hermann Hesse). Он сперва искал единения с Богом в одиночестве, в аскезе и медитации. Но не нашел их там. После чего он кинулся в избыток жизни, реализуя все потребности и желания. Итак, он узнал, что самую сокровенную свою тоску не удовлетворил. Когда он прекратил все тщетные свои усилия, следя просто за течением реки, то вдруг почувствовал глубокое единство всего сущего. Он ощутил единство своего раздирания. Он почувствовал себя единым со всеми этими "чадами человеческими", которые переплывают реку на плоту и которых раньше он так презирал. Божественный опыт объемлет всегда все: Бога, людей, творение и собственную жизнь, собственную плоть, собственную Персону и различные личности, которые я ношу в себе. И я перестаю быть "двойником", а становлюсь сам катализатором всех личностей во мне.
Мейстер Экхарт

Один из главнейших представителей мистики единства – это Мейстер Экхарт. Неоднократно говорит он о единстве между Богом и человеком и единств всех вещей с Богом: В Царстве Небесном есть все во всем и все во едином, и все наше. Предпосылка того, что человек может стать единым с Богом, это освобождение от всех образов и мыслей, которые он, в полном молчании, вверяет Богу, становясь с Ним одно естество той же природы и тем самым – Его сыном. Столько времени, сколько в человеке какой-то образ еще остается, будет стоять он между Богом и человеком и будет мешать единству. "Если ты хочешь стать одно с Богом, не должно в тебе остаться ничто внушенное и ничто заученное, – говорит Мейстер Экхарт. – В полном молчании, во внутреннем пространстве тишины, которое несет каждый человек в себе, рождается Бог. И где в человеке рождается Бог, там удается человеку достичь глубины простора и истины". Мейстер Экхарт употребляет тут библейское слово "простой" в положительном смысле. Подлинное бытие Бога, которое может познать человек в своем сердце и через Его Рождество – едино и просто. Человек собственной силой не может постичь простой причины всего сущего, только если в нем родится Бог. Никто не может коснуться глубины души, как только единственно Бог, тварное не может проникнуть в глубину души, оно остается во внешнем, в силе. Столько времени, сколько в душе человека пребывает еще какой-то образ или какая-то тварь, не может состояться подлинное единство с Богом. Для подлинного единства необходима вся твоя духовность. Только в глубине души может Бог в Своем простом существовании соприкоснуться с нами, не прибегая к посредству никакого образа, – говорит Мейстер Экхарт. Значит, для того чтобы стать единым с Богом, необходима вся духовность человека. Для такого единства необходимо освободиться от всех образов и погрузиться в глубокое молчание, которое уже существует в глубине нашей души. В сокровенном моей души Божественная глубина, а Божественная глубина – моя глубина, а моя глубина – Бога глубина есть. Тут я живу из своего, как и Бог из Своего живет. В этой глубине полностью я сам. Тут я не руководим снаружи. Тут меня уже больше ничего не раздирает. Я приобщаюсь к "простой природе" Бога. Экхарт даже говорит о "простой единице", которая возникает, когда Бог рожает Сына в моей душе. И он говорит о сокровенном роднике в моей душе, где меня Бог рождает как Своего сына. Из сокровенного родника рождаюсь я в Духе Святом; тут жизнь и творение едины. Все, на что воздействует Бог, едино; поэтому он рождает меня как Своего сына, не делая никакой разницы. В этих словах достигается наивысшая точка мистики единства, как она искуснее всего была развита Мейстером Экхартом.

Если мы от Мейстера Экхарта вернемся к своему собственному опыту, то убедимся, что каждый в своей жизни пережил уже единство и единение. Такой опыт в конечном итоге нельзя больше описать, ибо все в таком опыте обрушивается. Тут больше нет наблюдателя, который мог бы что-то наблюдать, а именно переживающий и пережитое становятся единым. Созерцатель и созерцаемое, время и бесконечность, плоть и душа, Бог и человек становятся одно. Такие опыты единства не приходят обязательно в благочестивом облачении. Они довольно часто случаются и вне церкви. Физическое слияние между мужчиной и женщиной могут быть таким опытом единства, или наслаждение вкусным блюдом, или вкушение хорошего вина, танец, игра, молчаливая прогулка, лежание на весенней поляне, со щебетом птиц вокруг и запахом молодой травы и весенних цветов. В такие мгновения все едино. Тут нам все понятно. Мы благодарны за нашу жизнь. Мы чувствуем, что все хорошо, что мы полностью любимы Богом, что наша жизнь ценна и осмысленна и что жить стоит.
Мистика единства ведет в будни

Однако такой опыт мы не можем долго удерживать. Несколькими мгновениями позже после таких переживаний единства все растворяется. И мы вновь ощущаем наше раздирание. Нас опять раздражает шум самолета или комары, кусающие нас. Мы вновь вспоминаем семейный раздор. И чудесный опыт улетучился. Однако это наша судьба – маяться между единством и раздиранием, между единением и втянутостью в раздоры нашей жизни. Это натяжение мы должны выдержать. Кто хочет вечного единства, тот делает из своей жизни "единственную кашу", не замечая, как он себя втискивает в корсет. И он явно не выдерживает напряжение своей жизни. Он не выдерживает и напряжение своей собственной души. У таких людей все должно быть прекрасным, все должно быть глубоким духовным опытом. Одни утверждают, что они все это делают из своего равновесия, не замечая даже, как они обкрадывают себя и насколько они равнодушны по отношению к раздиранию других. Мы носим в себе не только набожные черты, но и безбожные. Мы не все в себе интегрировали. Иногда у нас прорывается ревность, иногда – вспышки гнева, иногда на нас находит такое половое влечение, что не просто его духовно переработать. В том и заключается наше земное бытие – все это выдержать. И только если мы осознаем различия в нас и нашей жизни и допустим их, то сможем изредка познать и единство. И благодаря таким опытам единства, мы можем принять и то, что нас раздирает.

Опыт единства – это не бег от нашего раздирания, просто оно нам иногда даруется, именно тогда, когда мы обращаемся ко всем полюсам своего бытия, когда мы миримся и с теневой стороной, когда мы принимаем и собственное раздирание. И тут подстерегает опасность: что некоторые начинают чувствовать себя мистиками и перепрыгивают через смиренный путь конфронтации со своей Тенью. Когда слишком усердно опыт единства провозглашается методом исцеления, тогда мы должны спросить себя, не хотим ли мы обойти свои темные стороны. Джон Бэбс (John Babbs) говорит о "ньюэйджевском" фундаментализме, который нынче очень распространен, что их собственный путь к единству очень часто провозглашается как единственно правильный, возносясь над всеми непросвещенными, которые идут старым избитым церковным христианством. И даже не замечаешь, как за кроткими словами о чудесном единстве упрятаны нравоучения и суждения претендующие на знание истины в последней инстанции. В книге "Тени души" Джеремии Абрамса (Jeremiah Abrams) и Конни Цвейг (Conni Zweig) говорится, что люди скрывают свое морализаторство за туманными сводами "ньюэйджевских" доктрин, за словами "Мы всех любим" и "Мы едины". Тяга к таким "чудесным" опытам единства – это только бегство от конкретной реальности нашей жизни. Опыт единства, как его провозглашает Мейстер Экхарт, предполагает правдивое самопознание и смиренную конфронтацию со своей Тенью. А это приводит в будни. Полезен ли наш опыт единства? Это как раз и демонстрирует то, как мы конкретно можем проживать наши будни, как мы трудимся, как мы ведем себя конфликтах с людьми. Только тот, кто в свою мистику вбирает и банальные и небожественные стороны, способен на опыт единства, включая все стороны: свет и тень, вершины и провалы, человеческое и бесчеловечное, добро и зло, небо и землю, чистоту и грязь, преимущество и слабости, духовное и безбожное.

_____________________________________________________

ЕДИНСТВО В ОБЩИНЕ

Ап. Павел постоянно призывает свои общины к единству. Единство церкви – это для него знак, что Бог через Иисуса Христа обратился к нам. В единстве церкви прекратится вавилонское смешение языков. История воздвижения Вавилонской башни (Быт. 1:1,9) показывает, что в человеке живет тоска по единству в сообществе. Но в то же время она указывает нам, что люди злоупотребили своим единством, чтобы почувствовать себя сильнее Бога и возвыситься над другими людьми. Они хотели возвести свою башню до верхушки неба, чтобы приобрести власть над Богом. Господь, желая воспрепятствовать этому, произвел смешение их языка, "так, чтобы один не понимал речи другого" (Быт. 11,7). Смешение языков разрушает человеческое единство. Люди, которые больше не могут общаться друг с другом, прекращают строительство общего дела. Нынче, пожалуй, одно из самых больших несчастий человечества – это отсутствие общего языка. Политики говорят не понимая друг друга. Партии создают свой собственный язык, который теми же самыми словами выражает нечто совершенно иное, чем язык оппозиционной партии. Люди одной общности утратили общий язык. Многие монахи страдают безмолвием, неспособностью общаться друг с другом. Это приводит и к тому, что разрушается общее дело. Только лишь единицы делают что-то, но их делание лишено силы. Не возникает более ничего, что может сохраниться на века. Вавилонское смешение языков проявляется сегодня во многих формах. Прежде всего, в идеологических направлениях говорят на таком языке, который злоупотребляет словами. Так, часто в церковных общинах также говорят о единстве определенным образом, который противоречит духу Христа. Если какая-нибудь сестра-монахиня чему-то возражает, ей сразу вменяется в вину, что она поступается духом единства. Когда настоятельница монастыря возражает критикующей, что она якобы покушается на единство чина, то это чистой воды идеология и ничего общего не имеет с духом Христовым. Муж требует от жены, чтобы она не нарушала обета единства. Он ссылается на слова Библии, что муж и жена должны быть одной плотью. И он вовсе не замечает, как своим требованием единства хочет ей навязать только свою волю. Так в некоторых кругах, к сожалению, говорится о единстве в тоталитарном смысле. В этом случае постоянно все должны иметь одно мнение. Не дозволено противоречить и спорить. Ап. Павел понимает единство церкви совсем иначе, чем идеологи, которые хоть и используют его слова, но настолько их искажают, что от их смысла больше ничего не остается. Для него ап. Павла невозможно добиться единства авторитарно. Гораздо больше оно является даром Святого Духа. Тем не менее, необходимы и встречные шаги человека, чтобы единство – дар Святого Духа – стало познаваемым, чтобы наша тяга к единству воплотилась в общине.
Четыре опоры единства

Ап. Павел говорит о единстве духа, которое христиане должны сохранить (ср. Еф. 4:1-6). Единство церкви породил Дух. Но христиане должны потрудиться и сохранить порожденное Духом единство своим поведением. Четыре опоры необходимы, чтобы единство стало возможным. Это Смирение, мужество посмотреть собственной правде в глаза. И это мужество делает человека всегда невзыскательным. Оно уберегает нас от того, чтобы мы свои подавленные и вытесненные ошибки проецировали на других. Кто спускается в свою собственную действительность, тот уходит от опасности раздвоения, которую можно заметить у множества набожных людей. Кто свои безбожные и аморальные стороны вытесняет и отчуждает, тот станет проецировать их на других и в результате порождать в общине раскол. Или же он будет создавать единство авторитарно. Но это единство покупается ценой недвусмысленной Тени. И тогда под поверхностью такого единства будут произрастать нетерпимость, агрессивность, жестокость, самоуправство и подозрительность.

Вторая опора – это Доброта. Это доброжелательное отношение к окружающим, которое смягчает всякую резкость. Доброта сродни "дробить". Того, кого дробила мельница жизни, тот больше не в состоянии резко судить о других. Он знает, что все то, что он видит у других, случается также у него самого.

Третья опора – это Великодушие. Это широта души, открытой для самых разных складов характера. Кто обладает такой широкой душой, тот не исключает из общности никого, он каждому найдет место. В его сердце каждый может найти себе пристанище.

И четвертая опора состоит в том, что христиане должны переносить друг друга в любви. Они должны выдерживать друг друга в любви и признавать достоинства друг друга. Они не должны мерить другого на свой аршин, а оставить его таким, какой он есть. Он имеет право быть совсем другим, чем я. Тогда никто не будет втиснут в корсет единства. В таком случае возникает намного больше единства, поскольку каждый имеет право быть самим собой и поскольку каждый в любви находит пространство, в котором он может реализовать свою неповторимость. Для Генриха Шлира (Heinrich Schlier) эта опора означает "освобождение человеческих отношений от разрушительного морализма". В таких обстоятельствах единство не только поощряется, а становится возможным.
Трудности в человеческих отношениях

Послание к Ефесянам в своих призывах к единству имеет в виду церковь. Церковь поступила бы хорошо, если бы последовала этим словам, и в мире раздора стала бы знаком надежды на то, что при всех различиях единство возможно. Но я хотел бы изложить эти слова не только ради церковного сообщества, но понимая их как путь, которым сегодня может удаться человеческое сообщество, в политике, в обществе, в семье, в дружбе. Ибо куда ни посмотришь, везде разрываются человеческие общности. Супружеские пары распадаются через несколько лет, так как нечего больше сказать друг другу, так как нет больше общего языка и общие основы утратились. Общины раскалываются на прогрессивные и консервативные, на приверженцев и противников священника. Монастырские общины распадаются, потому что не имеют больше общего фундамента и потому что они разучились говорить друг с другом и сообща искать Бога. Друзья становятся чуждыми друг другу. Они долго хорошо ладили. Они жили душа в душу. И вдруг они больше не понимают друг друга. Любовь, что скрепляла их воедино, улетучилась. При встрече они ощущают лишь пустоту. Либо же они настолько ранены, что хоть все еще любят друг друга, но тем не менее они больше не в состоянии этично обходиться друг с другом.

У меня создается впечатление, что в последнее время тема отношений становится все более злободневной. В моих беседах все чаще заходит речь о том, как могут удаться человеческие отношения. На сегодняшний день стало ощутимо сложнее жить друг с другом в хороших отношениях на протяжении длительного времени. Как могут удаться дружба, супружество, человеческая общность? Как мне быть с обидами между людьми? Как мне быть с языковой путаницей или безмолвием? Как мне быть со слишком высокими требованиями, предъявляемыми мне? В этой маленькой книжке я не могу удовлетворительно ответить на все эти вопросы. Я могу лишь указать пару помех, которые мешают нам плодотворно общаться друг с другом и препятствуют хорошему общению, и дать некоторые советы, как преодолеть эти препятствия.
Партнерство как совместный путь упражнений

Как в монастырской общине, так и в супружестве, идеологические представления являются главным препятствием на пути к взаимопониманию. Так, ссылаясь на Библию, мужчина претендует на главенство над женщиной. Но сразу чувствуется, как этой ссылкой на Библию он возводит вокруг себя стену, чтобы не дать жене поколебать его уверенность. Тем самым он берет на себя роль непогрешимого и неуязвимого. Но в таком случае невозможен никакой диалог. Это укрывание в окопах вместо общения друг с другом. Или женщина претендует в супружестве на то, чтобы все обязательно делалось вместе, чтобы одинаково думалось. Она не дает мужу необходимое ему свободное пространство. И она ссылается при этом на Библию вместо того, чтобы точно прислушаться, что он о себе рассказывает и какие на самом деле у него потребности. Идеология ослепляет в отношении другого. Она всегда возникает из страха, что другой слишком приблизится к нам. Фатально при этом то, что библейскими требованиями можно злоупотребить идеологически. Это, без сомнения, не по Библии, которая как раз хочет нам указать пути гармоничного человеческого общения.

Идеологические требования единства в супружестве проявляются в настоящее время в романтических представлениях о замужестве. Ганс Еллоушек (Hans Jellouschek) описал эти неоромантические представления как главную помеху для удачного брака. Существует романтическое представление, что супружество должно принести "исполнение всех мечтаний и всех ожиданий счастья", что любовь должна всегда быть интенсивным осмысленным переживанием. Этому концепту "обоюдного осчастливливания" он противопоставляет понимание брака как совместного пути упражнений, на котором оба супруга, постоянно соревнуясь друг с другом призваны дать свое лучшее. Другое романтическое представление ставит знак равенства между любовью и слиянием. Хотелось бы все время ощущать единство. Но к опыту единства относится в равной мере и расставание. В наше время индивидуализма каждому хочется быть автономным, делать только то, что соответствует ему. Но это слишком односторонне. Еллоушек делает ставку на противоположное. Мы должны выдерживать натяжение между нашей собственной автономией и обязательством по отношению к партнеру. Автономный тип нуждается в противовесе – в типе привязчивом. Необходимо чувство, что можно положиться друг на друга. Неоромантические представления перепрыгивают через реальность трудно дающейся борьбы за гармоничное сосуществование. Люди разочарованы, что сожительство не дает того, что обещают средства массовой информации. Поскольку ожидания слишком велики, люди не идут смиренным путем каждодневного сосуществования, что становится возможным только через близость и расстояние, через спор и примирение, через любовь и агрессивность. И в ожидании большой любви мы бываем разочарованы в маленьких знаках любви, которые другой оказывает нам каждый день. И так как любовь должна постоянно что-то давать, мы не согласны идти совместным путем усилия, на котором сближаются с другим и все больше его понимают. Желая идеального партнера, мы не можем принять конкретного спутника с его недостатками и слабостями.

Кто хочет обойти стороной смиренный путь самопознания, тот будет каждый раз попадать в ловушку проецирования собственной Тени на своего партнера. Подсознательные теневые стороны, твоя собственная Тень и Тень другого очень часто смешиваются и приводят к разладу. Едва с благими намерениями и высокими идеалами предпринимаются попытки слиться друг с другом воедино, как попадают в петли подсознательных энергий, которые все переворачивают с ног на голову. Мы должны считаться с тем, что в наши отношения примешивается Тень и зачастую превращает их в непроницаемый клубок взаимных проекций. Каждый раз, когда я заворожен какой-нибудь чертой характера приятеля или приятельницы, действуют амбивалентные чувства, и без сомнения тут сказывается проекция. Такое обаяние быстро преобразится. Вдруг я вижу в его надежности – упрямость, а в его сердечности – неясность, в его чуткости – вмешательство в мои личные дела. Во взаимоотношениях достаточно часто смешивается сознательное с подсознательным, так как путаются мои чувства с чужими. Главная проблема многих брачных конфликтов по Мегги Скарф (Maggi Scarf) это то, "что не всегда точно различается, что в твоей собственной голове происходит и что в голове другого". Отсюда важное задание – сперва разграничить, "какие чувства, желания, мысли и так далее твои собственные, а какие – партнера". Но также если я могу отличить, где моя проблема и где проблема другого, то я должна считаться с тем, что мы за порогом сознательного тесно связаны, что каждый из нас для другого воплощает те стороны, которые у себя самого принять не хочет. И часто бывает, что один реализует подсознательно желание другого. Конфликт, в который попадают партнеры, очень часто относится к внутрипсихическому конфликту.

В этом случае два партнера думают, что один ищет близости, а другому необходимо больше свободы, и из-за этого происходит так много конфликтов. На самом же деле в каждом есть необходимость близости и расстояния. Но очень часто мужчина вытесняет тягу к близости, перенося ее на женщину. Задача состояла бы в том, чтобы признаться себе в своих подсознательных желаниях, которые проецируются на другого. Только так может пресечься механизм проекции моих раздвоенных чувств на другого, которые подсознательно заставляют того другого реагировать именно так, как я в своих проекциях и ожидаю. Есть люди, которые не выказывают никакой агрессии. Но их вытесненная агрессивность провоцирует безотлагательно в их друге или в супруге сильное раздражение. Сдержанный человек чувствует себя правым, поэтому уверен в своих проекциях, что другой не может владеть собой. И достаточно часто он осуждает другого за это. Он даже не замечает, что сам причастен к взрыву ярости и, более того, подсознательно сам спровоцировал его. Есть люди, которые никогда не подавлены и свои депрессии могут познать только заместительно через своего партнера (который, в сущности, несет тоску и отчаяние обоих). И только если мы рассмотрим и постигнем эти подсознательные переплетения, отношения могут удаться. Необходимо много искренности. Моральными призывами любви и единства не достичь. И только если оба достаточно смиренны, чтобы вникнуть и распознать собственные теневые стороны, может состояться единство.

Также общность семьи, монастыря, прихода и т.д. может тогда только удаться на длительное время, когда известно о подсознательном конфликте, о взаимных проекциях, о сложном переплетении эмоций, мотиваций и потребностей, связывающих все воедино за порогом сознания. Нам, конечно, никогда не удастся полностью распутать это переплетение. Но если мы об этом знаем, мы можем избежать поспешного деления общины на хороших и плохих, на тянущих и отлынивающих, на здоровых и больных, на честных и непорядочных. Как часто необходимы нам козлы отпущения, чтобы мы не чувствовали обязанность реально воспринимать собственную Тень. Или мы нуждаемся в больных, чтобы уйти от своей собственной болезни. Нам нужны те, что не придерживаются правил, чтобы уйти от своих собственных намерений, которые подсознательно имеют целью то же самое, что и те, кого мы ругаем. Это трудный путь, на котором мы осознаем собственные вытесненные теневые стороны и распознаем слияние всего в подсознании. Зная все это, мы станем не слишком взыскательно идти к созданию человеческой общности, постоянно подверженной испытаниям. Ей никогда не следует почивать на лаврах, так как она знает, что мир, достигнутый в данный момент, за порогом сознания уже сопровождается спором и несогласием и что сознательное состояние каждый миг может быть сотрясено бессознательным. Это заставляет нас быть начеку, быть смиренными и уберегает нас от гнева и подавленности в случае испытания единства с теневой стороны.
Переносить друг друга

Одна из причин, приводящих к крушению множества отношений, это непосильные требования, которые мы предъявляем друг другу. Мы хотим, чтобы другой справился сам с собой, чтобы у него не было недостатков, чтобы он нас понимал, чтобы ловил каждое желание, чтобы заботился о нас и давал нам прибежище и дарил бы защищенность. То, чего в нас нет, мы хотим от другого. Но тем самым мы предъявляем чрезмерные требования к нему и одновременно к нашим отношениям. И только если мы более снисходительно будем смотреть на слабости других, мы сможем с ними жить. И только широта нашей души, в которой может уместиться самобытность другого, делает возможным общежитие. И чтобы это общежитие было удачным, необходима готовность в любви переносить друг друга. Но и тут необходима снисходительность по отношению к своим собственным границам. То, что мы переносим, не должно превосходить наши силы. Существуют границы терпимости. Если при этом я заболеваю, если все во мне восстает против этого "претерпевания", то к этому я должен отнестись очень серьезно. Но, конечно, есть разница, ощущаю я границы своего терпения сразу в начале дружбы или только после 20 или 30 лет супружества. В каждом браке настает момент, когда я больше не могу изменить другого, когда не могу больше от него ожидать понимания, когда я должен примириться с мыслью, что другой человек таков, какой он есть! Тогда я вынужден другого выносить. Но это не должно быть пассивным и разочарованным терпением, в котором я со всем мирюсь. В гораздо большей степени это означает, что я этого человека поддерживаю, что я на его стороне, что я его выношу, так как я в него верю, так как несмотря на его недостатки и слабости я вижу в нем хорошее ядро и поэтому люблю его. Мне часто приходится слышать от супругов, что их любовь улетучилась и что они только сожительствуют рядом, не имея больше ничего сказать друг другу. В таких случаях я пытаюсь быть посредником, убеждая, что и этого уже достаточно, если обходиться этично друг с другом и обоюдно признавать достоинство каждого, если даже в этот момент к тому другому не подступиться. Чтобы это удалось, я должен быть верным самому себе, найти спокойствие в себе и быть в гармонии с самим собой. Конечно, существуют границы терпению. Если мой партнер делает меня больным, если все жизненные силы меня покидают, это всегда сигнал к тому, что в данный момент мне надо искать не его близости, а скорее дистанции.

Чтобы совместная жизнь в браке и семье, в монастыре и приходе могла удаться, необходимо здоровое натяжение между близостью и расстоянием, между одиночеством и обществом, между любовью и агрессивностью, между ссорой и примирением, между конфронтацией и терпимостью, между разговором и молчанием, между расставанием и единством. Мне очень часто дано ощутить, как в наше время люди не выдерживают оба полюса. Они предпочитают только близость, только любовь, только общность. Однако этим они препятствуют опыту долголетнего единства. Кто хочет постоянного единства, никогда не будет един. Но кто принимает натяжение единства и расставания, тому дано будет снова и снова переживать мгновения единения. Тому же, кто непрерывно хочет ощущать единство с партнером, будет все меньше дано познавать его. Кто хочет постоянно наслаждаться обществом, тот в скором времени будет настолько страдать от него, что не сможет более его выносить. Общность в браке и в монастыре – всегда и то, и другое: опыт наивысшего единства, который делает нас глубоко счастливыми, и в то же время опыт отчуждения, одиночества, непонимания и расставания. Этот опыт также относится к человеческому общежитию. Он отсылает нас к Богу, Который один в силах удовлетворить нашу глубочайшую тоску по единству.

____________________________________________

Заключение

Нам не остается никакого другого пути от разлада к целостности, от разобщенности к единству, как только выдержать натяжение, в котором мы живем на земле. Мы постоянно разрываемся между двумя полюсами, между светом и тьмой, между небом и землей, между разобщенностью и единством, между духом и плотью, между одиночеством и обществом. И только если мы ответим утвердительно этому основополагающему натяжению нашей жизни, мы преодолеем внутреннюю раздвоенность, которая свойственна нынче многим. И поскольку они не выдерживают натяжения между своими противоположными полюсами, они отчуждают и нелюбимый полюс. Но отчуждение приносит заболевание. Кто слишком много вытесняет в свою Тень, становится ею руководим. Он больше не будет жить сам, подсознательная Тень будет жить за него. И наоборот, тот, кто выдерживает натяжение, тому дано вместе с противоречиями познать и внутреннюю целостность. Его не будут больше раздирать противоположности, напротив, он познает простор и жизнерадостность. Кто допускает, что оба полюса свойственны человеческой натуре, тот может познать, что натяжение между этими двумя полюсами делает его живым. Это предостерегает его от однобокого суда и мышления. Жизнерадостность всегда выражена контрастами. Без противоречий нет жизни.

Этой краткой книжкой я хотел обратить внимание на противоречивость нашей жизни и этим указать на путь к достижению опыта единства, как это предназначил нам Бог. В человеке живет изначальная тоска по совершенному единству. Но это абсолютное единство дано нам познать лишь в смерти. Здесь же, на земле, нам остается лишь единство, проистекающее из натяжения противоположностей. Здесь нам дано только колебаться между опытом раздирания и единства, между раздвоенностью и целостностью. И только тогда, когда Бог проникнет в нас, и только когда через смерть мы сольемся с Ним, мы навеки претворимся в единое, целое, здоровое, ставшее единым с Богом и в Боге, и со всем сущим.