Skip to Content

Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

О Функциях денотативных и коннотативных сообщений

Денотативное сообщение "локализует в настоящем предмет, принадлежавший минувшему" (Р.Барт) Именно в силу денотативных сообщений театр создаёт вторую реальность, когда происходящее на сцене имеет место быть здесь и сейчас, одновременно будучи где-то и некогда. Восприятие денотативной пары т.о. активизирует деятельность созерцания, тогда как коннотативная пара связывает зрителя с расшифровкой смыслов.
Вопрос лишь в том, какого рода сообщения предпочтительнее для той или иной театральной школы, как они используются. Можно сказать, что преобладание той или иной функции сообщений и решает вопрос каким быть театру, вообще - действенной модели - "Священным театром" или "Грубым театром".

Попробуем посмотреть, что составляет полюсы этих антитез.


модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ ТЕАТР"

предпочтительно работают через
Невидимое в жизни ====== Поступки людей

методом предпочтения пар

Коннотативных сообщений ===== денотативных сообщений

Осуществляются функции

Выбора пути интерпретации ====== осуществлени направленного
Восприятия, т.е. разъяснения

На путях создания единой пространственно-временной категории "здесь и где-то", "когда-то и сейчас"

Чтобы подробнее понять то, о шла речь в этой таблице, обратимся к разговору о некоторых школах, направлениях и т.п. Так, думается, сам метод предпочтительных сообщений станет более понятен.

Этот разбор я для начала приведу исключительно на театральном материале. Всё же именно режиссура XX века методологически прояснила очень многое в древних эзотерических практиках.

Сразу оговоримся, что такой анализ будет носить чисто условный характер, поскольку каждый режиссёр, маг, учитель, а с ним и его школа пребывают в состоянии постоянного развития и, зачастую, своей деятельностью, последующими высказываниями опровергают ранее найденные результаты и достижения.

К вопросу Священного театра.

Н. Евреинов в начале ХХ века дал нам, если и не исчерпывающую, то по крайней мере, весьма полную картину того, что мы понимаем под термином "Священный театр". Речь, правда, идёт более о его печатных работах, чем о его практических режиссёрских результатах, о его работе прежде всего в "Кривом зеркале". "Кривое зеркало", как театр вполне определённого "миниатюрного" направления не в полной мере был способен удовлетворить размах режиссёрской мысли Н.Евреинова. Но, почти каждая строчка из его книг может являться цитатой к нашей теме. Евреинов характеризует своё понимание театра, как "сценический реализм" - направление проникнутое тенденцией новых, чисто театральных ценностей, т.е. театрально- условный реализм. Утверждая сознание " чисто театральных ценностей", Евреинов предполагает использование тех сообщений, которые выполняют функцию связи, игры смыслов. Происходит это путём утверждения им примата формы, как уже полноценного действия. Именно здесь, в этом кардинальном положении, происходит смыкание идей Н. Евреинова с мыслями другого апологета Священного театра - А. Таирова. Б. Алперс, отзываясь о театре Таирова, писал

Театр эмоционально- насыщенных форм... Актёр Таирова обычно играл не самый образ, а пластические вариации на тему этого образа.

Речь в данном случае почти напрямую идёт о коннотативной природе сообщения. Очевидно, то же имел в виду и Г. Крэг, призывающий " не копировать природу, а лишь намекать на некоторые проявления".

"В маске - уже действо" (Н. Евреинов). Маска - иконическое, как символ требующее расшифровки именно своим кодом, сообщение предполагает и подготовленного зрителя- интерпретатора предлагаемой таким театром информации.
В данном моменте будет уместна цитата из Н.Берковского, воспроизводимая по кн. Михайловой ("Сценография: теория и опыт") о символе (применительно к прозе Гоголя сказанная учёным):

Лучеиспускание смысла во все стороны, и в эту, и в противоположную Смыслы окружают символы.

"Преэстетизм театральности" Н.Евреинова сразу же ставит нас перед необходимостью чтения совершенно непохожего ни на какой другой языка, кодом которого является абсолютная условность, оправдание которой есть чувство театральности каждого из нас. "Бумажная корона...импонирует моей воле видеть перед собой короля!" Именно эта воля к театральности заставила утверждать Таирова особую театральность, подчёркнутую условность Камерного театра. "Рампу незачем упразднять!" (А.Я. Таиров "О творческом методе Камерного театра") Именно эта воля к театральности становится ключом к разгадыванию систем кодирования в Священном театре.

Воля к театральности привела к бурному развитию современную пантомиму (la mime). Пластическая выразительность, необходимость таковой, на тот момент не отлитой в принципах Э.Декру, весьма остро ощущалась и Таировым и Мейерхольдом. ( Упоминая здесь имя Вс. Мейерхольда, мы жёстко не связываем его с направлением именно Священного театра, к которому он был наиболее близок лишь в ограниченный отрезок творческой деятельности, примерно с 1913 по 1917 годы, в эпоху "Любви к трём апельсинам".) Именно воля к театральности заставила Э.Декру основывать принципы la mime "не на имитации, не на воспроизведении объекта с наибольшей точностью, а на создании впечатления от объекта, его иллюзии. "Именно такая задача, поставленная Э.Декру "позволила дать на сцене иллюзию времени и пространства". (Э.Декру) При этом мим становится обозначающим огромного числа означаемых, т.е., la mime - искусство означивания целого мира посредством лишь человеческого тела и перемещения этого тела в пустом пространстве сцены. Ключ же, согласно Н.Евреинову, в том, " чтобы не быть собою".

На примере современной пантомимы показательно очерчивается одна особенность " Священного театра" : из знака ( а в la mime даже на визуальном уровне) исключается означаемое. Р. Барт, рассуждая о подобных явлениях в литературе, называл это "референциальной иллюзией", где "истина этой иллюзии в том, что "реальность", будучи изгнанной из реалистического высказывания как денотативное означаемое, входит в него уже как означаемое коннотативное; стоит только признать, что известного рода детали отсылают к реальности, как они тут же начинают неявным образом означать <...> Иными словами, само отсутствие означаемого, поглощённого референтом, становится означающим понятия реализм ( вспомним термин Н. Евреинова «сценический реализм» О.Б.); возникает эффект реальности. Это новое правдоподобие резко отличается от старого, поскольку сущность его не в соблюдении " законов жанра", или даже в их видимости, а в стремлении нарушить трёхчленную природу знака. "(Р. Барт) Тенденция к расщеплению знака и подмены денотативного означаемого коннотативным - важная черта "Священного театра". В этом как бы и есть "прелесть мира, которую важно познать, а не определить сам мир. "(Н. Евреинов) Что стоит за этим утверждением?

"Я твёрдо помню о бессилии языка в деле конечных обозначений", - и эта фраза Н. Евреинова так же важна для нас. Мы не раз вспомним о ней. Именно в ней - утверждение того, что у человека нет кода, который бы в процессе трансформации с языка на язык не допускал бы искажений. По мнению Евреинова, это определяет путь, по которому должен идти театр --путь условного языка, раскодировка которого предполагает целый пирог смыслов, оттенков, вариаций и т.д. Именно на этих ипостасях и покоится мир "Священного театра".

Эти же тенденции творчества мы обнаружим и в программе сюрреалистического театра Гийома Апполинера, где утверждается именно эта многослойность смыслов, где код трактуется как символ и утверждается, что "законно приносить в театр новую эстетику", что "символы всегда прозрачны, но каждый волен видеть там всё, что пожелает и разгадывать тысячу значений." У Апполинера "сюрреальное" не было точно определено, и это открывало возможность для его разнообразных истолкований. Да и сам он легко заменял это понятие другим - "сверхнатуральное". Но и в том и в другом случае Апполинер имел в виду "потаённую природу, наделённую неожиданными, неуловимыми, беспощадными и радостными чудесами". Перед художником он ставил задачу "перевода",- ведь она естественна ("свободна"). "(С. Исаев, "Как всегда об авангарде". Изд. ГИТИС, 1992 г.)

Театр дадаистского направления, работы Тристана Тцары с декламацией отказа от означаемых и с той же тенденцией к расщеплению знака, - безусловно, тоже "Священный театр". В "Манифесте ДАДА 1918 года" имеется раздел с названием "ДАДА ничего не означает". Дадаистский принцип - как вариант кодирования, предполагал при этом бесконечную свободу и множественность прочтений, а следовательно и самих обозначающих.

Крайне интересен феномен Антонена Арто, который будучи обеспокоенным той же проблемой неадекватности закодированного и раскодированного сообщения, искал возможность общения "вне слова", находя их в эмоциональной стороне, в том, чтобы общаться со зрителем без кода вообще, что вело к поиску иконических сообщений без кода. Именно это стремление к низведению иконических сообщений до их аналогово-денотативного уровня показывает нам как трудно провести ту или иную градацию на практике. Ведь подобная операция переводит Арто в крайне интересное пограничное положение между "Священным" и "Грубым" театрами.

При рассмотрении вопроса "Священного театра" для нас оказывается обнажённым один из важнейших принципов театральности, предполагающий преобладание сообщений коннотативного порядка, преобладание обозначающих над обозначаемыми ( по - сути, воли художника, творца над жизнью) распад знака с тенденцией к почти полному исчезновению самого означаемого (реальности). Т.е., как указывал Б.В. Казанский в своей работе "Метод театра" (кн. "Анализ системы Н.Н. Евреинова", Ленинград, изд. "AKADEMIA", 1925 год), " мы имеем дело с взаимной зависимостью явления с формой его являемости (означаемое и означающее - О.Б.), объединяющихся в некую систему обнаружения (знаковую систему - О.Б.) <...> Т.о., принцип театральности является своего рода категорическим императивом, универсальным и верховным, но не определяющим конкретную данность вещей (т.е., учитывающим колебания обозначающего в границах знака - О.Б.). Театральность <...> это трансцендальный метод явления или закон обнаружения какого- либо значения, т.е. то основное и решающее отношения числителя к знаменателю, которое определяет реальную силу и величину, каждого данного явления в человеческом мире, так сказать , его валюту, его курс дня."

Суперструктура спектакля вне зависимости какого - "Священного" или "Грубого" театров - в конечном счёте может расцениваться нами как знак, сообщение. А значит, имея дело с сообщением которое имеет характер коннотативной пары, мы можем говорить о том, что спектакль "Священного театра", осуществляя игру смыслами, т.е. операцию связи (переплетения значений) сам становится образом поступающим в распоряжение зрителя. Такой спектакль, созданный полностью на "вторичном" языке, манипулирующий "не вещами, а их именами" (Р.Барт), такой спектакль в принципе деидеологизирован - в том смысле, что стремится не к переделке мира, а к его увековечиванию, но (!) не того мира, что есть, а того мира, что должен быть.

Следующей особенностью театра "Священного" является его эмоциональность. И хотя знак всегда эмоционален в силу своей природы отношения означаемого и означающего, перед нами особый случай. "Символы (коими и оперирует "Священный театр" - О.Б.) суть только средство рассудка, но средство косвенное, через аналогию с теми или иными созерцаниями, к которым могут быть применены понятия рассудка, чтобы с помощью изображения предмета придать понятию значение." ( И. Кант, т. 1, ст.429, изд.1966 г.) В данном случае нам важно указание на аналоговую природу символа, что является дополнительным многочисленным подтверждением, подтверждением с иной позиции факта эмоциональности знака, присущей с этой точки зрения именно "Священному театру". С другой стороны очевидна высокая информативность символа, его смысловая переизбыточность. Эту двоякость символа подметил и А.Белый, который трактовал символы как образы переживаний "Мы называем символами образы наших переживаний; мы разумеем под образом переживания неразложимое единство процессов вчувствования, воления, мышления. <...> Познание идей открывает во временных явлениях их безвременный смысл. Это познание соединяет рассудок и чувство в нечто отличное от того и другого, их покрывающее. Вот почему в познании идей мы имеем дело с познанием интуитивным. Подчеркнуть в образе идею, значит превратить этот образ в символ". (А. Белый "Символизм как миропонимание") "Однако развивает эту мысль Л.Ф. Чертов, - сближение идеи и образа - это только один из полюсов соотношения между содержанием и выражением в символе.<...> В эстетическом понимании интуитивного символизма сознание присутствия идеи в образе может согласовываться и с признанием иррациональной неуловимости этой идеи, способности выйти за пределы любого, наперёд заданного значения. Такое перемещение акцента в трактовке отношений идеи и образа - от тождества к несоизмеримости," - для нас возможность провести разделение между тем "условным" ( в терминах А.Таирова) театром, которым занимался "ранний" Вс. Мейерхольд и тем "театром эмоционально-насыщенных форм", которым занимался А.Таиров. Для условного театра Вс. Мейерхольда смысл может либо полностью раствориться в образе (формы магии в театре), либо наоборот - чувственный образ и обозначенное этим абстрактное понятие разводятся на противоположные стороны, что даёт эффект подчёркнутой условности, театральности происходящего. Маленький театрик поставленный Н. Сапуновым на сцене, где происходит действие "Балаганчика" в постановке Мейерхольда - ярчайший тому пример.

В случае равноправного синтеза образа и понятия, т.е. в случае "вчувствования" ( по терминологии Фишера), " когда субъект, с одной стороны ясно сознаёт несовпадение чувственного образа и придаваемого ему смысла, а с другой - наделяет воспринимаемое явление духовными характеристиками, полагая их как бы присущими ему самому" (Л.Ф. Чертов), мы имеем дело с театром А. Таирова, о котором и сам режиссёр говорил, что в "взаимосвязь эмоционально развивающихся сценических образов является ключом к построению мизансцены, развивающейся в пространственно-временных отношениях". ("О методе Камерного театра")
" Самые мощные символы вырастают из самых элементарных ощущений, поскольку соотносят нас с фундаментальным человеческим опытом, из которого возник весь прочий опыт", - пишет Р. Арнхейм (цитата по кн. Л.Ф. Чертова "Знаковость") Об этом пишет и А.Таиров - "Мы берём те эмоциональные состояния, которые обладают наибольшей объективностью своего характера, так называемые наследственные эмоциональные реакции. <...> Из таких реакций <...> мы берём четыре : гнев, страх, радость, страдание. Это те наследственные, инстинктивные реакции, которые свойственны всем людям без исключения <...> мы считаем, что на их основе у человека, в процессе его жизни, т.е. в процессе взаимосвязи со средой, и развивается вся сложность и многообразие эмоциональных состояний". ("О методе Камерного театра") Далее А.Таиров достаточно подробно останавливается на том, " каким путём эти основные реакции превращаются в целую огромную и богатую гамму многообразных сложнейших индивидуальных субъективных эмоций". Не останавливаясь на подробных цитатах, вкратце поясним механизм функционирования подобных превращений. Дело в том, что символический знак в отличие от языкового, оказывается зашифрован не каким-то одним кодом, жёстко зафиксированном в словаре, а целым множеством различных кодов. Все эти коды, - вовсе не аномальный, а единственно возможный для символа вариант организации внутренней структуры читаемости, а сам факт существования привязки различных кодов к одному символу, - условие включённости символа сразу во множество подструктур единой структуры спектакля, совместное функционирование кодов подразумевает их взаимную независимость в интерпретациях значений символа, лишь вместе составляющих единый смысловой диапазон символического знака. Весь, в целом взятый спектакль тяготеет к символу. "Естественным следствием свободы в выборе кода при интерпретации художественного символа оказывается возможность его различного понимания, а вместе с тем и неизбежность различных способов непонимания мысли художника, через этот символ выраженной". (Л. Ф. Чертов)

Из всего вышесказанного и кристаллизуется идея о "Священном театре", как о театре "эмоционально-насыщенных форм", где "эмоциональная форма (символ - О.Б.)- ведь это и есть тот сценический синтез, к которому мы ощупью шли в нашей работе." (А.Таиров "Записки режиссёра)

И одна мысль о "Священном театре": такой театр принципиально свободен. Поливариантность раскодировок функциональна лишь при наличии свободно и творчески воспринимающего спектакль зрителя. В этом нет противоречия с известной таировской установкой о том, что театр возможен и без зрителя, ибо функцию зрителя в этом случае принимает сам "изготовитель" спектакля. Таиров подчёркивал этим утверждением лишь отделённость сценической структуры, что, однако, не идёт в разрез с нашим положением о свободе в таком театре. Единение свобод создателей и зрителей спектакля происходит в форме диалога на уровне соборности, и потому "священности" такого театра.
=================================================================
Попробуйте провести "эзотерические параллели" изложенным техникам, мы вскоре будем о них говорить.

Если есть вопросы по материалу -задавайте.

Share this

Настройки просмотра комментариев

Выберите нужный метод показа комментариев и нажмите "Сохранить установки".

Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

Олег, честно скажу, из всего этого я не понял нифига.:(((( Есть ли чтиво с той же идеей, но поприземленней?
Если нет, не могли бы вы своими словами донести основные идеи этого буйства абстрактных слов?

Re: Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

Это именно мои слова - фрагмент книжки "Структурализм в театре" - года, так 94. И дело в том, что дальше будет значительно сложнее.

Тот или иной уровень абстракций обусловлен определённой информативностью текста, это только введение в материал.

Реально стонет от сложности разбираемых моделей сейчас первая студия, за спиной которой год.

Поэтому, у меня несколько иное предложение - давайте не снижать интенсивности, а наращивать её :)

Для некоторого разъяснения я выложил, в частности, книгу Питера Брука "Пустое Пространство" -

http://gnozis.info/?q=node/537

и другие материалы о нём - там же в заметке.

Так же из того, что уже выложено по теме

http://gnozis.info/?q=node/56

Я понимаю, что включиться в предлагаемый ход размышлений немного сложно, но ведь какой иначе смысл студии?

Проще всего было бы нарезать то, что уже есть в сети - сплошная вода, внешние описания каких-то техник и т.д. Понимания механизмов нет почти нигде. А именно этим - как всё это работает - как идея проявляетсяв формах мы тут и занимаемся среди прочего. И чем грубее форма - тем ниже информативность, тем разряжёнее текст, тем бессильней маг, тем проще астролог, тем меньше шансов для трансформации для всякого на пути.

Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

Олег, в принципе понятно о чем речь в тексте, непонятно одно: что Вы понимаете под "эзотерическими параллелями"? Укажите хотя бы направление=)

Re: Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

Хорошо. В качестве примеров приведу несколько ответов из первой студии - поскольку этот этап у них тоже был.

Итак,

Grateful пишет :


К вопросу Священного театра

В качестве примера хочу привести свадебный ритуал, который состоит как бы из двух частей: свадебного обряда (грубый театр) и венчания (священный театр).

Вот как описан обряд венчания в книге "Анна Каренина":

Кити смотрела на всех такими же отсутствующими глазами, как и Левин. На все обращенные к ней речи она могла отвечать только улыбкой счастья, которая теперь была ей так естественна.

Между тем церковнослужители облачились, и священник с дьяконом вышли к аналою, стоявшему в притворе церкви. Священник обратился к Левину, что-то сказав. Левин не расслушал того, что сказал священник.

— Берите за руку невесту и ведите, — сказал шафер Левину. <…>
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой руке, так что воск капал с них медленно, и повернулся лицом к новоневестным. <…> Он посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы правую руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом он подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.

«Неужели это правда?» — подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, но высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому маленькому уху. Он видел, что вздох остановился в ее груди и задрожала маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.
Вся суета рубашки, опоздания, разговор с знакомыми, родными, их неудовольствие, его смешное положение — все вдруг исчезло, и ему стало радостно и страшно.

Красивый рослый протодьякон в серебряном стихаре, со стоящими по сторонам расчесанными завитыми кудрями, бойко выступил вперед и, привычным жестом приподняв на двух пальцах орарь, остановился против священника.

«Бла-го-сло-ви, вла-дыко!» — медленно один за другим, колебля волны воздуха, раздались торжественные звуки.
«Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», — смиренно и певуче ответил старичок священник, продолжая перебирать что-то на аналое. И, наполняя всю церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся, усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого клира.
Молились, как и всегда, о свышнем мире и спасении, о синоде, о государе; молились и о ныне обручающихся рабе божием Константине и Екатерине.
<…> Левин слушал слова, и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он, вспоминая все свои недавние страхи и сомнения. — Что я знаю? Что я могу в этом страшном деле, — думал он, — без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
<…> «Расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый», — как глубокомысленны эти слова и как соответственны тому, что чувствуешь в эту минуту! — думал Левин. — Чувствует ли она то же, что я?»
И, оглянувшись, он встретил ее взгляд.
И по выражению этого взгляда он заключил, что она понимала то же, что и он. Но это было неправда; она совсем почти не понимала слов службы и даже не слушала их во время обручения. Она не могла слушать и понимать их: — так сильно было одно то чувство, которое наполняло ее душу и все более и более усиливалось. Чувство это была радость полного совершения того, что уже полтора месяца совершилось в ее душе и что в продолжение всех этих шести недель радовало и мучало ее. <…>

Повернувшись опять к аналою, священник с трудом поймал маленькое кольцо Кити и, потребовав руку Левина, надел на первый сустав его пальца. «Обручается раб божий Константин рабе божией Екатерине». И, надев большое кольцо на розовый, маленький, жалкий своею слабостью палец Кити, священник проговорил то же.

<…> Левин чувствовал все более и более, что все его мысли о женитьбе, его мечты о том, как он устроит свою жизнь, — что все это было ребячество и что это что-то такое, чего он не понимал до сих пор и теперь еще менее понимает, хотя это и совершается над ним; в груди его все выше и выше поднимались содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза.
В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин, девушек и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично-тихий говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрагивающего их священнодействия. <…>

Не одни сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями священнодействия; посторонние женщины, зрительницы, с волнением, захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение лица жениха и невесты и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания.

<…> Когда обряд обручения окончился, церковнослужитель постлал пред аналоем в середине церкви кусок розовой шелковой ткани, хор запел искусный и сложный псалом, в котором бас и тенор перекликались между собой, и священник, оборотившись, указал обрученным на разостланный розовый кусок ткани. <…>После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда все больше и больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.

Молились «о еже податися им целомудрию и плоду чрева на пользу, о еже возвеселитися им видением сынов и дщерей». Упоминалось о том, что бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к жене, будет два в плоть едину», и что «тайна сия велика есть»; просили, чтобы бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих. «Все это было прекрасно, — думала Кити, слушая эти слова, — все это и не может быть иначе», — и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее, сияла на ее просветлевшем лице.
— Наденьте совсем! — послышались советы, когда священник надел на них венцы и Щербацкий, дрожа рукою в трехпуговичной перчатке, держал высоко венец над ее головой.
— Наденьте! — прошептала она улыбаясь.
Левин оглянулся на нее и был поражен тем радостным сиянием, которое было на ее лице; и чувство это невольно сообщилось ему. Ему стало, так же как и ей, светло и весело.
<…> Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал:
— Поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа, — и взял у них из рук свечи.
Левин поцеловал с осторожностью ее улыбавшиеся губы, подал ей руку и, ощущая новую, странную близость, пошел из церкви. Он не верил, не мог верить, что это была правда. Только когда встречались их удивленные и робкие взгляды, он верил этому, потому что чувствовал, что они уже были одно.

Описание свадебного обряда:

Свадьба изначально являет собой торжественное театрализованное действо, народную драму со своими законами, устойчивым сюжетом, режиссёром-дружкой, набором обязательных персонажей. Недаром говорят "играть свадьбу". Интересен, к примеру, момент сбора свадебного поезда: одновременно в двух пространствах -домах жениха и невесты - совершаются обряды, поются песни (жениху поют женщины-соседки, невесте - подруги).

Несмотря на обилие вариантов, можно выделить основные компоненты свадьбы вообще. "Свадьбой" будем называть не только пиры в домах невесты и жениха, но весь цикл обрядов, начиная со сватовства.

Итак, сватовство. Негласное сватовство, когда со стороны жениха в дом невесты приходили специально подготовленные люди, чтобы договориться о возможности породнения двух родов. Где-то это была сваха (Алтай), где-то родители жениха, или родственники-мужчины.

Родители невесты назначали день гласного сватовства - рукобития. На сговоре решали вопросы организации свадьбы, распределяли свадебные чины. Жених и невеста уподоблялись князю и княгине, сама свадьба - княжескому пиру, потому и многие свадебные чины именовались подобно: большими боярами - близкая родня и почётные гости, меньшие - родня дальняя и гости попроще. Обязательно избирался дружка - часто это был не просто весельчак, балагур, а способный уберечь свадьбу от порчи знахарь.

На предсвадебных вечёрках играли, пели, пили чай. Последний перед свадьбой день (вечер, неделя) назывался девичником. С утра невеста начинала причитать; девушки ещё с вечера делали "девью красоту" - украшали соломенную или льняную косу лентами, цветами. Расчёсывали волосы невесты, вечером вели её в баню, где она продолжала причитать, прощаясь с девичьей волей.

Утро свадебного дня начиналось вновь с причета невесты. Фактически продолжался девичник - прощание с красотой, с подругами, с родительским домом. Обязательным обрядом после встречи поезжан был выкуп косы и места рядом с невестою. Платил обычно дружка, необязательно деньгами, часто сладостями, девкам - по ленте.

Перед отъездом к венцу молодых благословляли иконой и хлебом родители девушки. Невеста, уходя из дому, причитала, даже если брак ей был по душе. "Наплачешься за столбом, коли не наплачешься за столом" - говорила пословица.
К венцу ехали с песнями, возвращались вновь под песни. Односельчане нередко останавливали свадебный поезд, загородив дорогу и выставив хлеб-соль. Это считалось добрым знамением, за это поезжане угощали их вином. Громкие звуки отпугивают нечистую силу, - и с ружьями навстречу поезду выходили парни, стреляли в воздух. И им доставалось угощение.

У родного дома жениха со свитой встречала мать, одетая в вывернутый тулуп; посыпала сына с невесткой овсом, пшеном, - всё это должно было оберегать молодую пару и сулило богатство. Выходил и отец жениха, они вдвоём с матерью благословляли молодых, провожали за свадебные столы. На пиру в основном пелись величальные и корильные песни; величали невесту с женихом, родню. За величание полагалось одаривать поющих, угощать.

Провожали молодых на покой обычно в баню, в клеть, на сеновал и даже в хлев. Жена обязана была снять с мужа сапоги, демонстрируя свою покорность, и подать плеть. Муж в ответ должен был загодя заложить в сапоги деньги, которые шли молодой жене в знак того, что он будет содержать её, а приняв плеть, трижды слегка ударял жену - чтобы в семейной жизни больше никогда не бить.

Наутро, а иногда в тот же вечер, происходило вскрывание молодых. Тысяцкий открывал чулан или баню (ключи от спальни молодых хранились у него), и свахи шли за простыню или рубахой молодушки. Этим предметам придавалась большая магическая сила, через них невесту навсегда невесту могли сделать бесплодной, и свахи относились к своим обязанностям со всей серьёзностью. Если невеста "честная" - о дверь спальни били горшки, наряжали упряжку и ехали утром за родителями невесты (после венца на пиру у жениха их не было), приводили и начинали угощать и величать.

Люба пишет : К

Люба пишет :

К вопросу Священного театра

Вот только что пришел не ум пример: в фильме "Амадеус" есть отрывки из опер Моцарта: "Женитьба Фигаро", "Дон Жуан" и т.д. Это, несомненно, театр священный - священнее некуда.

Но! В том же фильме показано, как эти же оперы (точнее, попурри из них) ставятся в "народном" театре: пародийные тексты, фиглярствующие персонажи, грубые шутки... Несомненно, театр "грубый". При этом, музыка - гениальные моцартовские мелодии - остаются прежними, более того, публика в "народном" театре, подпевает актерам, вынося оперную культуру совершенно за рамки изначально священного контекста.

Антон пишет : К

Антон пишет :

К вопросу Священного театра

... речь здесь может идти не о "деятельностях" (по крестам), а о "направленностях" (по стихиям), так восходящий (воздушный) поток тяготеет в своей начальной точке к "грубому", а нисходящий (огненный) - к "священному". Но именно тяготеет, так нисходящий поток, достигая плотного плана превращается в директиву, а восходящий, смыкаясь с тонким растворяется в нем.

Соответственно плотный (земля) и тонкий (вода) планы, - пространства, в которых происходит формирования "грубых" и "священных" смыслов.

Кажется, в этом двойственность Арто и состоит: он проходит все фазы нисходящего потока, но особо акцентирует начало и конец - чистый смысл и чистую денотацию.

Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

Олег, среди приведенных Вами примеров из другой студии эзотерических ведь нет. Вы просите эзотерических параллелей, но тогда и правда может стоит вначале определиться с тем, что мы будем под ними понимать?
Ходящие из топика в топик примеры литургии в церкви и камлания шамана здесь на мой взгляд были бы как раз к месту, если в качестве эзотерической параллели.
Мы начали понимать искусство как создание моделей. Хорошо, определились. В таком случае мне кажется есть смысл и с эзотерикой как-то определиться для последовательности.

Re: Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

Понимаете, мы же для того и начинаем разбирать эти вопросы, чтобы расширить границу видимого.
Большинство людей вообще нигде не видит никакой эзотерики, меж тем, как на самом деле всюду тонкое управляет грубым.
Тут нет смысла давать определения. Равно, как и искусство – лишь в какой-то удобной нам фазе мы определили, как вторичные моделирующие системы. В этом случае эзотерика будет говорить о моделирующих системах первого уровня, иначе говоря - прямого действия.
Но ещё рано строить определения. Потому, что лучше уж пока говорить о проявлении каких-то связей, которые ранее были не видны.
Чужие примеры, как и чужие прозрения не всегда видны. :)

Re: Re: Re: Модель " СВЯЩЕННЫЙ ТЕАТР" и модель " ГРУБЫЙ

вот тот пример, что уже мелькал когда-то: влюбленный стремится завоевать, привлечь объект своей любви. Грубый театр - это, скажем, наведение "приворота" и тому подобные ритуалы (вудуистские куклы еще вспомнились, хотя они тут и не в тему примера). Священный театр - поэзия, человек слагает стихи, посвященные объекту любви.



Dr. Radut | forum